|
Духовные основы русской революции 06
(сборник статей)
Н.А.Бердяев
Народническое и национальное сознание
http://magister.msk.ru/library/philos/berdyaev/berdn042.htmI
Очень своевременно теперь вдуматься в то исконное русское направление
и настроение, которое носит наименование "народничества".
В нынешний час русской истории происходит острое столкновение сознания
"народнического" с сознанием "национальным"
и явно преобладает первый тип сознания. В народничестве есть что-то
очень русское, очень национальное даже в самом своём отрицании национальности,
и оно принимало самые разнообразные формы, от самых религиозных
и мистических до самых материалистических, от самых правых до самых
левых. Крайности у нас всегда сходятся, наша черная и красная стихия
- одна и та же стихия. Преобладание эмоциональной стороны человеческой
природы, жизни чувства над стороной волевой и мыслящей, отрицание
закона и нормы - одинаково характерно и для нашего правого, и для
нашего левого народничества. Народниками были славянофилы и социалисты-революционеры,
толстовцы и интеллигенты-революционеры, которые в 70-х годах шли
в народ, народником был Достоевский и народником был Михайловский.
И русские социал-демократы, которые начали своё существование с
борьбы против народничества, в сущности психологически и морально
остались народниками и сейчас, во время революции, находятся во
власти всех народнических иллюзий. "Большевизм" есть,
конечно, революционное, анархически-бунтарское народничество. Народничество
всегда имело особенное обаяние для души русского интеллигента, и
от него не могли освободиться даже величайшие русские гении, как
Толстой и Достоевский. Редкое исключение представлял Вл.Соловьёв,
который не был народником. В русской общественной мысли за последние
десятилетия наиболее решительным противником народничества был всегда
П. Б. Струве, и, быть может, в этом нужно искать причины враждебного
к нему отношения в некоторых интеллигентских кругах. Многие считают
народничество тем оригинальным словом, которое Россия скажет миру.
Для одних это слово - славянофильское, для других - толстовское,
для третьих - революционно-социалистическое в особенном, русском
смысле, для четвертых в русском, идеалистическом смысле анархическое
слово. В русском народничестве всегда чувствовалась стихия Востока,
глубоко противоположная западной идее культуры, западным нормам
общественности. Русские революционеры, русские социалисты и анархисты,
как бы фанатически они ни исповедовали западные учения, всегда были
по природе своей восточниками, а не западниками. Русское народничество
- анархично и женственно, в нём нет мужественного владения стихией,
как начала оформляющего
Причин возникновения русского народничества и его долгого господства
в интеллигентском сознании обычно ищут в глубоком и длительном разрыве
между высшим культурным слоем и низинами народной жизни. В наиболее
совестливой части культурного слоя проснулось желание послужить
слою народному и получить от него правду непосредственности, цельности,
жизни, согласной с ритмом природы. Это преломилось в своеобразном
моральном складе русской души, в её сострадательности, в её боли
о всеобщем спасении. В русской природе есть вечная склонность к
покаянию, работа совести всегда преобладает в ней над работой чести,
над чувством достоинства, по преимуществу западным, рыцарским по
своему происхождению. Внешне, исторически русское народническое
сознание определилось прежде всего тем, что Россия - страна мужицкая,
крестьянская, что она слишком долго была страной натурального хозяйства,
что в ней все ещё оставалась в силе первоначальная, патриархальная
демократия, с которой началось развитие народа, что в ней все ещё
была первобытная скрепленность духа с органической материей. Демократизм
в России слишком часто может быть отнесен на счёт остатков старого,
а не нарождения нового. Личное начало никогда не было у нас сильно
выражено, личность чувствовала себя пребывающей в первоначальном
коллективизме. Классы были мало развиты в России и мало активны,
у них не образовалось настоящих культурных традиций. Россия представляла
собой темное мужицкое царство с самодержавным царем во главе. Сама
идеология самодержавия была у нас народнической. Сильна у нас была
вера в то, что Россия навеки должна остаться естественным, органическим
мужицким царством, которое раскроет из себя высшую правду. Культурный
же слой был у нас очень тонок, чувствовал себя потерянным в таинственной
необъятности мужицкого царства и из чувства самосохранения искал
опоры в этом царстве, идеализировал народную стихийность, пытался
подслушать её понимание правды. Народнические чувства и народническое
сознание угашали творческие порывы, нравственно отравляли сами источники
творчества духовной культуры, так как в творчестве видели уклонение
от исполнения долга перед народом или измену народной правде
II
Народничество нашего интеллигентского, культурного слоя определялось
не только русской сострадательностью к униженным и оскорбленным,
не только совестливостью, но и недостатком духовного мужества и
духовной свободы, слабым развитием личного достоинства и самостоятельности,
потребностью найти опору вовне, сложить с себя ответственность,
на других переложить активность духа в отыскании и определении правды.
