Великий Инквизитор 03

Н.А.Бердяев

III

Наконец, Великий Инквизитор поднимается до высот или опускается до низин сатанинского пафоса. Что-то сверхчеловеческое, нездешнее, предмирное звучит в словах его, когда рисует он будущее царство своё и свою роль в нем: "...но стадо вновь соберется, и вновь покорится, и уже раз навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы. О, мы убедим их, наконец, не гордиться, ибо Ты вознес их и тем научил гордиться; докажем им, что они слабосильны, что они только жалкие дети, но что детское счастье слаще всякого". Пусть страшатся этих зловещих слов современные устроители счастья, устроители земли без неба, жизни без смысла, человечества без Бога. Это страшное пророчество духа зла: "Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим их жизнь, как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения: позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя". Дьявольский дух небытия чувствуется в этих словах, и пусть страшатся его те, которых соблазняют "детские песни" "невинные пляски" грядущих счастливцев. Кто эти "мы", которые возьмут на себя наказание за грехи? Не люди уже и не избранники среди людей; "мы" - это только способ выражения, "мы" - это "он", дух Великого Инквизитора, дьявол, искушавший Христа в пустыне, воплотившийся в конце истории. "Самые мучительные тайны их совести - все, все понесут они нам, и мы все разрешим, и они поверят решению нашему с радостью, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного. И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будет тысяча миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла. Тихо умрут они, тихо угаснут во имя Твое, и за гробом обрящут лишь смерть. Но мы сохраним секрет, и для их же счастья будем манить их наградой небесной и вечной. Ибо если б и было что на том свете, то, уж, конечно, не для таких, как они". Эти "сто тысяч страдальцев" - лишь художественный образ, в последнем же метафизическом счете этих страдальцев, "взявших на себя проклятие познания добра и зла", окажется всего один, это - "отец лжи", искушавший в пустыне, метафизический дух Великого Инквизитора. Великий Инквизитор хотел бы сделать людей недостойными "того света". В последних словах как бы разоблачается его тайна, это - тайна окончательного небытия, отрицание вечности, неверие в смысл мира, в Бога. Тайну "ста тысяч страдальцев" знают те, которые идут за Христом, которые прозрели смысл мировой жизни, но она скрыта для "тысяч миллионов счастливых младенцев".

О, конечно, ни в позитивизме, ни в социализме, ни в зачинающейся религии земного человечества, освобожденного от вселенского смысла, нет ещё той картины, которую рисует Великий Инквизитор , но путь этот есть уже его путь. Люди уже захотели, чтобы "избавили их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного". Позитивизм уже избавился от этих мук, уже отверг для людей решение личное и свободное, это - одна из хитростей Великого Инквизитора. Абсолютное земное государство, вновь возрождающееся в эсхатологии социал-демократии,- другая его хитрость, "все будут счастливы". Но это предмирное, метафизическое начало зла, небытия и рабства находится в состоянии исторической текучести, дух Великого Инквизитора не имел ещё окончательного и предельного воплощения, он сокрыт, его нужно разоблачать под разными масками. Люди, ныне обольщаемые духом Великого Инквизитора, это ещё не "счастливые младенцы", ещё не "подчинившиеся". Эти люди более всех гордятся, более всех бунтуют, обоготворяют только себя, только своё человеческое. Но обоготворение человеческого, самообоготворение человека ведет роковым образом по закону мистической диалектики к обоготворению одного сверхчеловека. Люди, плененные младенческим счастьем Великого Инквизитора, окажутся рабами, жалкими существами и ощутят потребность в окончательном подчинении. Что-то похожее мелькает уже в лицах масс, загипнотизированных самыми революционными и, по видимости, освободительным идеями. Человечество, превратившись в стадо, успокоится, перестанет кичиться, поклонится в конце Великому Инквизитору, и будет восстановлено единовластие.

