Духовные основы жизни

В.С. Соловьёв

Конспект

Предисловие

Разум и совесть обличают нашу обычную смертную жизнь как дурную и несостоятельную и требуют её исправления. Человек, погруженный в эту дурную жизнь, должен, чтобы исправить её, найти опору вне её. Верующий находит такую опору в религии. Дело религии – возродить и освятить нашу жизнь, сочетать её с жизнью божественною. Это есть прежде всего дело Божие, но без нас оно сделаться не может: наша жизнь не может быть возрождена помимо нашего собственного действия. Религия есть дело богочеловеческое, дело и для нас самих. Но во всяком деле нужно сначала усвоить известные основные приёмы и действия, без которых нельзя идти дальше. И для религии необходимо требуются такие начальные действия. Они не выбраны нами случайно или произвольно, а определяются самым существом религиозного дела

Задача религии исправить нашу извращенную жизнь. Ибо вообще мы живём безбожно, бесчеловечно, в рабстве у низшей природы. Мы восстаем против Бога, отделяемся от ближних, подчиняемся плоти. А для истинной жизни, какая должна быть, нужно прямо обратное: добровольное подчинение Богу, единодушие (солидарность) друг с другом и владычество над природой. Начало этой истинной жизни близко к нам и нетрудно. Начало добровольного подчинения или согласия с Богом есть молитва, начало единодушия между людьми есть благотворение, начало владычества над природой есть освобождение от её власти чрез воздержание от низких желаний и страстей. Итак, чтобы исправить свою жизнь, нам нужно молиться Богу, помогать друг другу и полагать предел своим чувственным влечениям. Молитва, милостыня и пост – в этих трех действиях состоит вся личная или частная религия. Но человек живет не одною личною, но и общею жизнию – он живет в миру. Живя в миру, он должен жить в мире. Но как жить в мире, когда над миром царит раздор, когда весь мир во зле лежит? Прежде всего не нужно верить в это зло, будто оно есть что-то непреложное. Напротив, оно ложно и преложно. Не в нём смысл мира. Смысл мира есть мир, согласие, единодушие всех. Это есть высшее благо, когда все соединены в одной всеобъемлющей воле, все солидарны в одной общей цели. Это есть высшее благо и в этом же вся истина мира. В раздоре, в отделении – нет истины. Мир стоит и держится и существует лишь вольным или невольным единением всех. Где то существо, где та вещь в мире, которая может устоять в своей отдельности? А если ничто не может устоять в своей отдельности, значит – эта отдельность несостоятельна, значит, она не истинна, значит, истина в противоположном: во всемирном и всемирном единении. Это единение, так или иначе, вольно или невольно, признается всеми ищущими истину. Спросите естествоиспытателя, – и он скажет, что истина мира в единстве всемирного механизма; спросите отвлеченного философа, – и он скажет, что истина мира в единстве логической связи, обнимающей всю вселенную. Полная же истина мира – в живом его единстве, как одухотворенного и богоносного тела. В этом истина мира и в этом же красота его. Когда многообразие чувственных явлений слаживается во едино, этот видимый лад ощущается нами, как красота (### – мир, лад, краса)

Итак, в высшем смысле мира (как мира) соединяется все, чего мы ищем: и благо, и истина, и красота. Невозможно, чтобы всеобъемлющий смысл мира был только в нашей мысли. То единство, которым держится и связывается вселенная, не может быть только отвлечённой идеей. Оно есть живая личная сила Божия, и всеединящая сущность этой силы открывается нам в богочеловеческом лице Христа, в Нем же вся полнота Божества обитает телесно. Помимо Христа Бог не имеет для нас живой действительности. К Христу тяготеет и вся наша личная религия, на Нем же основана и общая вселенская религия

Бог не имеет для нас действительности помимо Богочеловека Христа; но и Христос не может быть для нас действительным, если Он остаётся только историческим воспоминанием: Он должен открываться нам не в прошедшем только, но и в настоящем; и это настоящее откровение должно быть независимо от нашей личной ограниченности. Такая независимая от нашей ограниченности действительность Христа и Его жизни дана нам в Церкви. Те, которые думают, что лично и непосредственно обладают полным и окончательным откровением Христа, наверное не готовы к такому откровению и принимают за Христа фантазмы собственного воображения. Мы должны искать полноту Христа не в своей личной сфере, а в Его собственной вселенской сфере, которая есть Церковь