Народничество всегда было в России какой-то лжесоборностью, лжецерковностью.
Сама христианская церковь, по природе своей вселенская, получила
в России резко народнический отпечаток. Церковь определилась, как
русская мужицкая церковь по преимуществу, в ней женственная народная
стихия возобладала над мужественным Логосом. Она попала под власть
государства, потому что внутри самой народной церкви русские анархические
начала были сильнее начал организующих, начал истинного самоуправления.
Высшая духовная иерархия деспотически правила церковью, как чиновничество,
поставленная государственной властью бюрократия, но никогда не была
самоуправлением церкви, никогда не играла руководящей духовной роли.
Русское народничество, если взять его глубже, было обратной стороной
порабощенности народа, отсутствия самоуправления в народной жизни,
вечной зависимости от чуждой власти. Порабощенность духа сказалась
в народническом сознании. Для этого сознания источником правды и
истины является не Логос, не разум и совесть, не Божественное внутри
человека и внутри церкви, а эмпирический народ, понимаемый как простонародье,
как трудящийся физически, близкий к земле и природе. Не в качестве
нужно искать источников правды, а в количестве, в народном большинстве.
Одни религиозно, другие материалистически искали правды в народной
мудрости, в серой массе уповали открыть истину. Потребность погружения
в стихийный коллектив - характерно русская потребность. По слабости
сознания, она переживается как потребность религиозной соборности.
Народничество переходило у нас в народопоклонство, в поклонение
эмпирической данности. Народ брался у нас, как эмпирическая данность,
т. е. - как количество, а не как качество. Этим грешили не только
народники-материалисты, но и народники-мистики. У народников второго
типа был соблазн увидать в народе, как данности, истинную церковь.
На этом пути церковь теряла в своей универсальной качественности
и подпала под власть количественной эмпирической данности
Именно с церковной, религиозной точки зрения народничество должно
быть признано наибольшей ложью и подменой: оно посягает на универсальную
качественность церкви, подменяет её ограниченной, эмпирической народной
данностью. В этом опасность крайней национализации церкви, переходящей
в отождествление её с народом. Но необходимо окончательно и бесповоротно
установить, что народный коллективизм не есть церковная соборность
и отличается от нее, как земля от неба. Религиозное народничество
возвращает нас от христианства к язычеству, к языческой стихийности
и языческому натурализму. И нельзя не видеть большой правды католичества
в том, в чем оно радикально противоположно такого рода народничеству
и несовместимо с ним. Народничество противоположно духовной свободе,
раскрывшейся в христианстве, и высшему самосознанию личности. Самосознание
личности совместимо с универсальной качественностью церкви, но несовместимо
с обоготворением ограниченной количественности эмпирического народа.
В восточном православии всегда была большая беззащитность от притязаний
религиозного народничества. Восточное православие не могло устоять
от опасности поглощения его народной стихией, как не могло устоять
и от опасности поглощения его государственностью. И этот роковой
факт нашей церковной истории может быть объяснен лишь тем, что восточное
православие не было вселенской церковью, что в нём был некоторый
уклон от вселенского христианства в сторону партикуляризма и провинциализма.
Народничество всегда есть провинциализм, оно глубоко противоположно
универсализму
III
Истина для народнического сознания всегда в чувствах, никогда не
в разуме. Культура лишь закрывает истину, таящуюся в народе. Культура
основана на неправде и зле неравенства и порабощения народа. Тот
качественный слой, который творит духовную культуру, всегда виновен
перед народом. Духовный труд для народнического сознания не равноценен
труду физическому, он оказывается ниже, в нём нужно каяться. Истина
всегда - в простом, а не в сложном. Истина - в цельном, и потеря
цельности, характерная для культурного слоя, всегда есть ложь. Мужик
знает больше, чем философ. Для одних в простом народе есть правда,
связанная с природной, органической, целостной мистикой; для других
- правда, связанная с материальными условиями его жизни, с тем,
что он не пользуется чужим физическим трудом. Народничество отрицает
разделение труда, оно хочет перенести разделение труда внутрь каждой
человеческой личности и совершенно уничтожить его в обществе, сделать
все личности равными и сходными, общество же однородным и простым,
лишенным всяких дифференциаций, серым. В этом отношении особенно
характерными народниками являются Л. Толстой и Н. Михайловский,
которые, несмотря на их кажущийся индивидуализм, должны быть признаны
врагами всякого индивидуального возвышения. Для народничества проблема
распределения всегда заслоняет собой проблему производства, как
в области духовной, так и в области материальной. Высший, творческий
культурный слой, созидающий духовные ценности, для народнического
сознания всегда отщепенский, утерявший источники правды в себе.
