Из сборника "Эврика" о выживании

[35]

Я убедился давно, что человек полностью или почти полностью теряет инициативу, если у него есть хотя бы малейшая надежда на то, что ему могут помочь. Гораздо лучше, когда он рассчитывает на себя самого

[стр. 49]

Дали названия корягам, что жгли в костре: собака, телёнок, баран, акула . . .

"У меня на этой стоянке есть и любимая коряга - персональное кресло. Сидеть очень удобно. Жаль расставаться - я к ней уже привык. Хоть с собой бери!
Как же быстро мы привыкаем к вещам, о существовании которых ещё недавно не помышляли . . . И вот уже хваткий инстинкт нашёптывает: "Возьми! Она твоя! Она тебе пригодится! Тебе будет с ней удобнее"
Если вдуматься, рядом с нами множество вещей, без которых мы вполне могли бы обойтись.
Что нам нужно? Крыша над головой, простая удобная постель, предметы первой необходимости . . .
Натыкаясь на вещи, приобретённые не то по горячности, не то по безрассудности и валяющиеся дома в самых укромных местах, мы восклицаем: "И как я мог забыть о ней: какая хорошая штука!" А раз забыл - значит, не нужна.
Мы отказались от всего этого. На время. Но нам очень хорошо в эти дни.

(стр. 160)

Нет, не умеем мы отказаться в повседневной жизни от ненужных вещей. Жажда накопительства - вот что ещё приобрёл человек в процессе развития цивилизации. Приобрёл в этой погоне вместе с инфарктом, инсультом, раком и разнообразным ассортиментом нервных болезней. А жил бы человек спокойнее, разумнее, скромнее - ничего бы этого не было.
Во всяком случае, в массовом масштабе".

- Ориентация не удалась
- Грибы без соли - ужас!
- Комары - ночью не спали!
- Также холод ночью!

Вышли на вершину сопки.

"Но главное даже не то, как здесь красиво и тихо. Для нас уже стало привычным ощущение тесноты, некоей странной придавленности - из-за того, что мы постоянно жили в окружении нескончаемого строя исполинских деревьев. Мы привыкли видеть перед глазами чащобу.
А тут вдруг лес расступился . . . всюду - плавные линии сопок - удивительные чувства мы испытали в эти минуты.
Ощущение никогда прежде не испытанной лёгкости, желание подняться на встречном потоке воздуха . . .
(стр. 164)

Человек задыхается на бегу, пытаясь вкроить лишнюю минуту, и радуется, когда ему это удаётся, а потом беспечно тратит часы, месяцы, годы . . .

В тайге время течёт по-другому. Если бы человеку было дано проникнуть в этот жизненный ритм и пожить в нём немного, он увидел бы любопытные вещи. Увидел бы, как, вспучивая землю, шевелятся, движутся, прорастая вглубь и вширь, корни деревьев. Как стволы их раздаются и поднимаются к небу.
В том измерении и вся-то земля преображается заметно для глаза.

(стр. 170)

Что я раньше знал о тайге? Очень немного. Само слово означало только одно: грозный лес.
Глухой, бескрайний, жестокий и молчаливый. Грозный.
Теперь же я научился лучше её понимать. Я теперь знаю, что можно заставить её сменить гнев на милость, если со знанием и со спокойной уверенностью воспринимать то, что она прелагает.

(стр. 180)

Так мы устроены. Нет худа нам без добра. И нет ощущения полного счастья без трудностей и неудач.

(стр. 180)