Новое средневековье 02

Подзаголовок

Н.А.Бердяев

Индивидуализм, атомизация общества, безудержная похоть жизни, неограниченный рост народонаселения и неограниченный рост потребностей, упадок веры, ослабление духовной жизни - все это привело к созданию индустриально-капиталистической системы, которая изменила весь характер человеческой жизни, весь стиль её, оторвав жизнь человеческую от ритма природы. Машина, техника, та власть, которую она с собой приносит, та быстрота движения, которую она порождает, создают химеры и фантазмы, направляют жизнь человеческую к фикциям, которые производят впечатление нанреальнейших реальностей. Много ли есть онтологически реального в биржах, банках, в бумажных деньгах, в чудовищных фабриках, производящих ненужные предметы или орудия истребления жизни, во внешней роскоши, в речах парламентариев и адвокатов, в газетных статьях, много ли есть реального в росте ненасытных потребностей? Повсюду раскрывается дурная бесконечность, не знающая завершения. Вся капиталистическая система хозяйства есть дети ше пожирающей и истребляющей похоти. Она могла возникнуть лишь в обществе, которое окончательно (учащаюсь от всякого христианского аскетизма, отвернулось от неба и исключительно отдалось земным удовлетворениям. Капитализм совершенно невозможно мыслить как сакральное хозяйство, он, конечно, есть результат секуляризации хозяйственной жизни. В этой системе нарушается истинное^Иераржвческре соподчинение материального духовному. Экономизм нашей исторической эпохи и есть нарушение истинного иерархизма человеческого общества, утеря духовного центра. Автономия хозяйственной жизни привела к её господству над всей жизнью человеческих обществ. Мамонизм стал определяющей силой века, который более всего поклоняется золотому-тельцу. И ужаснее всего, что в этом ничем не прикрытом мамонизме век наш видит великое преимущество познания истины, освобождения от иллюзий. Экономический материализм наиболее совершенно это формулировал, он признал иллюзией и обманом всю духовную жизнь человечества. Социализм есть лишь дальнейшее развитие индустриально-капиталистической системы, лишь окончательное торжество заложенных в ней начал и всеобщее их распространение. Социалисты берут .у буржуазного капиталистического общества его материализм, его безбожие, его поверхностное просветительство, его нелюбовь к духу и духовной жизни, его жадность к жизни, к её успехам и удовлетворениям, его борьбу за эгоистические интересы, его неспособность, к внутренней сосредоточенности. Капитализм и социализм одинаково сопровождаются упадком и угасанием духовного творчества, убылью духа в человеческом обществе. Они возникают не почве убыли духа как результат долгого исторического пути отпадения от духовного центра жизни, от Бога. Вся энергия направилась во вне. Это и есть переход культуры в цивилизацию. Отмирает вся священная символика культуры. Этот дух проявляется уже в древних культурах, и ветхозаветные пророки обличают его. Насколько выше, духовнее, потустороннее была культура древнего Египта или культура средневековья, чем современная культура XIX и XX веков. Нам предстоит несомненный факт: в новой истории, гордой своим прогрессом, центр тяжести жизни перемещается из духовной сферы в материальную, из внутренней во внешнюю жизнь, общество становится все менее религиозным. Не церковь, а биржа стала господствующей и регулирующей силой жизни. Ни за какие священные символы широкие массы не хотят уже бороться и умирать. Люди не живут уже спорами о догматах веры, не волнуются так тайнами божественной жизни, как в старинные времена. Они считают себя свободными от священного безумия. Таков стиль нашей капиталистически-социалистической эпохи. Вот этой эпохе по многим признакам наступает конец. Индустриально-капиталистическая эпоха оказалась хрупкой, она сама себя отрицает, она порождает катастрофы. Мировая война с её неслыханным ужасом порождена этой системой. Современный империализм вырос в недрах этой системы. Он пожирает сам себя. Капиталистическая Европа начала себя милитаристически истреблять. Трудящиеся классы жили в гипнозе индустриальной системы. Этот гипноз прекратился после катастрофы мировой войны. Народы трудно будет вновь принудить к той дисциплине труда, которая господствовала в капиталистических обществах. И трудно будет восстановить прежнюю производительность труда. Социализм на это не способен. Духовные основы труда разложились и ещё не найдено новых. Дисциплина труда есть жизненный вопрос для современных обществ. Но это есть вопрос об освящении и оправдании труда. Вопрос этот совсем не ставится ни в капитализме, ни в социализме, который самим трудом совсем не интересуется. Чтобы дольше жить, обанкротившимся народам придется, быть может" вступить на иной путь, на путь ограничения похоти жизни, ограничения бесконечного роста, потребностей и роста народонаселения, путь нового аскетизма, т.е. отрицания основ индустриально-капиталистической системы. Это, конечно, не означает отрицания человеческой изобретательности и техники, но означает изменение её роли, подчинение её человеческому духу. Придется по-новому обратиться к природе, к сельскому хозяйству, к ремеслам. Город должен приблизиться к деревне. Придется организоваться в хозяйственные союзы и корпорации, принцип конкуренции заменить принципом кооперации. Принцип частной собственности в вечной своей основе сохранится, но будет ограничен и одухотворен. Чудовищных частных богатств новой истории не будет. Равенства тоже не будет, но не будет и голодных и погибающих от нужды. Придется перейти к идее упрощенной элементарной материальной культуре и более сложной духовной культуре. Конец капитализма есть конец новой истории и начало нового средневековья. Грандиозное предприятие новой истории нужно ликвидировать, оно не удалось. Но до этого быть может ещё сделает попытку развиваться техническая цивилизация до последних пределов, до черной магии, равно как и коммунизм