У простого трудящегося народа есть много страданий, на облегчение
которых нужно направить все свои силы, и есть правда, которой нужно
у него учиться. От истории и исторических задач народничество всегда
отворачивается
Для народнического сознания народ не есть великое целое, в которое
входят все классы, все группы, все человеческие личности, не есть
соборная личность, существо, живущее тысячелетие своей самобытной
жизнью, в котором прошлое и будущее органически связаны и которое
не подлежит никаким социологическим определениям; для этого сознания
народ есть часть, социальный класс физически трудящихся, крестьяне
и рабочие, более всего и прежде всего крестьяне, всё же остальные
выпадают из народа, отщепенцы народной жизни. От этого социально-классового
понимания народа не свободны и те народники, которые стоят на религиозной
почве. Религиозное народничество славянофилов всегда под словом
народ понимало простонародье, верное старым русским устоям и заветам,
и очень связывало себя с материальными условиями жизни, с крестьянской
общиной, с натуральным хозяйством, с патриархальной демократией.
И это есть материализм, прикованность духа к органической материи,
это есть натурализм, обращенный назад, к остаткам первобытной жизни.
Но в славянофильстве было заложено и другое понимание народа, свободное
от социально-классовых определений, от скованности материальными
условиями жизни. Русский народ есть прежде всего некое метафизическое
единство, некий мистический организм, субъект тысячелетней русской
истории, неопределимый никакой социально-классовой структурой, не
связанный в своей глубине с материальными условиями. И самое совершенное
своё выражение русский народ, как мистическое целое, находит в русском
гении, в Пушкине, Достоевском или Толстом, которые принадлежали
к культурному слою, а не к простонародью. Так было у всех народов.
Народность не зависит от принадлежности к классу, от материальных
условий жизни, народность есть чисто духовная категория. Каждый
русский человек должен сказать себе: я сам народ, моя собственная
глубина и есть глубина народной жизни, народность раскрывается внутри,
а не вовне, я чувствую себя народом и народным, когда я не на поверхности,
а в глубине, где совлекаются все сословные и классовые социальные
оболочки, и из этой глубины звучит голос народа. И те, которые находятся
в самой большой глубине и преодолевают поверхностные оболочки, те
и являются истинными выразителями народа, народной души. Между мужиком
и барином, простым работником и человеком высшей культуры на этой
глубине исчезает всякая противоположность, они общаются в духе,
в духе народном. Я знаю это по собственному опыту общения с сектантами.
Народническое сознание лишь увеличивает пропасть между "народом"
и "интеллигенцией", "народом" и "культурой",
ему не открывается духовная глубина народной жизни, в которой исчезают
все различия, связанные с социальными оболочками
IV
Народническое понимание народа давно уже подверглось социологическому
разложению. Народа в социологическом смысле просто не существует,
он распадается на классы, подклассы, группы с разнообразными интересами,
с разнообразной психикой. И крестьянство не представляет в чисто
социальном отношении единства, оно уже значительно дифференцировано.
Марксизм нанес непоправимые удары старому народническому сознанию
с его верой в органическую цельность народа, с его цеплянием за
остатки первоначальной, патриархальной демократии в России. Народ
материалистически не может быть воспринят. Подлинно существует лишь
народ в метафизическом смысле слова, и только этот народ глубже
всех социальных оболочек. Народ есть мистический организм, который
был уже тысячу лет тому назад, и пребудет в вечности. В современном
французском народе с его буржуазной культурой мы узнаем черты средневекового
французского народа с его старинной доблестью, так ярко вспыхнувшей
во время войны, с его старой рыцарской культурой. И в современном
русском народе мы узнаем черты народа смутной эпохи и даже удельного
периода, - народа, в котором доброта и смирение перемешаны со склонностями
к анархии и раздорам. Существует единый в своей неповторимости индивидуальный
народный лик, который может быть искажен, но не может быть уничтожен.