Церковь сама по себе в своей истинной сущности представляет божественную действительность Христа на земле. Но в лице Христа Божество сочетало с собою и чисто человеческое и природное начало. Это сочетание трех начал, совершившееся в лице духовного человека Иисуса Христа единично, должно совершиться собирательно в одухотворенном чрез Него человечестве. Чисто человеческая свободная стихия общественной жизни, представляемая государством, и природная стихия этой жизни, представляемая народом или землею, должны быть внутренно связаны или согласованы с божественной стихией, представляемой собственно Церковью. Церковь должна освящать и чрез посредство христианского государства преобразовывать всю естественную, земную (или земскую) жизнь народа и общества

В этом исполнении общественной религии находит свою полноту и наша личная религия. Личная молитва должна определяться и восполняться церковным бого-действом; личное благотворение должно находить опору в учреждениях христианского государства и чрез них связываться с благотворительностью общественною; наконец, лишь христианская организация материальной (экономической) жизни может дать нам средства, чтобы существенно исправить наше отношение к земной природе, чтобы достигнуть благотворного влияния на всю тварь, которая по нашей вине стенает и мучится доныне. Насколько мы неправдою своей воли участвуем в неправде окружающей нас действительности, настолько же и наше исправление улучшает эту действительность. Во всяком же случае в нашей воле, опираясь на помощь Божию, исполнять долг совести во всех делах своих, внутренних и внешних, частных и общественных

Итак, личная и общественная религия в теснейшей связи между собою обращается к каждому человеку с такими заповедями: молись Богу, помогай людям, воздерживай свою природу; сообразуйся внутренне с живым богочеловеком Христом, признавай его действительное присутствие в Церкви и ставь своею целью проводить Его дух во все области человеческой и природной жизни, чтобы сомкнулась чрез нас богочеловеческая цепь мироздания, чтобы небо сочеталось с землею

Часть первая

Вступление. О природе, о смерти, о грехе, о законе и благодати

Два близких между собою желания, как два невидимые крыла, поднимают душу человеческую над остальною природой: желание бессмертия и желание правды, или нравственного совершенства. Одно без другого не имеет смысла. Бессмертная жизнь, отделенная от нравственного совершенства, не есть благо: мало быть бессмертным, – должно еще стать достойным бессмертия чрез исполнение всякой правды; но также и совершенство, подверженное гибели и уничтожению, не есть истинное благо. Бессмертное существование вне правды и совершенства будет вечным мытарством, а праведность, лишенная бессмертия, будет вопиющей неправдой, безмерною обидой

Но ежели наша душа своею лучшею стороною желает вместе и бессмертия и правды, то на деле в порядке природы мы лишены и того и другого. Предоставленный самому себе, человек не может уберечь ни своей жизни, ни своего нравственного достоинства, он не в силах избавить себя ни от телесной, ни от духовной смерти

Мы по природе своей хотим жить всегда, но закон земной природы не дает нам вечной жизни, оставляя нас при одном желании. Мы по разуму и совести ищем правды, но закон человеческого разума и голос совести, обличая нашу неправду, не дает нам сил исполнить правду и не делает нас достойными бессмертия

Два непримиримые врага нашей высшей природы – грех и смерть – в тесном и неразрывном союзе между собою держат нас в своей власти. Двум великим желаниям – бессмертия и правды противостоят два великие факта: неизбежное владычество смерти над всякою плотью и несокрушимое господство греха над всякою душою. Мы только хотим подняться над остальною природой, – смерть сравнивает нас со всею земною тварью, а грех делает нас хуже её

По закону природы человек страдает и гибнет, а закон разума не в силах спасти его

Мы родимся и живём со множеством влечений и потребностей; мы их в себе находим – и ищем их удовлетворения. Это есть путь природы. Но природа человека тройственна и снабжает его троякого рода потребностями: животными, умственными, или головными, и сердечными. Ибо, во-первых, мы хотим сохранять и увековечивать свою жизнь; затем мы стараемся посредством нашего ума познавать или мысленно воспроизводить свою и чужую жизнь; далее мы непременно желаем расширять и улучшать свою и чужую жизнь, желаем, чтобы все существующее было как можно более достойно существования