* * *

Новая история создала формы национализма, которых не знал мир средневековый. На Западе национальные движения и национальные обособления явились результатом реформации, протестантского партикуляризма. Духовная почва католичества никогда не привела бы к такой обособленности, к таким крайним формам национального самоутверждения. Образовались замкнутые национальные монады, подобно тому как в замкнутые монады превратились отдельные люди, человеческие индивидуальности. Это была атомизация христианского человечества. И индивидуальности национальные, и индивидуальности отдельных людей перестают осознавать себя принадлежащими к органическим реальным целостям. Каждая ступень утверждает лишь себя. Реформация и гуманизм дали духовную почву лишь для исключительного самоутверждения и самозамыкания, разрушили идею вселенности. Сама религиозная жизнь приняла форму национальной замкнутости. Единого христианского человечества, единого духовного космоса уже нет в новой истории. И католическая церковь превращается в одну из замкнутых сил. Национализм нового времени порожден индивидуализмом. Если взять ещё глубже, то нужно будет сказать, что все типические процессы новой истории, в том числе и процесс национальных обособлений, были результатом победы номинализма над средневековым реализмом. Ведь дальше и национальности подвергаются номиналистическому распадению на классы, партий и пр. Процессы национальных индивидуализации, конечно, имели огромное положительное значение, они обогащали, в них реальные национальные личности приходили к самосознанию, обнаруживали свою энергию. Но те формы национализма, до которых дошли народы в XIX и XX веках и которые породили мировую войну, означают распад человечества, отпадение от всякого духовного единства, возврат от христианского монотеизма к языческому политеизму. Национализм французский, немецкий, английский, итальянский нашего времени - совершенно языческий, глубоко антихристианский и антирелигиозный. Французский национализм Третьей республики есть в значительной степени продукт атеизма. Угасла вера в живого Бога и начали верить в ложного бога, в нацию как идола, подобно тому как другие начали верить ^ злейшего из идолов - в интернационализм. Над"я имеет реальные онтологические основы (интернационал их не имеет), но она не должна заменять Бога. Немцы стали верить в немецкого Бога. Но немецкий бог не есть христианский Бог, это - языческий бог, так же как и русский бог. Перед лицом христианского Бога, единого Бога нет ни зллина, ни иудея. Христианство явилось в мир и победило мир в атмосфере универсализма, когда образовалось единое человечество через эллинистическую культуру и римскую империю. Самое явление христианства означало выход из языческого национализма и партикуляризма. В конце новой истории мы вновь видим перед собой расковавшийся мир языческого партикуляризма, внутри которого происходит смертельная борьба и истребление. Но это одна сторона. Есть и другая сторона