Этот народ, не поддающийся никакому социологическому определению
и разложению, есть нация, и опознается он в национальном, а не народническом
сознании. Выразительницей и носительницей национального сознания
должна быть высшая интеллигенция страны, духовная аристократия,
состоящая из личностей более высокого качественного уровня. Национальное
сознание есть сознание качественное, а не количественное. Народническое
же сознание было в конце концов преклонением перед количеством,
перед простой массой; оно покоится на вере в имманентную правду
массового коллектива, правду бессознательной простоты. Народничество
есть отказ от всяких сложных мировых задач, выходящих за пределы
видимого горизонта, оно стремится к облегчению через упрощение.
Высшее национальное сознание должно хранить сотворенные ценности
и творить новые ценности народа, как великого исторического целого;
оно связывает далекое прошлое с далеким будущим. Ценность великого
русского государства, завоеванная русским народом в долгой и мучительной
истории, понятна лишь для национального сознания и непонятна для
сознания народнического, которое всегда имело анархический уклон.
Народническое сознание считает вполне возможным отвергнуть смысл
всей русской истории и вернуться к её истокам, чтобы проделать всю
историю сызнова, без неправды государства и неправды культуры. На
дне народнического сознания всегда лежит чувство, отвергающее государство
и культуру, как купленные слишком дорогой ценой. Но если верить
в бессознательную правду народа, то неизбежно признать, что народ
в своей подсознательной стихии согласился купить дорогой ценой государство
и культуру и не остановился перед тысячелетними жертвами
Лишь крайний рационализм может признать в этом насилие над народом,
эксплуатацию народа. Национальное сознание постигает место России
в мире и её великое призвание, для него существует прежде всего
целое, а не части, для него не безразлично величие и сила России.
Народническое сознание - прежде всего провинциальное и частное и
в этих чертах своих сознание мещанское
Старый, реакционный русский национализм кончился. Необходимо новое,
творческое национальное сознание, которое освободило бы от отравляющих
воспоминаний и ассоциаций прошлого. Перед национальным сознанием
стоит прежде всего великое творческое задание, долженствование,
а не данность, которой мы довольны и перед которой идолопоклонствуем.
Национальное сознание должно быть свободно от всякого шовинизма,
от всякого самохвальства и самодовольства. Народничество в более
глубоком смысле не менее реакционно, чем старый национализм; оно
приковано к прошлому, оно мешает раскрепощению духа. Сейчас это
старое, но по-новому переживаемое народничество раздирает единство
русской революции, истребляет самую идею единой нации и мешает переходу
к творчеству новой жизни. Народничество даёт санкцию той вражде
к культуре, к образованным, к людям духа, которая в нынешний день
может превратиться в великое национальное бедствие, не меньшее,
чем глад, мор и нашествие иноплеменников. Оно враждебно всякой производительности
и жаждет раздела. Новое творческое национальное сознание родится
у нас в муках и испытаниях, через раздор и разделение. Лишь меньшинство
сознает сейчас единство России, единство русского народа, лишь меньшинство
обращено к ценностям великого целого
Но меньшинство может быть правее большинства и может духовно победить.
Лишь духовное, религиозное перерождение русской демократии приведет
её к сознанию великих, сверхклассовых, всенародных ценностей, обратит
её от интересов к правде и истине
"Русская мысль", с. 90-97,
июль-август 1917 г.
Германские влияния и славянство
Борьба партий и классов, политические и социальные страсти многих
заставляют забывать, что русская революция протекает в атмосфере
страшной войны и что все партийные группировки с их громкими лозунгами
создаются под давлением войны. Партии с их программами и тактиками
не могут сейчас предстать в чистом виде, все они не таковы, какими
были бы в мирное время, в спокойных условиях политической деятельности
и социального реформирования общества. В нынешний трагический момент
русской истории все партии определяются прежде всего своим отношением
к войне и к международной политике. Реально в России сейчас существуют
только две партии - партия патриотов, желающих спасти родину, не
потерявших здорового национального и государственного чувства, сознающих
ответственность за все будущее России, и не-патриотов, отрицающих
самостоятельную ценность национальности, равнодушных к родине, к
её чести и достоинству, предающих её или из фанатической приверженности
отвлеченным утопиям и ложным интернационалистическим идеям, или
из низкой корысти и продажности. Деление на партии "буржуазные"
и "социалистические" сейчас имеет лишь словесное значение,
это - условная фразеология. Плехановская социалистическая группа
"единства" признана "буржуазной" исключительно
за её патриотическую деятельность. А элементы черносотенные, скрывающиеся