Прежде всего нам нужно жить, потом познавать жизнь и наконец исправлять жизнь

Потребности животной природы, т.е. сохранения жизни, суть, конечно, самые основные, самые настоятельные и непререкаемые; ибо если не будет жизни, то ни познавать, ни исправлять будет некому и нечего

Животные потребности и отправления сводятся к двум главным: к питанию для временного поддержания жизни в особи и к размножению для увековечения жизни в роде. Основание всей животной жизни есть питание, цель её – размножение. Если бы особь не питалась, то она не могла бы размножаться; но если бы она не размножалась, то ей не для чего было бы и питаться. Жизненная задача животного исполнена, когда оно вывело и выкормило своё потомство: все остальное его существование служит для него лишь средством к этой цели

Каждое поколение и в нём каждая особь существует лишь затем, чтобы породить своё потомство, но и это последнее существует только для того, чтобы произвести следующее за ним поколение. Значит, каждое поколение имеет смысл своей жизни только в следующем, т.е., другими словами, жизнь каждого поколения бессмысленна; но если бессмысленна жизнь каждого, то значит – бессмысленна жизнь всех

Это бессмысленное существование называется "жизнью рода". Но есть ли это в самом деле жизнь? Если каждое поколение существует только для того, чтобы погибнуть с появлением нового, которому в свою очередь предстоит такая же гибель, и если род живет только в таких непрерывно гибнущих поколениях, то жизнь рода есть постоянная смерть, и путь природы есть явный обман. Цель здесь для каждого полагается в чём-то другом (в потомстве), но и это другое само так же бесцельно и его цель опять – в другом, и так далее без конца. Настоящей цели нигде не находится, все существующее бесцельно и бессмысленно, как неисполнимое стремление

Родовая потребность есть потребность вечной жизни, но вместо вечной жизни природа дает вечную смерть

Ничто не живет в природе, все только стремится жить и вечно умирает. Поэтому, когда говорят человеку: удовлетворяй потребностям и влечениям природы, это единственный путь к блаженству, – то эти слова не имеют никакого смысла; ибо первая и основная потребность – сохранять своё существование, жить всегда – остаётся неудовлетворенною путем природы. Когда на вопрос: для чего мы живем, какая цель нашей жизни? – отвечают, что жизнь имеет цель сама в себе, что мы живём для самой жизни, то и эти слова не имеют смысла, ибо именно самой -то жизни мы и не находим нигде, а везде только порыв и переход к чему-то другому, и только в одной смерти постоянство и неизменность

Власть смерти, тяготеющая над нашим животным существованием и превращающая его в напрасный порыв, не есть что-нибудь случайное. Наш ум, расширяя опытное познание нашей собственной природы в науку о природе всего мира, показывает нам, что смерть царствует не только в нашем теле, но и в теле вселенной. Царство природы есть царство смерти. Науки, изучающие настоящую и прошедшую жизнь земного шара (биология, геология), показывают нам, что не одни особи умирают, но что вымирают и целые роды существ: они рассказывают нам далее про гибель целых образований и степеней животного и растительного царства; а наука, изучающая природу небесных тел (астрономия), приводит нас к заключению, что целые миры и собрания миров, образовавшись из бесформенного и безвидного мирового вещества, снова разлагаются и рассееваются в пространстве, и что, прежде чем подобная участь постигнет наш солнечный мир, земля и другие планеты мертвыми ледяными глыбами будут носиться кругом потухающего солнца. В довершение всего, наука, занимающаяся общими законами и свойствами вещественных явлений (физика), приходит в наиболее интересных своих обобщениях к тому выводу, что как все явления в мире суть лишь различные виды движения, обусловленные неравномерностью молекулярного движения в телах, которое называется теплотою, и как это последнее непрерывно уравнивается, то при окончательном его уравновешении всякие явления в мире неизбежно прекратятся и вся вселенная разрешится в одно безразличное и неподвижное бытие [2]

Удовлетворяя потребности нашей животной природы, мы получаем в конце смерть; удовлетворяя потребности нашего ума и познавая все существующее, мы узнаем, что и для всего существующего общий исход есть смерть, что вся вселенная есть только царство смерти. Стремясь жить, мы умираем, и, желая познать жизнь, познаем смерть. Чувственность ведет нас к гибели, а ум может только подтверждать эту гибель, как всеобщий мировой закон