Мы вступаем'в эпоху, во многом аналогичную эпохе эллинистической. Если никогда не было такого разъединения и вражды, то никогда на протяжении новой истории не было такого мирового сближения и объединения. Кровавый раздор мировой войны способствовал сближению и братанию народов, объединению рас и культур. Мировая война вывела Европу из её замкнутого состояния. Судьба всех национальностей перестала быть замкнутой и изолированной, все от всех зависят. Устройство всякого народа ныне зависит от состояния всего мира. То, что совершается в России, отзывается на всех странах и народах. Никогда ещё не было такого соприкосновении мира Запада и мира Востока, которые долго жили изолированно. Культура перестаёт быть европейской, она становится всемирной. Европа принуждена будет отказаться от того, чтобы быть монополистом культуры". Россия, стоящая в центре Востока и Запада, хотя страшным и катастрофическим путем, получает все более ощутительное мировое значение, становится в центре мирового внимания. Ещё до мировой войны империализм в своей неотвратимой диалектике выводил государства и народы из их замкнутого национального существования и ввергал их в мировую ширь, бросал за моря и океаны. Капитализм на вершинах своих создал мировую систему хозяйства и поставил экономическую жизнь каждой страны в зависимость от мирового экономического положения. Он в высшей степени способствует экономическому сближению народов и ему свойственен своеобразный интернационализм. С другой стороны, социализм принимает интернациональный характер, и в коммунистическом интернационале по-новому и извращенно восстает старая идея принудительного универсализ-' ма. Распавшийся мир новой истории, находящийся в состоянии кровавой борьбы наций, классов и отдельных людей, одержимый подозрительностью и злобой, разными путями стремится к универсальному единству, к преодолению того исключительного национального обособления, которое довело нации до падения и разложения. Европа не только нанесла себе страшные удары в мировой войне, но она продолжает истреблять себя в непрекращающейся распре Франции и Германии, во взаимной подозрительности и недоброжелательстве всех наций. Никакого высшего и общего духовного трибунала нации не признают. Но под этим, глубже этого идет процесс мирового объединения, более широкого, чем европейское. Интернационализм есть отвратительная карикатура на вселенность. Но дух вселенности должен пробудиться у христианских народов, воля к свободному универсализму должна обнаружиться. Русский народ из всех народов мира наиболее всечеловеческий, вселенский по своему духу, это принадлежит строению его национального духа. И призванием русского народа должно быть дело мирового объединения, образование единого христианского духовного космоса. Но для этого, конечно, народ русский должен быть крепкой национальной индивидуальностью. Народ русский на путях своих подвергается самым большим соблазнам и соблазнам самого противоположного характера - исключительному интернационализму, истребляющему Россию, и не менее исключительному национализму, отделяющему Россию от Европы. Процессы, направленные к преодолению национальной замкнутости и к образованию универсального единства, я называю концом новой истории, её индивидуалистического духа, и началом нового средневековья. В этом смысле коммунистический интернационализм есть уже явление нового средневековья, а не старой новой истории и к новому средневековью нужно отнести всякую волю к религиозному объединению, соединению разорванных частей христианского мира, волю к универсальной духовной культуре, обнаруживающуюся в высшем духовном слое современного человечества. Это не значит, что новое средневековье будет исключительно пацифично, не будет знать войн. Предстоит, быть может, великая борьба и к ней нужно быть готовым. Но войны будут не столько национально-политическими, сколько духовно-религиозными

* * *

"Прогрессисты" очень боятся возврата к старым средним векам и борятса с идеями и верованиями, которые они считают средневековыми. Меня это всегда удивляло. Ведь прежде всего они совсем не верят в жизненность и победность идей и верований, которые могут быть отнесены к духу средневековья, они убеждены в прочности и долголетии начал новой истории. Зачем же так волноваться? А во-вторых, нужно окончательно установить, что никаких возвратов и реставраций старых эпох никогда не было и быть не может. Когда мы говорим о переходе от новой истории к средневековью, то это есть образный способ выражения. Переход возможен лишь к новому, а не старому средневековью. И этот переход должен быть признан революцией духа и творческим движением вперед, а не "реакцией", как мерещится напуганным и вырождающимся "прогрессистам". Наконец, пора перестать говорить о "тьме средневековья" и противопоставлять ей свет новой истории. Эти пошлые суждения не стоят на уровне современных исторических знаний. Нет надобности идеализировать средние века, как это делали романтики. Мы отлично знаем все отрицательные и тёмные стороны средневековья - варварство, грубость, жестокость, насильничест-во, рабство, невежество в области положительных знаний о природе и истории, религиозный террор, связанный с ужасом адских мук. Но знаем также, что средние века были эпохой религиозной до преимуществу, были охвачены тоской по небу, которая делала народы одержимыми священным безумием, что вся культура средневековья направлена на трансцендентное и потустороннее, что в эти века было великое напряжение мысли в схоластике и мистике для решения последних вопросов бытия, равного которому не знает история нового времени, что средние века не растрачивали своей энергии во вне, а концентрировали её внутри и выковывали личность в образе монаха и рыцаря, что в это варварское время созрел культ прекрасной дамы и трубадуры пели свои песни. Дай Бог, чтобы эти черты перешли новому средневековью. В сущности, средневековая культура была уже возрождением, борьбой с тем варварством и тьмой, которые наступили после падения античной культуры. Христианство и было великой силой просветления тьмы, претворения хаоса в космос. Средневековье очень сложно и богато. Долгое время принято было думать, что средние века - пустое место в умственной истории человечества, в истории философской мысли. Но в средние века было так много замечательных мыслителей и такое разнообразие в мире мысли, как ни в одну эпоху. Для средних веков насущным, жизненным было то, что представляется ненужной роскошью новому времени. И возврат к средневековью есть возврат к более высокому религиозному типу. Нам далеко ещё до вершин средневековой духовной культуры. Мы живём в эпоху упадка. Мы, скорее, приближаемся к началам средневековья, когда отрицательные процессы распада преобладали над положительными процессами сложения и творчества. Средневековье не есть эпоха тьмы, но оно есть ночная эпоха. Душа средневековья - ночная душа, когда раскрывались стихии и энергии, которые закрылись потом для сознания трудового дня новой истории