Дух Великого Инквизитора готовит себе оправдание на Страшном Суде. "Я тогда встану и укажу Тебе на тысячи миллионов счастливых младенцев, не знавших греха. И мы, взявшие грехи их, для счастья их, на себя, мы станем пред Тобой и скажем: "Суди нас, если можешь и смеешь". Знай, что я не боюсь Тебя. Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою Ты благословил людей, и я готовился стать в число избранников Твоих, в число могучих и сильных с жаждой "восполнить число". Но я очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг Твой. Я ушел от гордых и воротился к смиренным для счастъя этих смиренных. То, что я говорю Тебе, сбудется, и царство наше созиждется". Отказался от вечности во имя "счастья тысячи миллионов людей", счастья смиренных, всех, предпочел гордой цели "восполнить число" избранников, завоевать небо. Это оправдание уже приводится теми, которые заражены духом Великого Инквизитора, они бросают нам уже упрек, что мы забыли о "счастье" миллионов людей, об устроении "всех" на земле, они гордятся тем, что "очнулись и не захотели служить безумию". Но люди, соблазненные Великим Инквизитором, не так значительны и могущественны, как сам Великий Инквизитор в изображении Достоевского, идеальный и трагический тип; все эти современные люди не были в пустыне и не благословляли свободы. Наша эпоха не создаёт титанов, не найти в ней и Великого Инквизитора в одном образе привлекательного по иным чертам своим "страдальца, мучимого великой скорбью и любящего человечество"; но маленькими великими инквизиторами полон наш мир. "Кто знает, может быть, этот проклятый старик, столь упорно и столь по-своему любящий человечество, существует и теперь в виде целого сонма многих таковых единых стариков и не случайно вовсе, а существует, как согласие, как тайный союз, давно уже устроенный для хранения тайны, для хранения её от несчастных и малосильных людей, с тем чтобы сделать их счастливыми".

Охранение тайны, сокрытие смысла жизни во имя счастья людей, во имя построения для них здания - вот глубокая тенденция, проявляющаяся на разных концах современной культуры. Государственники старые, консервативные, и государственники новые, революционные, агностики старой церкви авторитета и новой церкви позитивизма, охранители старой вавилонской башни и строители новой одинаково хотят скрыть от людей истину о смысле мироздания, так как боятся результатов этого раскрытия, боятся слова, которое может разрушить их строение. Если в оккультизме есть что-нибудь серьезное, то это все тот же соблазн Великого Инквизитора, сокрытие тайны и руководительство миллионом младенцев. Новое религиозное сознание отвечает всем малым и великим инквизиторам мира: раскрытие людям тайны о смысле вещей, раскрытие истины абсолютной и вечной выше всего в мире, выше счастья людей, выше всякого здания для человечества, выше спокойствия, выше хлеба земного, выше государства, выше самой жизни в этом мире. Миру должно быть поведано слово истины, объективная правда должна раскрыться, чего бы это ни стоило, и тогда человечество не погибнет, а спасется для вечности, какие бы временные страдания оно ни претерпело. Люди - не бессмысленное стадо, не слабосильные, презренные животные, которые не могли бы вынести тяжести раскрытия тайны, люди - дети Божьи, им уготовано божественное назначение, они в силах вынести тяжесть свободы и могут вместить мировой смысл. Личность человеческая имеет абсолютное значение, в ней вмещаются абсолютные ценности, и путем религиозной свободы она осуществит своё абсолютное призвание. По презрению к личности, по неуважению к её бесконечным правам, по страсти опекать человека и лишать его свободы и чести, соблазнив счастьем и спокойствием,- узнается дух Великого Инквизитора. Любовь к человеку не есть опека над ним, управление и властвование человеком, как не есть жалость; любовь не совместима с презрением и неверием в человека; любовь есть соединение и слияние с родным по духу, не одинаковым, но равным по достоинству и призванию, трансцендентное влечение к близкой природе, в которую веришь и которую почитаешь в Едином Отце. По свободе и любви, по свободной любви, соединению людей в Боге, узнается Дух, противоположный Великому Инквизитору.

Метафизическое, предмирное грехопадение было отпадением от Абсолютного Источника полного и вечного бытия всех существ мира, от Источника соединения их в прекрасную гармонию. Результатом этого отпадения было разложение бытия на составные части, атомизирование его, мучительное разъединение, хаос и вместе с тем насильственное подчинение частей этого бытия, подчинение необходимости, "законам" природы, мучительная связанность. И два начала борются в мире: 1) начало освобождения всех существ мира от рабской зависимости, от необходимости, от навязанной извне закономерности, и соединения всех существ, всех частей мира путем любви в гармонию, в бытие вечное и безмерио содержательное и 2) начало продолжающегося атомизирования, внутреннего распадения всех существ и частей мира и внешнее, кажущееся соединение путем насильственным, связывание путем необходимости. Торжество первого начала ведет по пути воссоединения мира с Богом, победы над смертью и утверждения бытия, торжество второго начала ведет по пути окончательного отпадения мира от Бога, по пути небытия и всепобеждающей смерти. Вселенская задача, которая в разные эпохи принимает разные конкретные формы, есть преодоление внутреннего разрыва и внешней связанности путем внутреннего соединения и освобождения от всякой необходимости[ii].