И наш житейский опыт и научные исследования ума обнаруживают только одно: несостоятельность нашей жизни. И она несостоятельна не потому только, что подлежит гибели и не имеет прочного бытия, но еще и потому, что она не достойна бытия. Мы не только сами гибнем, но и губим других. Наша жизнь есть не только обман, но и зло. Желая жить, мы не только сами умираем, но и другие существа умерщвляем. Свою жизнь сохранить мы не можем, но чужое существование можем разрушить, и действительно разрушаем, питаясь чужою жизнью, а то, для чего мы это совершаем, – сохранение нашей жизни, в сущности призрачно, ибо наша жизнь и на мгновение не обеспечена, а со временем наверно погибнет, сколько бы мы ни губили других для её спасения. Итак, наше животное самосохранение побуждает нас в конце концов только к бесполезному убийству. Далее, питаясь чужими телами, человек-животное отдает себя во власть чуждых сил природы – слепого родового влечения, которое заставляет его жертвовать собою для мнимого поддержания родовой жизни путем размножения. Если в питании мы берем чужую жизнь для поддержания своей, то здесь (в половом действии) мы отдаем свою жизнь для произведения чужой жизни. И если бы мы чрез это могли произвести истинную жизнь, т.е. такую, которая имела бы и силу существовать и была бы достойна существования, тогда наша жертва собою для рода имела бы и смысл и нравственное достоинство; но так как путем размножения мы можем произвести только такую же непрочную и злую жизнь, как и наша, и только размножаем обман и зло, то, отдаваясь родовому влечению, мы в конце концов совершаем только бесполезное самоубийство

Половая страсть обманывает человеческое сердце призраком любви. Но она не есть любовь, а только некоторое подобие любви. Любовь есть внутренняя нераздельность и единосущие двух жизней, а естественная страсть только стремится к этому, но никогда не достигает, почему и следствием её бывает только нечто внешнее, отдельное от обоих производителей и могущее быть для них совершенно чуждым и даже враждебным. Злоба и вражда в нашей природной жизни вполне действительны, а любовь в ней призрачна. И потому наше сердце, ищущее достойной жизни, т.е. жизни по любви, должно осудить нашу природу и все пути её и обратиться к иному пути. Ибо признать путь природы, т.е. удовлетворение своих животных потребностей и влечений, за окончательный закон нашей жизни – значит узаконить убийство и самоубийство, и примириться навсегда с царством смерти. "Живи по природе" – значит убивай других и себя. Человек-животное поневоле покоряется такой участи; но человеческое сердце не может с нею окончательно примириться, ибо у него есть залог иной жизни

Человек не только познает своим умом неудовлетворительность природного пути, как ведущего к смерти и ничтожеству, но в своей совести он сознает этот путь как грех, или недолжное. Это понятие греха или недолжного есть чисто человеческое, сверхприродное понятие; и им держится вся наша нравственность. В то время как животное идет туда, куда его толкает и влечет естественный порыв жизни, человек может задерживать в своей голове побуждения животной природы и судить сам, должен ли он им повиноваться или нет. В то время как животное стремится только жить, в человеке является воля жить как должно

В нашей деятельности, кроме вопроса животного: хочется ли мне так поступить и могу ли я (физически) так поступить, возникает еще человеческий вопрос, вопрос совести: должен ли я это сделать? Таким образом, потребности нашей природы, бессильные против внешних естественных препятствий, ограничиваются еще извнутри самого человека долгом совести

Но в силу нашей животной природы у нас является склонность действовать вопреки совести, повинуясь одним чувственным побуждениям. Если бы у нас было только влечение чувственной природы, то оно само по себе было бы ни хорошо, ни худо, а являлось бы, как у животных, простым естественным фактом; с другой стороны, если бы у нас было только одно нравственное стремление, то и оно, не встречая никакого внутреннего препятствия, действовало бы как простая врожденная человеку сила. Тогда не было бы и никакого нравственного вопроса. Но когда сталкиваются два противоположных влечения, тогда является нравственный вопрос и оба влечения получают себе нравственную оценку. Тогда голос совести ввиду противоборствующей природы называет себя законом, а животное влечение, как уже противоречащее закону, является беззаконием, или грехом. Таким образом грех порождается законом