В каких чертах рисуется новое средневековье? Негативные черты схватить легче, чем позитивные. Это есть прежде всего, как я уже говорил, конец гуманизма, индивидуализма, формального либерализма культуры нового времени и начало вовсгйксстясвтивмой религиозной эпохи, в которую должны выявиться противоположные силы и начала, должно обнаружиться все, что оставалось в подпочве и подсознательном новой истории. Гуманистическое царство разлагается и распадается на предельный, антигуманистический и атеистический коммунизм и на долженствующую собрать в себе всякое подлинное бытие Церковь Христову. Это есть обращение от формализма нового времени, не совершившего никакого окончательного избрания, "избранию Бога или диавола, к обретению предметного содержания жизни. Все автономные сферы культуры и общественной жизни пришли к пустоте и небытию. Пафос автономно-секулярного творчества иссякает. Внутри всех сфер творчества пробуждается воля к религиозному избранию, к подлинному бытию, к преображению жизни. Ни одна из сфер творчества, ни одна из сторон культуры и общественной жизни не может уже остаться религиозно-нейтральной, вполне секулярной. философия не собирается стать служанкой теологии, и общественность не собирается подчинить себя церковной иерархии. Но внутри познания, внутри общественной жизни пробуждается религиозная воля. Возможны только изнутри и свободно-обоснованные формы познания и формы общества. Так, на вершинах искусства обнаруживается стремление к теургии. К старой теократии, к старому гетерономному отношению между церковью и всеми сторонами жизни и творчества не может быть возврата. В старых теократиях не достигалось Царство Божье реально. Оно лишь символизировалось и ознаменовалось во внешних формах и знаках. Ныне обнаруживается воля к реальному достижению Царства Божьего, равно как и царства диавола, во всех сферах жизни, к свободной теономии в отличие от автономии и гетерономии. Познание, мораль, искусства, государство, хозяйство должны стать религиозными, но свободно и изнутри, а не принудительно и извне

Никакая теология не регулирует внешне моего процесса познания и не ставит передо мной норм. Знание - свободно. Но я не могу уже осуществлять целей познания без обращения к религиозному опыту, без религиозного посвящёния в тайны бытия. В этом я уже средневековый человек, а не человек новой истории. Я ищу не автономии от религии, я ищу свободы в религии. Никакая церковная иерархия не регулирует и не нормирует государственной и общественной жизни. И никакой клерикализм не может вернуть себе внешней силы. Но я могу слагать государство и общество, подвергнувшееся разложению, лишь на религиозных основах. Я ищу не автономии государства и общества от религии, обоснования и укрепления государства и общества в религии. Я ни в чем уже не хочу свободы от Бога, я хочу свободы в Боге и для Бога. Когда кончается движение от Бога и начинается движение к Богу, когда само движение от Бога приобретает характер движения к диаволу, тогда начинается средневековье, кончается новое время. Бег должен ввевь окать центром всей нашей жизни, нашей мысли, нашего чувства, единственной мечтой нашей, единственной нашей надеждой и упованием. Моя жажда беспредельной свободы должна быть понята как моя распря с миром, а не с Богом