Нам могут сказать: зачем так много говорить о проблеме зла в будущем, когда в прошлом и настоящем есть такое страшное зло, не хорошо говорить о возможности соблазна хлебом земным, когда нужно накормить, когда хлеба нет у людей. Это все тот же аргумент, полагающий, что истина иногда может и должна быть скрыта, что не всегда ею следует заражать людей, что есть что-то выше истины - хлеб земной. Сначала накормите, а потом говорите о смысле жизни, о зле будущего. Так говорят уже соблазненные. Мы же верим: чтобы накормить и не отравить - нужно постигнуть смысл жизни, истина должна быть открыта всем, чтобы освободить людей от соблазнов, чтобы решить проблему хлеба насущного, проблему свободы совести, проблему всемирного соединения людей. Не только вы, но и мы хотим для человечества хлеба, свободы и соединения, но верим, что все разрешится лишь на том пути, на котором раскрывается смысл жизни и конечная цель её, абсолютная истина ставится выше счастья и обретается хлеб небесный.

Есть зло элементарное, первичное, есть исходная в истории мира порабощенность, звериность, разъединенность. Зло это постепенно отмирает, человечество освобождается от него в мировом прогрессе, но источник зла не преодолевается, не побеждается, корень остаётся не вырванным, так как окончательный исход и полное разрешение возможны лишь в процессе сверхисторическом и сверхчеловеческом. Метафизическое зло перевоплощается в новых формах, является в образах менее звероподобных, рабских и хаотически разъединенных. Кажущаяся, призрачная человечность, освобожденность и соединённость людей прикрывает зло будущего, зло сложное и окончательное, не так для нас видимое, как зло зверски первобытное. Окончательное, самое соблазнительное зло должно иметь обличье добра. Русское самодержавие с его бесчеловечной и безбожной политикой, с казнями, тюрьмами, надругательством над личностью и черносотенными погромами есть остаток зла первобытного, зверства изначального, рабства, от которого мир освобождается в своей истории. Злое, звериное в абсолютном, насильственном государстве видно всякому зрячему, зло прошлого обнажено, раскрыто и доживает последние дни. Первобытный хаос зашевелился в стихии русской революции, сама она и реакция на нее обливают землю кровью, но и в этом кровавом хаосе нет ещё окончательного ужаса. В грядущем не будет уже терзать человеческую личность деспотическое государство, не будет уже таких жестокостей, убийств и грабежей, не будут вбивать в головы людей гвозди, как это случилось, к позору человечества, в XX веке в белостокском погроме. Длинный ещё предстоит путь освобождения от изначального зла, на пути этом человечество подвергнется соблазну зла более утонченното, зла конечного.

У Великого Инквизитора Достоевского оболочка средневековая, он сжигает на кострах, и это ещё первоначальное зверство, зло элементарное, но дух его речей пропитан уже злом конечным, злом последним. Есть старый авторитет, порабощавший свободную совесть, но идет авторитет новый, который поработит её окончательно, есть старый Меч Кесаря, жестокий до зверства, насиловавший, но идет новый Меч Кесаря, обожествление государства будущего, счастливого муравейника, в котором окончательно люди лишены будут свободы и приведены к небытию. Со злом прошлого, злом начальным и злом будущего, злом конечным, со зверством первобытным и зверством грядущим нужно равно бороться, должно открывать истину, искать смысл, чтобы идти по пути абсолютного добра, свободы, ничем не соблазненной, идти к бытию окончательному и вечному. Вот почему мы так много будем говорить о духе Великого Инквизитора, так разделяем будущее человечество. Мы указывали уже на два начала всемирной истории: свобода выше счастья, боголюбие выше человеколюбия, и последнее лишь из первого выводимо, хлеб небесный выше хлеба земного, и последний лишь из первого выводим, свобода совести выше авторитета, смысл бытия выше самого факта бытия, и последний из первого выводим. Отвергнуть соблазны Великого Инквизитора, князя мира сего и царства его,- наша руководящая нить. Мы хотим решить проблему хлеба земного, не соблазнившись им, не отвергнув во имя его хлеба небесного, проблему богопоклонения, не соблазнившись авторитетом и чудесами внешними, не отказавшись от свободы совести, проблему соединения людей, общественной гармонии, не соблазнившись Мечом Кесаря и царствами этого мира, сохранив свободу личности.