"Ибо закон производит гнев; потому что где нет закона, нет и преступления" (Посл, к Римл., IV, 15)

"Хотя и до закона грех был в мире, но грех не вменяется, когда нет закона" (там же, V, 13)

Таким образом, человек оставляет простой путь природы и вступает на двойственный путь закона

Но как путь природы приводит к естественной смерти, так путь закона приводит к смерти духовной

"Я жил некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил. А я умер; и таким образом заповедь к жизни послужила мне к смерти. Потому что грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня и умертвил ею" (Посл, к Римл., VII, 9-11)

Закон, осуждая природные влечения, ничем их не заменяет и оставляет их в прежней силе. Если я хочу чего-нибудь, а закон говорит, что это худо, я еще не перестаю этого хотеть. Закон обращается только на внешние проявления моего хотения, т.е. на дело греха, и говорит: не убей, не обижай и т.п., – корень же греха, т.е. дурное влечение, производящее дурные дела, законом не упраздняется, а напротив возбуждается и становится сознательным

<Я не иначе узнал грех, как посредством закона. Я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: "не пожелай". Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мертв> (Посл, к Римл., VII, 7, 8)

Закон, осуждая природу, только отрицает её, но не дает ничего положительного. Он показывает, чего я не должен делать, но что должен – не говорит. Если даже дать ему положительную форму, например: всем помогай, то и здесь нет никакого положительного указания, что же должно делать, чтобы воистину и действительно помочь всем

Сознание нравственного долга, пробудившееся в человеке, выхватывает его из потока природной жизни и оставляет его беспомощным и одиноким. Наша совесть судит природу, отличает добро и зло, но не дает силы изменить, исправить природу, дать торжество добру и покорить зло

"Ибо мы знаем, что закон духовен, а я плотян, продан греху. Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего сам не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр. А потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, т.е. в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Добра, которого хочу, не делаю, а зло, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак, я нахожу закон, что когда хочу делать добро, прилежит мне зло. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием. Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, пребывающего в членах моих. Итак, тот же самый я умом моим служу закону Божию, а плотию закону греха" (Посл, к Римл., VII, 14-23, 25)

Таким образом, к естественному страданию нашей смертной природы присоединяется страдание нравственное – внутреннее раздвоение и самоосуждение

Сознание долга само по себе еще не дает силы его исполнить – в этом вся трудность нравственного вопроса. Если у человека порочная природа (а наша природа, последнее слово которой есть убийство и самоубийство, порочна в самом корне своём ), то хотя бы он и сознавал эту порочность, такое сознание еще не дает ему другой натуры. Греховная природа есть для нас нечто данное, неотразимое. Сам человек в своём разуме и совести доходит до признания этой греховности, он осуждает, отрицает свою природу; но это отрицание здесь не идет дальше мысли и потому оказывается ложным; ибо мысль, осуждающая действительность, но не могущая упразднить её, является бессильною, нетвердою, неверною себе и в этом смысле ложною. А для того, чтобы действительно, на деле изменить и исправить нашу греховную природу, необходимо, чтобы открылось в нас какое-то другое действительное и потому способное действовать начало другой жизни сверх настоящей, дурной природы. Начало этой новой лучшей жизни человек не может создать сам из ничего, – оно должно существовать помимо нашей воли, – мы должны получить эту новую жизнь. Как дурная жизнь природы не создаётся человеком, а дается ему от мира, так и новая благая жизнь дается ему от Того, Кто выше и лучше мира. Эта новая благая жизнь, которая дается человеку, потому и называется благодатью

Благодать есть благо, или добро, которое не мыслится только человеком, но действительно дается ему. А так как наша природа сама по себе не есть добро, нравственный же закон нашего разума хотя добр по своему мыслимому качеству, но бессилен дать нам добро в действительности, то нужно или вовсе отказаться от добра, или признать, что оно существует независимо от нашей природы и от нашего разума, что оно есть само по себе и сообщается нам от себя. Это сущее Добро, т.е. существо, само по себе обладающее полнотою добра и источником благодати, есть Бог

Мы знаем, что конец нашей природы есть смерть, "жало же смерти – грех, а сила греха – закон". Зная это, мы должны сверх путей природы и закона искать третьего пути, пути благодати и признать источник благодати, – Бога