Кризис современной культуры начался уже давно. Он сознавался её великими творцами. Войны, революции, внешние катастрофы только обнаруживали вовне внутренний кризис культуры. Революция внутри начинается раньше, чем выявление вовне. Культура по природе своей символична, в ней даны лишь символы, знаки иного духовного мира, но сам этот мир непосредственно реально не достигается. Эта символическая природа культуры часто не сознается теми, которые закованы в традиционные формы культуры

Лишь символическое сознание понимает эту природу культуры, и оно же и стремится к преодолению символизма культуры и достижению реальности духовного мира

Так, историческая теократия была лишь символична, она давала лишь символы, а не реальности Царства Божьего. Этого могли не сознавать люди, создававшие теократию и с благоговением склонившиеся перед ними. Люди символического религиозного сознания должны стремиться к реальному Царству Божьему, т.е. к подлинному преображению жизни. Познание, искусство, мораль, государство, даже внешняя жизнь церкви не преображали реально жизни, не достигали сами по себе нового бытия, а давали лишь символы преображения, лишь знаки наиреальнейшего бытия. Вот этот символизм культуры, в котором и было её величие и красота, и переживает кризис. Цивилизация XIX и XX веков отрицает священную символику культуры и хочет наиреальнейшей жизни, хочет овладения жизнью и преображения жизни. Для этого она создаёт свою могущественную технику. Кризис культуры подготовляется, с одной стороны, реалистической цивилизацией, её жаждой жизни и могущества. С другой же стороны, из глубины кризис культуры начинается в обнаружении религиозной воли к реальному преображению жизни, к достижению нового бытия, новой земли и нового неба. Воля к преображению культуры в бытие создаёт кризис культуры. Она ведома величайшим людям культуры, и через них совершается кризис. Воля к последнему, истинно онтологическая воля, не может довольствоваться раздельными, автономными сферами культуры, она направлена к единству и целостности. Но кризис культуры есть вместе с тем упадок культуры в её старых секулярных формах, упадок искусства, философии и пр. В нашу эпоху нет видимого и признанного духовного центра, центра умственной жизни эпохи. Университет перестал быть таким центром, он не имеет духовного авторитета. Властители дум нашей эпохи не академики. Ни академическая философия, ни академическое искусство не имеют никакого жизненного влияния. Совершенно так же, как официальная парламентская политика идет мимо жизни. Жизненные процессы в наше время осуществляются спонтанно, неофициальными путями. Так и должно быть в эпоху кризисов и переломов. Духовным центорм в грядущую эпоху может быть только Церковь, как в средние века. Но сама жизнь Церкви ныне протекает и развивается какими-то неофициальными путями, внешне неприметными. Границы Церкви не сознаются отчетливо, на них нельзя указать пальцем, как на материальный предмет. Жизнь Церкви таинственна, и пути её жизни непостижимы для рассудка. Дух дышит, где хочет. И в жизни Церкви происходят творческие процессы, которые внешним, официальным, чисто рационалистическим сознанием совеем не воспринимаются как церковные. Кризис культуры в том и заключается, что она не может остаться религиозно-нейтральной и гуманистической, что она неизбежно должна стать или безбожной, антихристианской цивилизацией или священной, церковной культурой, христианским преображением жизни. А это предполагает творческий процесс в жизни Церкви, раскрытие христианской истины о человеке и его призвании в мире, а также окончательное раскрытие тайны творения, тайны жизни космической. Истины антропологии и космологии не были ещё достаточно раскрыты христианством вселенских соборов и учителей Церкви. Церковь космична по своей природе, и в неё входит вся полнота бытия. Церковь есть охристовленный космос. Это должно перестать быть отвлечённой, теоретической истиной, должно стать истиной жизненной, практической. Церковь должна перейти от по преимуществу храмового своего периода к космическому периоду, к преображению полноты жизни. Религия в новое время тоже стала дифференциальной частью культуры, ей было отведено отдельное и очень небольшое место. Она по-новому должна стать всем, силой, преображающей и просветляющей всю жизнь изнутри. Она должна, как свободная духовная сила, преображать жизнь. В христианстве наступает эпоха, когда большую роль будет играть религиозная интеллигенция, подобно тому как это было во времена великих учителей Церкви, начиная со св. Климента Александрийского. "Народ" отпадает от веры, соблазненный атеистическим просвещением и социализмом. "Интеллигенция" же возвращаетеся к вере. Это изменяет стиль христианства