IV

В нашу эпоху есть сильное демоническое поветрие. Современный демонизм в существе своём - серьезное явление, от которого нельзя отмахнуться старыми идеями, которого не преодолеешь проповедью постылых добродетелей. Но часто он превращается в поверхностную моду. Образовался шаблон демонических настроений, с заученными фразами, повторяемыми людьми пустыми, к творческим усилиям неспособными. Декадентство, в котором всего ярче сказался современный демонизм,- очень глубокий кризис человеческой души и очень серьезное течение в искусстве; но подхваченные толпой декадентские настроения превратились в невыносимую банальность, то, что восставало против всяких традиций, против старых форм, старых божков,- само стало рутиной. Декадентство успокоившееся, застывшее в быте, и демонизм самоудовлетворенный, обратившийся в приятно щекочущую догму,- есть пошлость. Томление и мука, неведомая старине, красили это переходное и критическое состояние человеческого духа. Но щемящая скука сосет от этих заученных, испошлившихся фраз: обоготворение самого себя и своих мгновенных переживаний, отвращение к Богу во имя своей абсолютной свободы, восхваление сверхчеловека, превратившего других людей в средство для самоутверждения, отрицание разума во имя субъективных настроений, воспевание красоты зла и т. д. и т. д. Демонизм говорит о праведных и великих вещах: о личности, об абсолютном её значении, о свободе, о красоте и многом другом. Но какой жалкий фарс получается в результате. Самообожание всегда неблагородно. Демонизм, в конце концов, умаляет ценности и потому ведет к мещанству, опустошает бытие, не создаёт новых скрижалей. Свобода, взятая отвлеченно, пустая свобода ни для чего есть рабство, бесхарактерность и безличность. Свобода должна иметь свой предмет, должна быть на что-нибудь устремлена.

Ницше многих соблазнил и создал стадо ницшеанцев, стадо микроскопических "сверхчеловеков". А демонизм Ницше - явление огромное, истинно новое, безмерно важное для нашего религиозного сознания. От Ницше нельзя так легко отделаться, как думал отделаться Вл.Соловьёв[6]. Старые лекарства не помогают от новых болезней. Вся сложность и глубина проблемы Ницше в том, что он был таким же благочестивым демонистом, как и Байрон, что богоборчество тут не темная, злая сила, а временное затемнение религиозного сознания от добрых, творческих изменений религиозной стихии человеческого бытия. Новый опыт человечества, бесконечно важный для полноты религиозного сознания, не осмыслен ещё , не соединился ещё с Разумом-Логосом,- вот в чем недоразумение благочестивого демонизма. Таков Иван Карамазов, таковы многие люди нового времени, переживающие тяжкий кризис, сгибающиеся под бременем сложности, ещё не осмысленной; богоборчество их не есть метафизическое отвращение к Богу и окончательное избрание зла, люди эти ищут, идут расчищать путь человечеству. Дух Божий невидимо и неведомо присутствует в них, и ошибки их сознания простятся им. По словам Христа, спасутся богоборцы, не совершившие хулы на Духа Святого. И Иов боролся с Богом. Без такого богоборчества нет богатой мистической жизни и свободного религиозного выбора. Все новые мученики Духа, все томящиеся и ищущие, неудовлетворенные уже односторонней, частной, неполной религиозной истиной, предчувствующие биение новой религиозной жизни, не сознанной ещё ,- совершают ли они хулу на Святого Духа? Быть может, неразгаданное ещё , таинственное и влекущее в демонизме есть одна из сторон Божества, один из полюсов добра, и будет понятно это лишь в религиозном синтезе конечного фазиса мистической диалектики бытия.