Но для того, чтобы действительно стать на пути благодати, недостаточно признания ума, а нужен подвиг (т.е. внутреннее движение) воли: человек должен внутренно подвигнуться для принятия в себя благодати или силы Божьей. Это движение со стороны человека или его внутренний подвиг проходит три ступени: во-первых, человек должен почувствовать отвращение от зла, почувствовать и признать зло как грех; во-вторых, он должен сделать внутреннее усилие, чтобы оттолкнуть от себя зло и отрешиться от него; и, в-третьих, убедившись, что не может избавиться от зла собственными силами, он должен обратиться к Божьей помощи. Итак, для принятия благодати со стороны человека требуется: отвращение от нравственного зла, как греха, усилие от него избавиться и обращение к Богу [3]

Все добро уже есть в Боге (иначе Он не был бы всесовершенным существом, т.е. не был бы Богом). Следовательно, человеку, ищущему добра, не нужно ничего нового создавать: он должен только открыть свободный путь для благодати, устранить те препятствия, которые отделяют нас и наш мир от сущего добра. Но главная, существенная преграда, закрывающая от нас сущее добро и блаженство, лежит не во внешней природе. Внешняя природа страдательна, она не действует от себя и, следовательно, не может сама по себе отделять нас от Бога, заграждать нам божественный свет. Преграда лежит лишь в том существе, которое стремится действовать от себя, по собственному рассуждению и выбору, – т.е. в самом человеке. Животное действует по худому нраву, который оно не само себе создало ("ибо тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего её "); человек же, сверх худого нрава, общего ему с животными, может еще действовать и действует по злому решению и худому правилу, им самим утвержденному, из его воли исходящему

Мы знаем, что добра нет в мире, ибо мир весь во зле лежит; нет добра и в самом человеке, ибо "всяк человек ложь, нет праведного никого, нет разумеющего, нет творящего благостыню, нет даже ни одного". Поэтому каждый раз, как человек действует от себя или от мира, т.е. сообразно с миром, лежащим во зле, – каждый раз, как человек поступает по-своему или по-мирски, он тем самым отделяет и себя и мир от Бога. Источник же всех действий человека есть его воля. Итак, преграда, отделяющая от сущего добра, или Бога, есть воля человека. Но этою же самою волей человек может решиться не действовать от себя и от мира, не поступать по своей и мирской воле. Человек может решить: я не хочу своей воли. Такое самоотречение или обращение человеческой воли есть её высшее торжество. Ибо здесь сам же человек отрекается добровольно, своей волей отказывается от своей воли. Насильно нельзя заставить человека изменить свою волю, можно заставить его отказаться от дурного действия – страхом или принуждением, но не от дурной воли, которая есть движение внутреннее, неподверженное внешней силе

Только волею может человек отказаться от зла и только волею может он признать сущее Добро или Бога. Вера в Бога, будучи тайным взаимодействием между самим Божеством и человеческою душою, требует прямого участия человеческой воли. Помимо своей воли человеку нельзя верить в Бога. Если мы не хотим верить, то мы и не будем верить. Бог не хочет быть внешним фактом, который невольно навязывается нам: Бог есть внутренняя истина, которая нравственно обязывает нас добровольно признать её. Верить в Бога – есть наша нравственная обязанность. Человек может не исполнять своей нравственной обязанности, но тогда он неизбежно теряет своё нравственное достоинство

Верить в Бога – значит признавать, что то добро, о котором свидетельствует наша совесть, которого мы ищем в своей жизни, но которого не дает нам ни природа, ни свой разум, – что это добро все-таки есть, что оно существует и помимо нашей природы и нашего разума, что оно есть нечто само по себе. Без этой веры нам пришлось бы допустить, что добро есть только обманчивое ощущение или же произвольный вымысел человеческого ума, т.е. что его в сущности нет совсем. Но это допустить мы нравственно не можем, ибо мы сами, как нравственные существа, и вся наша жизнь имеет смысл только чрез веру в действительное добро или добро как истину. Мы должны верить, что оно есть само по себе, что оно есть сущая истина: мы должны верить в Бога. Эта вера есть и дар Божий и вместе с тем наше собственное свободное дело