* * *

Новое средневековье преодолеет атомизм новой истории. Этот атомизм преодолевается или ложно - коммунизмом, или истинно - Церковью, соборностью. Новое средневековье, как и старое, иерархично по своему строению. Новая же история отрицала иерархизм во всех сферах. Человек не атом бескачественного механизма вселенной, а живой член органической иерархии, он органически принадлежит реальным общностям. Сама идея личности связана с иерархией, и атомизм уничтожает личность в её качественном своеобразии. Мы живём в эпоху, когда неизбежен повсюду свободный воаврат к иерархическим началам. Лишь иерархические началасвидетельствуют о космическом ладе вселенной. Ведь и коммунизм, антииндивидуалистический, антилиберальный, антидемократический и антигуманистический, по-своему иерархичен. Он отрицает формальные свободы и равенства новой-истории и вырабатывает свою сатанократическую иерархию. Он стремится быть лжецерковью и лжесоборностью. И коммунизму нельзя уже противополагать антииерархические, гуманистические и либерально-демократические идеи новой истории, ему можно противополагать лишь подлинную, онтологически обоснованную иерархию, подлинную органическую соборность. Ведь и старые правые, консервативные монархические идеи, которые господствовали в жизни некоторых стран до войны и революции, были индивидуалистическими идеями. В основе их лежал аристократический гуманизм, как демократический гуманизм лежал в основе идей левых и прогрессивных. Гуманистическое самоутверждение лежало в основе монархии Людовиков XIV и XV, как и монархии Вильгельма и русской империи. Против аристократического, гуманистического самоутверждения всегда восстает демократическое гуманистическое самоутверждение, против абсолютной человеческой монархии - абсолютная человеческая демократия. Царь или дворянство,имеют не больше прав на власть, чем народ, чем крестьяне или рабочие. Потому, что вообще не существует человеческого права на власть, всякая похоть власти есть грех. Похоть власти Людовика XIV или Николая I есть такой же грех, как похоть власти Робеспьера или Ленина. Власть есть обязанность, а не право и власть тогда лишь правая, когда она осуществляется не во имя своё и не во имя своих, а во имя Божье, во имя правды. Новое время конструировало власть как право и интересовалось разграничением прав на власть. Новое средневековье должно конструировать власть как обязанность. И вся политическая жизнь, основанная на борьбе за право власти, должна быть признана нереальной, фиктивной, вампирической жизнью. В ней нет ничего онтологического. Политика на девять десятых всегда есть ложь, обман, фикция. И только одна десятая политики заключает в себе элемент реальный - осуществление власти, необходимой для существования мира, власти от Бога. Мы вступаем в эпоху, когда изверились уже во все политики и когда политическая сторона жизни не будет уже играть той роли, какую играла в новой истории, когда ей придется уступить место более реальным духовным и хозяйственным процессам. Естественный иерархизм жизни должен вступить в свои права, и личности с большим онтологическим весом, с большей одарённостью и годностью должны занять подобающее место в жизни. Без духовной аристократии жизнь не может процветать. И должно быть движение, противодействующее той социальной энтропии, которая охватила современные демократические общества. Принцип action directe, спонтанность личностей и групп будут опрокидывать старую политику. Непосредственная, первичная жизнь получит преобладание над вторичной и отраженной жизнью политики. Политические партии и их вожаки, вероятно, потеряют всякое значение, и не через партии будут выдвигаться сильные люди. Окончательно отомрут парламенты с их фиктивной, вампирической жизнью наростов на народном теле, неспособных уже выполнять никакой органической функции. Биржи и газеты не будут уже управлять жизнью. В социальной жизни произойдет упрощение, возвращение к более элементарным процессам борьбы за существование. Социальная жизнь должна будет приобщиться к первоисточникам жизни, сделаться более природной, менее искусственной. Люди, вероятно, будут группироваться и соединяться не по политическим признакам, всегда вторичным и в большинстве случаев фиктивным, а по хозяйственным, непосредственно жизненным, профессиональным, по сферам творчества и труда. Старые сословия и классы отмирают, и на их место идут профессиональные группы духовного и материального труда. Профессиональным союзам, кооперациям, цехам принадлежит, конечно, огромное будущее. И это есть признак возвращения к средневековью на новых началах. Политические парламенты - выродившиеся говорильни - будут заменены деловыми профессиональными парламентами, собранными на основах представительства реальных корпораций, которые будут не бороться за политическую власть, а решать жизненные вопросы, решать, например, вопросы сельского хозяйства, народного образования и т.п. по существу, а не для политики. Будущее принадлежит синдикалистскому типу общества, конечно, не в смысле революционного синдикализма. Успех может иметь только политика, в которой решительный социальный радикализм будет сочетаться с иерархическими началами власти. И в анархизме есть своя доля истины, посильно он противится власти политики и преувеличенному значению государства