Великий Инквизитор совершает хулу на Святого Духа, и богоборчество его есть окончательная нелюбовь к Богу. Отвращение к Христу скрыто в метафизической глубине его сердца. Вслед за ним совершают эту хулу многие говорящие "Господи, Господи", с именем Христа на устах распинающие Христа. Официальные служители церкви, современные книжники и фарисеи, черные первосвященники, благословляющие преступления этого мира, если они совершаются власть имущими, бюрократические клерикалы вроде Победоносцева, все эти маленькие инквизиторы - агенты Великого Инквизитора, отвратились в сердце своём от Христа и совершают надругательство над Духом. Как благочестив по сравнению с ними, как близок к Христу был Ницше и другие богоборцы; язычник Гёте спасался в Духе, так как не совершал на Него хулы. A, с другой стороны, в личности Карла Маркса была гораздо большая привязанность к злому началу, гораздо большая любовь к миру небожескому и противобожескому, чем у Байрона, Ницше, Ивана Карамазова и другах богоборцев. Маркс верил только в творческую силу зла, добро из зла для него рождалось, и "злым" путем жаждал он устроить земное человечество, осчастливить его, лишив свободы выбора, религиозной свободы совести. Совсем как Победоносцев, который тоже верил только в "злой" путь, путь насилия и ненависти и хотел насильственно спасти человечество, создать принудительное счастье, отвергнув свободные дары Святого Духа. Принудить человечество насильственно к счастью, создать добрую гармонию путем злого антагонизма, вражды, ненависти и распадения человечества на части, наделить людей лишь необходимой свободой - в этом весь пафос Маркса. В его личности и в духе его писаний явственно видны черты мрачного демонизма, вытекающего из метафизической его воли, из ненависти его сердца к Богу, из привязанности к бытию временному и бессмысленному и жажды сделать это бытие сильным, божественно-мощным. У Маркса была вражда к вечности, у таких демонистов, как Байрон или Ницше, была тоска по вечности. Вот почему в Марксе и марксизме я вижу черты Великого Инквизитора, и нет этих черт у Ницше, нет у Байрона, нет у самого Ивана Карамазова, рассказавшего Легенду о Великом Инквизиторе - хвалу Христу. Атеизм вдохновлял Маркса, составлял душу его системы земного устроения человечества[iii]. Маркс заимствовал этот атеизм у Фейербаха, но в нём нет своеобразной религиозности последнего. Атеизм Маркса не есть мука и тоска, а злобная радость, что Бога нет, что от Бога, наконец, отделались и "стало возможно в первый раз помыслить о счастье людей". Презрение Маркса к людям, к человеческой личности не имеет пределов, для него не существует человек с внутренним его миром, не имеет никакой ценности личность, хотя благо и счастье человечества (пролетариата, ставшего человечеством), устроение его по законам необходимости - сделалось его мечтой. Великий Инквизитор в Марксе так же презирает личность, как и Великий Инквизитор в абсолютном цезаризме, в государственном или церковном деспотизме. О, конечно, Маркс взял "меч Кесаря". Марксисты же часто бывают невинными детьми, очень благонамеренными и не ведающими ещё духа своего учителя.

Демонизм является в двух, по видимости противоположных, формах: в форме обоготворения личности, безграничного утверждения её, и в форме презрения к личности, безграничного отрицания её . Но обе формы демонизма сходятся и в поеледнем счете одинаково покоятся на безличности, на отрицании абсолютного значения и предназначения личности. Одна личность обоготворяется, других превращает в средство, но от этого сама перестаёт быть личностью, попадает во власть безличной силы. Соблазн окончательного демонизма, мистически злого (не того, что есть не раскрытая ещё сознанию сторона Божества) есть соблазн небытия, есть обман и ложь. Глубочайшая трансцендентно-психологическая основа поистине безбожного демонизма есть рабство, бунт раба, не знающего обязанностей благородства, злобствующего против безмерно великого. Речь идет, конечно, о рабстве духа и благородстве духа, тут социальные категории не имеют места. В противоположность Ницше, я думаю, что демонизм, а не христианство, есть мораль рабов. Бунтуют против Бога рабы Божьи, дети Божьи любят Бога. Рабья психология способна понять отношение к Богу лишь как подчинение, ей все мерещится порабощение, так как она внутренне несвободна. Рабьи чувства демонизма сказываются в том, что он так хорошо понимает и ощущает подчинение Богу и так не понимает и не ощущает свободной любви к Богу. Ведь благоговение к высшему - прекрасно. Эта интимность свободной любви, свободного избрания самого дорогого для себя, своего же,- прямо противоположна всякому рабству, рабскому подчинению и рабскому же восстанию против того, что сделалось слишком далеким и слишком высоким. В демоническом бунте нет сознания царственного происхождения человека, есть духовное плебейство.