Новое средневековье неизбежно будет в высшей степени народно, но совсем-недемократично. Отныне в судьбах государств будут играть большую роль трудящиеся массы, народные слои. Всякая будущая политика должна с этим считаться и искать путей для ограничения власти масс'над культурой качеств. В России будет играть господствующую роль крестьянство. Но это совсем не значит, что народные массы, которые нельзя уже вернуть к состоянию до мировой катастрофы, непременно будут осуществлять волю к политической власти в политических демократиях, через всеобщее избирательное право и пр. Опыт русской революции наглядно показал, что народные массы не всегда стремятся выразить своё возрастающее социальное значение в демократии, в народоправстве. Демократии связаны с господством буржуазного слоя, с индустриально-капиталистической системой, отстаивающей свои интересы, с образованием слоя профессиональных политиков. Народные массы обычно равнодушны к политике и не в силах никогда осуществить воли к власти. Есть гораздо больше оснований думать, что крестьяне и рабочие, социальный вес которых неизбежно возрастет, будут стремиться к профессионализму, корпоративному представительству и самоуправлению, к "советскому" принципу, но в истинном и" реальном смысле слова, а не в том фиктивном, которым прикрывается диктатура коммунистической партии в "советской" России. Спасать государство и общество от окончательного разложения и развала будут общественные союзы, в высшей степени жизненные, корпоративно-профессиональные, с одной стороны хозяйственные, с другой стороны духовные. Из этих союзов будут слагаться общество и государство нового средневековья. Должны быть удовлетворены материальные и духовные запросы масс, а не их стремление к власти. Власть никогда не принадлежала и не может принадлежать большинству. Это противоречит природе власти. Власть имеет иерархическую природу и иерархическое строение. Так будет и в будущем. Народ не может сам собой править, он нуждается в правителях. В демократических республиках правит совсем не народ, а незначительное меньшинство вожаков политических партий, банкиров, газетчиков и т.п. Так называемый народный суверенитет есть только мгновение в жизни народа, лишь разлив народной стихии. Сложение общества и государства, образование социального космоса есть всегда процесс возникновения неравенства и иерархии, выделение правящего слоя. И вполне возможно, что единство обществ и государств в новое средневековье выльется в формы монархические. Народные массы сами могут пожелать монарха, узнают своего вождя и героя. Но если возможны ещё монархии, то они будут, конечно, нового типа, не типа старой новой истории, ближе к средневековому типу, в них будут преобладать черты цезаризма. Я давно уже думаю и высказывал эту мысль ещё в 18-19 гг., что мы, особенно Россия, идём к своеобразному типу, который можно назвать "советской монархией", синдикалистской монархией, монархией новой социальной окраски. Старый легитимизм умер, он принадлежал новой истории, и погоня за его восстановлением есть погоня за призраком. Монархии нового средневековья не будут форма-листически-легитимистическими монархиями. В них принцип социального реализма будет преобладать над принципом юридического формализма. Окружать монархию будут не сословия, а социальные и культурные профессии в иерархическом строении. Но власть будет сильной, часто диктаторской. Народная стихия наделит избранных личностей священными атрибутами власти. Принудить народ к монархии нельзя будет, народ реально-жизненными путями сам будет решать формы правления в зависимости от своих верований. Но такого рода "народный суверенитет", который в известном смысле всегда существовал, не означает демократии. Во всяком случае, вопрос о формах власти нужно считать проблематическим и второстепенным

Будущие общества будут, конечно, трудовыми обществами. В основу их будет положен принцип труда духовного и материального, не бескачественного труда социалистов, а качественного труда. Такова всегда была христианская идея. Слишком большой досуг и праздность привилегированного слоя новой истории прекратятся. Аристократия сохранится навеки, но приобретет более одухотворенный характер, будет скорей психологической,чем социологической категорией. Жизнь станет более суровой и бедной, блеска новой истории более не будет. Наступают времена, которые потребуют огромного напряжения человеческого духа, огромного труда. Должно будет выработаться особого рода монашество в миру, особого типа монашеского ордена. Будет поставлена проблема о религиозном смысле и религиозном освящении труда, который не хотела знать новая история, так как стремилась освободить человека и классы от бремени труда. Самый труд должен быть понят как творчество. Капитализм и социализм механизируют труд, и потому проблема труда для них не существует. Ограничение потребностей и большая напряженность труда всех классов общества характерны для нового исторического периода. Только так сможет существовать обедневшее человечество. Внутренне же центр тяжести жизни должен быть перенесен со средств жизни, которыми так долго были исключительно поглощены люди новой истории, на цели жизни. Это есть обращение к самой жизни, к её внутреннему содержанию, а не к проецированию жизни вовне, во времени, в будущее. Идея "прогресса" будет отброшена как закрывающая истинные цели жизни. "Прогресс" прекратится с окончанием новой истории. Будет сама жизнь, будет творчество, будет обращение к Богу или к диаволу, но не будет "прогресса" в том смысле, в каком одержим был этой идеей XIX век. Необходимо остановить ускоряющееся движение времени, влекущее нас к небытию, получить вкус к вечности. Но наряду с этим будет действовать и воля к расширению власти фиктивной цивилизации, будет действовать и антихристов дух

Характерным для нового средневековья мне представляется ещё то, что в нём болгшую роль будет играть женщина. Исключительно мужская культура истощила и подорвала себя в мировой войне. И в последние годы великих испытаний женщина начала играть огромную роль, она оказалась на большей высоте. Женщина более связана с душой мира, с первичными стихиями,и через женщину мужчина приобщается к ним. Мужская культура слишком рационалистична, слишком далеко ушла от непосредственных тайн космической жизни и возвращается к ним* она через женщину. Женщины играют большую роль в религиозном пробуждении нашего времени. Женщины предназначены быть женами-мироносицами. День был временем исключительного преобладания мужской культуры. Ночь есть время, когда вступает в свои права и женская стихия. Увеличение роли женщины в грядущий исторический период совсем не означает продолжения женского эмансипационного движения нового времени, которое стремилось уподобить женщину мужчине и повести женщину мужским путем. Это было антииерархическое, уравнительное движение, отрицавшее своеобразную качественность женской природы, вечную женственность. Мужское начало должно владеть женским, а не быть в рабстве у него, как часто бывало в новой истории, например во Франции. Не эмансипированная и уподобленная мужчине женщина, а ";чна" женственность должна играть большую роль в грядущий период истории. Это связано будет с кризисом стихии рода и родовой семьи, который составляет глубокую подпочву переживаемого мирового кризиса. Христианство не может осуществить своих упований в стихии рода, в той рождающей стихии, которая обращена к дурной бесконечности сменяющихся поколений. Основная проблема жизни и есть проблема преображения пола, просветление женственной стихии, претворение энергии рождающей в энергию творящую. Естественный род старого Адама должен быть претворен и преображен в духовный род нового Адама. Это связано с раскрытием мистического смысла любви, любви преображающей, обращающей не ко времени, а к вечности. Тут мы выходим из берегов новой истории, из её рационального дня и вступаем в мистическую ночь средневековья. К этой теме нельзя прикасаться словами новой истории

Для наступления нового средневековья характерно также распространение теософических учений, вкус к оккультным, наукам, возрождение магии. Сама наука возвращается к своим магическим истокам, и скоро окончательно выявится магический характер техники. Религия и знание вновь приходят в соприкосновение, и рождается потребность в религиозном гнозисе. Мы опять вступаем в атмосферу чудесного, столь чуждую новой истории, опять возможна станут белая и черная магии. Опять возможны станут страстные споры о тайнах божественной жизни. Мы переходим от душевного периода к духовному периоду. Будущее - двойственно, и мы не верим в необходимость и принудительность отрадного, светлого, желанного будущего. Иллюзии земного счастья не имеют уже никакой силы над нами. Ощущение зла должно стать сильнее и острее в новом средневековье. Сила зла будет возрастать, принимать новые формы и причинять новые страдания. Но человеку дана свобода духа, свобода избрания пути. Христиане должны волю свою направить к созданию христианской общественности и христианской культуры, превыше всего искать Царства Божьего и правды его. Многое зависит от нашей свободы, от творческих человеческих усилий. Потому-то возможны два пути. Я предчувствую нарастание сил зла в будущем, но хотел определить возможные положительные черты будущего общества. Мы уже средневековые люди не только потому, что такова судьба и фатум истории, но и потому, что хотим этого. Вы ещё люди новой истории, потому что не хотите сделать избрания. В предчувствии ночи нужно духовно вооружиться для борьбы со злом, обострить способность его различения, вырабатывать новое рыцарство

Прилив растет и быстро нас уносит В неизмеримость тёмных волн... И мы плывем, пылающею бездной Со всех сторон окружены..