Обоготворяющая себя личность, отвергнувшая всякое высшее бытие, ничего, кроме себя, не признавшая, явно идет к небытию, лишает себя всякого содержания, тлеет, превращается в пустоту. Утверждать свою личность - значит наполнять её бесконечным содержанием, впитывать в себя мировое бытие, приобщаться к бытию бесконечному. Всякое воление личности пусто, если оно не имеет своим предметом, своим объектом бытия универсального, мирового всеединства. Сделать самого себя самым сильным своим желанием, признать себя последней своей целью - значит уничтожить себя. Видеть во всём мире лишь свои субъективные состояния, признавать, подобно Максу Штирнеру, весь мир лишь своей собственностью - это значит истребить свою личность, как объективную реальность, единственную в мире. Если нет Бога, как всеединого, полного и гармонического бытия, если Бог не есть моя последняя любовь, последняя цель, обьект всех моих стремлений, не есть мое, тогда нет и моей личности, она лишается бесконечного содержания, пуста в своих стремлениях, бедна в своём одиночестве. Иметь Бога - значит быть бесконечно богатым, считать себя богом - значит сделаться бесконечно бедным. Я ничего не имею, я - пуст и бессодержателен, если своё конечное, ограниченное, временное обоготворяю, если возлюбил превыше всего своё человеческое. Поэтому "демоническое" самоутверждение личности есть самообман, за которым скрывается уничтожение личности, отрицание объективной реальности личности, скрывается безличность. Демонический индивидуализм есть прежде всего отрицание индивидуальности путем себялюбивого её раздувания, уклон к обезличению и небытию. Смерть никогда на этом пути не побеждается. Быть личностью, индивидуальностью - значит определить своё особое предназначение в мироздании, утвердить полноту своего единственного бытия в бытии вселенском, значит питаться соками божественной жизни. Индивидуальность чахнет от самолюбивого желания занять не своё место, от неблагородного и завистливого стремления быть выше всех. Почитать себя за Бога есть потеря самого ощущения личности и идеи индивидуального назначения, в этом нет ничего индивидуального, это желание каждого раба, восставшего против подчинения, но не способного ещё к благоговению. Противополагать свою личность Богу - вот огромное недоразумение, и истекает оно из темноты сознания или темноты сердца. Искать свободы от Бога и находить её в утверждении своей природной личности - вот что очень модно, но лишено всякого смысла. Можно искать свободы от порабощающего меня мира, от природы и закономерности, от государства и человеческого насилия, искать в Боге - источнике всякой свободы, но как искать свободы от Бога, когда моя свобода есть божественное во мне, есть знак моего божественного происхождения и божественного предназначения и противоположна только природной необходимости. Подымающийся во мне бунт против рабства, против необходимости, против связанности, подымающееся во мне личное начало, моя честь, мое достоинство и есть то, что во мне от Бога, истинный образ и подобие Божье. Моя личность есть предвечный образ мой в Боге, который я волен осуществить или загубить, есть идея (в платоновском смысле) меня в Божественном Разуме. Эта "идея" Божья есть богатое и мощное бытие, наполненное ценным содержанием. То, что я говорю здесь, есть истина, одинаково обоснованная как развитием мирового религиозного сознания, так и развитием мировой метафизики. Единый Разум в длинной своей истории раскрывал ту незыблемую истину, что Бог есть свобода, красота, любовь, смысл, все, о чем мечтает человек, чего хочет, что любит, и все это как абсолютная мощь, как сущая сила.

Могущественная, сверхчеловеческая личность, о которой так мечтает демонизм, умалится до состояния подчеловеческого, если не сумеет связать себя с бытием универсальным, если не впитает в себя мировую жизнь; в своей отделенности и самообожании идет она к бедности, пустоте и смерти. Демоническое в личности, если исключить богоборчество, праведное и угодное Богу, есть обманчивое, ложное, призрачное бытие. Все это имеет основание в самом элементарном и первоначальном человеческом опыте. Всякое существо, анализируя свои состояния, может проверить эту истину. Когда я отрываю себя от универсального бытия, уединяюсь от Бога, себя обоготворяю, себя признаю единственным,- я переживаю пустоту, я ощущаю наступление небытия, я беден - это факт моего опыта. Когда я соединяюсь с универсальным бытием, приближаюсь к Богу, живу высшими цен-ностями, утверждаю свою личность во вселенском процессе,- я обогащаюсь, переживаю полноту, ощущаю притягательность бытия. Скука, невыносимая скука - вот психологическая подпочва новейшего демонизма, вот дьявольская сила, знакомая многим из нас, а скука и есть предощущение небытия. Когда Свидригайлов сказал Раскольникову зловещие слова: "очень скучно",- он выразил психологическую сущность демонизма. Современный демонизм есть обострение проблемы личности, но не утверждение личности. Демонизм есть потеря личности, потеря смысла жизни, т. e. своего назначения в мире. Если кроме скуки есть ещё и тоска, тоска по бытию, по иному миру и утверждению в нём своей личности, то это залог спасения. Дух Великого Инквизитора есть демонизм в общественной жизни, демонизм в исторических судьбах человечества. И таинственно сходятся тут некоторые самые крайние революционеры с самыми крайними реакционерами.

В демоническом обоготворении мигов нет утверждения личности, а есть разрушение личности, распад бытия, незаметный переход к небытию. В демоническом обоготворении временного в истории нет утверждения человечества, а есть поддержание распада человечества, опять-таки переход его к небытию. Признание абсолютного значения и предназначения личности, признание свободы и любви путями к спасению, мировому освобождению и мировому соединению - вот по чему узнается Дух Божий. Неуважение к личности, превращение её в средство, предание свободы за блага временные, путь насилия вместо пути любви, поддержание мирового разъединения путем внешней свя-занности - вот по чему узнается дух Великого Инквизитора, дух дьявольский. Важная задача - освободиться от демонизма благочестивого, демонизма по отсутствию сознания, возвратить святых богоборцев к Богу, отвергнуть демонические слова для дел и переживаний недемонических. Тогда будет яснее, в чем реальное зло мира, почему оно не притягательно и не заманчиво, почему в нём нет никакого бытия, почему оно не осуществляет упований личности, а губит их окончательно! В следующих главах мы увидим, к чему ведет демонический путь общественности, путь Великого Инквизитора в истории, и возможны ли пути иные.

[1] Впервые издана в книге Бердяев Н. "Новое религиозное сознание и общественность", Спб., 1907. "Великий Инквизитор " была её первой главой. Публикуется по данному изданию - C. 1 - 32,

Как "Легенда о Великом Инквизиторе" Достоевского, так и статья "Великий Инквизитор " имели принципиальное значение для всего последующего творчества Бердяева. "Великий Инквизитор " - первое его обращение к Достоевскому. По его позднейшим оценкам эта статья была основой, конспектом книги "Миросозерцание Достоевского", её идеи.вошли в статьи "Ставрогин" (1914), "Откровение о человеке в творчестве Достоевского" (1918), "Духи русской революции" (1918). В "Великом Инквизиторе" заложены основные мысли бердяевской философии истории, этики и эстетики, разработаны принципы оценки разных общественных движений, в том числе революции и реакции.

Называя Достоевского своей "духовной родиной", Бердяев писал: "В юности с пронизывающей остротой запала в мою душу тема "Легенды о Великом Инквизиторе". Моё первое обращение ко Христу было обращением к образу Христа в Легенде" ("Миросозерцание Достоевского". C. 3). Позже в своей философской автобиографии он так определил значение этой статьи и "Легенды о Великой Инквизиторе": "Для меня всегда огромное значение имела "Легенда о Великом Инквизиторе". Я видел в ней вершину творчества Достоевского. Католическое обличье легенды представлялось мне второстепенным. "Великий Инквизитор " - мировое начало, принимающее самые разнообразные формы, по видимости самые противоположные - католичества и тоталитарного государства. В мое сердце вошел образ Христа "Легенды о Великом Инквизиторе", я принял Христа "Легенды". Христос остался для меня навсегда связанным со свободой духа. Когда мне возражали против того, что свобода есть основа христианства, то я воспринимал это как возражение против моего первоначального принятия Христа и обращения в христианство. Отречение от бесконечной свободы духа было для меня отречением от Христа и христианства, принятием соблазна Великого Инквизитора. И я видел в истории христианства и христианских церквей постоянное отречение от свободы духа и принятие соблазнов Великого Инквизитора во имя благ мира и мирового господства" (Бердяев H, Самопознание. C, 167). Начиная с 90-x годов "Легенда о Великом Инквизиторе" привлекает внимание многих философов, критиков, писателей, её проблематика начинает ими актуализироваться и генерализоваться в очень широком контексте. См. статьи Вл.Соловьёва. A. Волынского, Дм. Мережковского, Л. Шестова, M. Туган-Барановского, C. Булгакова, П. Сорокина, Л. Карсавина, C. Аскольдова, H. Лосского, Ф. Степуна, C. Гессена, И. Лапшина и др. в сб.: "О Достоевском Творчество Достоевского в русской мысли 1881 - 1931 годов". M., 1990. Начало такому взгляду на "Легенду..." было положено книгой B. Розанова "Легенда о Великом Инквизиторе" (1891), которая оказала сильное влияние на Бердяева, Мережковского и других её истолкователей 90 - 900-x годов.

[2] Бердяев придает "Легенде о Великом Инквизиторе" универсальный смысл. Он вводит понятие "философия история" (впервые в европейскую науку оно было введено Вольтером), указывает на пророческий характер "Легенды", выводит из нее "новое религиозное сознание", два начала всемирной истории видит в борьбе духа антихриста, Великого Инквизитора, лишающего человека свободы, соблазнами и искушениями, и духа Христа, утверждавшего свободу человека.

Философско-историческое обоснование такой концепции истории впервые было дано Вл.Соловьёвым в статье "Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории" (1900), хотя понимание истории как борьбы Христа и антихриста проявлялось уже в XVII веке в идеологии, легендах и духовных стихах русского старообрядчества. Бердяев в "Великом Инквизиторе" придерживается соловьевского взгляда на всемирную историю. Такой взгляд будет характерен для русской религиозно-философской мысли не только в 900-e годы, но и позже, в годы эмиграции её представителей. Дух Великого Инквизитора, дух антихриста Бердяев будет видеть в католичестве, в абсолютизации государства, в эвдемонизме, в самодержавии, в "религии социализма", в старой христианской церкви, в человекобоге и человекобожестве, в строителях вавилонской башни на земле, в создании общества без Бога и неба, в отвержении свободы, вечности, смысла мира.

[3] Три искушения Христа - искушение чудом, авторитетом и властью, - как они развернуты в Новом завете (Матфея Гл. IV, 1 - 11; Луки Гл. IV, 1 - 13) и в "Легенде о Великом Инквизиторе" Достоевского, Бердяев анализирует на очень широком фоне социально-исторических, философско-этических, метафизических и др. проблем.

[4] ....contradictio in adjekto (лат.) - противоречие в определении.

[5] ...империализмом соблазнилось католичество с его папоцезаризмом и православие с его цезарепапизмом. - Папоцезаризм - захват папой Римским и католической церковью не только духовной, но и светской власти. Цезарепапизм - управление церковью со стороны государства. Оно могло осуществляться непосредственно представителем светской власти или путем назначения, светской властью (монархом, императором, царем) властей церковных. В России цезарепапизм возник в петровскую эпоху.

[6] ...от Ницше нельзя так легко отделаться... - Этот упрек Вл.Соловьёву связан с его статьей "Идея сверхчеловека" (1899). Бердяев не совсем прав, упрекая Соловьёва в легком отношении к идее сверхчеловека Ницше: ведь Соловьёв включил её в число трех "очередных", "модных" идей времени - "экономический материализм", т. e.марксизм, "отвлечённый морализм", т. e.толстовство, и "демонизм сверхчеловека", т. e.ницшеанство (см.: Соловьёв Вл. Соч.: В 2 т, M., 1990. Т. 2.С. 627). Соловьёв ставит Ницше в один ряд с Л. Толстым и Марксом. Положительное, не опошленное содержание ницшеанской идеи сверхчеловека он видит в том, что "есть сверхчеловеческий путь, которым шли, идут и будут идти многие на благо всех,и, конечно, важнейший наш жизненный интерес - в том, чтобы побольше людей на этот путь вступали, прямее и дальше по нему проходили, потому что на конце его - полная и решительная победа над смертью" (там же.C.633 - 634).Определяет Соловьёв и отрицательную сторону идеи сверхчеловека: "Презрение к слабому и больному человечеству, языческий взгляд на силу и красоту, присвоение себе заранее какого-то исключительного сверхчеловеческого значения - во-первых, себе единолично, азатем, себе, коллективно, как избранному меньшинству "лучших", т. e.более сильных, более одарённых, властительных или "господских", натур, которым все позволено, так как их воля есть верховный закон для прочих,- вот очевидное заблуждение ницшеанства" (там же, C, 628).

[i] Образцом рассуждений в духе Великого Инквизитора могут служить слова одного иезуита: "В настоящее время никто не может верить в большую часть христианских догматов,напр., в Божество Христа. Но вы согласитесь, что цивилизованное человеческое общество не может существовать без твердого авторитета и прочно организованной иерархии, но таким авторитетом и такой иерархией обладает только католическая церковь, поэтому всякий просвещенный человек, дорожащий интересами чgловечества, должен стоять на стороне католической церкви, т. е. должен быть католиком" [Установить автора данной цитаты не удалось.- Примеч.изд.].

[ii] Это понимание мирового процесса связано с определенным метафизическим учением, тождественным с религиозным откровением. Существование материи, материальной необходимости и природной закономерности можно обьяснить метафизическим распадением, атомизированием частей бытия, внутренним раздором и отчуждением, и внешним в силу этого соподчинением монад, роковым сцеплением чуждых частей. Весь мир (не я) давит меня, необходим для меня, потому что моя монада не слилась любовно со свободой других монад.

[iii] См. статью C.Булгакова "Карл Маркс как религиозный тип" в "Московском Еженедельнике", 1906 г.