под маской большевизма, готовы признать "социалистическими"
за их антипатриотическую деятельность. Дело тут совсем не в социализме,
взятом по существу. Серьезный разговор о социализме исторически
несвоевременен и неуместен. Не до социализма теперь русскому народу
и русскому государству, не до жиру, быть бы живу. Можно признавать
некую правду социализма, но в данный исторический час я буду за
всякую партию и за всякий класс, которые будут настроены патриотически
и национально, будут спасать родину от гибели. Только такие партии
и такие классы могут быть признаны истинно прогрессивными. Антипатриотический,
антинациональный, антигосударственный социализм глубоко реакционен,
для него не будет места в будущей свободной России. Русский революционный
социализм у нас нравственно провалился и опозорился, потому что
он оказался не патриотическим, не национальным и не государственным
в момент величайшей опасности для родины, и на него легла зловещая
тень германского влияния. Русский интернационализм есть изнанка
германского империализма. Это - объективно так, независимо от субъективного
сознания отдельных интернационалистов, которые могут быть искренно
увлечены этой идеей. Патриотическая деятельность Керенского за последнее
время не характерна для нашего революционного социализма. Много
характернее г. Чернов или меньшевик-интернационалист Мартов, не
говоря уже о большевиках. Все время следует помнить, что партии
у нас в значительной степени представляют фикции, партийные ярлыки
- условные знаки. За этими знаками скрывается реальная борьба, совсем
не то означающая, что выражено в словах
Интернационализм на русской почве есть германизм, русский пацифизм
есть германское расслабление русской национальной воли. К чему привели
интернационалистические и пацифистские идеи на русской почве? Они
поколебали единство русского государства, убили в народе нашем чувство
национального сцепления, деморализовали и распылили русскую армию,
подорвали всякое доверие к нам союзников, довели Россию до унижения
и позора. Плоды интернационализма горьки для России, но очень сладки
для Германии. Германские влияния не следует непременно понимать
как подкуп, шпионаж и предательство русских. Немало у нас оказалось
предателей, продававших своё отечество и провозглашавших германские
лозунги, были они и при старом строе, и при новом. Но не это существенно.
Самое важное то, что слишком многие русские находятся под духовным
влиянием германизма, внутренне отравлены его ядом, одержимы бесами,
выпущенными германцами против России, потеряли своё национальное
обличье. Русский народ не только материально ослаблен в своей борьбе
с Германией, но он прежде всего духовно ослаблен, он не сознает
своей идеи в мировой борьбе, не собрал своих духовных сил для несения
тех жертв и испытаний, которыми эта борьба сопровождается. В страшную
минуту, решающую судьбу народа, когда соединилась война с революцией,
у русского народа нет своего слова, он говорит на чужом языке, произносит
чужие слова - "интернационализм", "социализм",
и т. д., искажая европейский смысл этих слов, выговаривая их на
ломаном языке. У русского народа могло бы быть и должно было бы
быть своё слово в тот исторический час, когда разыгралась страшная
борьба мира славянского и мира германского. Но пассивность и женственность
русского народа, его подверженность чужим влияниям мешает ему сознать
свою идею и выговорить своё слово. Германии необходимо было, чтобы
в час борьбы страсть классовая победила в русском народе страсть
национальную, а эти две страсти - основные в жизни народов
II
Германский дух, мужественный и насильнический, поработил русскую
душу раньше, чем начал порабощать тело России. И действовал он разными
путями. Соблазн интернациональной социал-демократии был одним из
путей онемечения и порабощения души России, обезличения русской
интеллигенции. Но для самой Германии эта интернациональная социал-демократия
оставалась национальной и была одним из выражений германской идеи.
Всем тем, которым такое утверждение может показаться неоправданным,
советую перечесть хотя бы замечательную книгу К. Маркса "Революция
и контрреволюция в Германии". Книгу эту мало знают и помнят.
Какой сильный и острый ум, какой блестящий публицистический талант!
Как мог этот оригинальный и острый ум породить всех этих серых марксистов,
которых нельзя отличить друг от друга? Впрочем, породил же Толстой
толстовцев! Маркс говорит сильным и властным языком германского
империализма, в нём нет и следов гуманитарного интернационализма
и пацифизма. Он прекрасно сознает расовое призвание германцев цивилизовать
славянский восток, в германизации славян он видит прогрессивный
революционный процесс и даже почти классические формулы германского
империализма. Германская раса - высшая; славянская раса - низшая.
Высшая раса имеет право завоевывать, колонизовать и цивилизовать
низшую расу. Самоопределение низших национальностей есть реакционная
попытка. Как далек Маркс от декламации его учеников на тему "без
аннексий и контрибуций" и "свободное самоопределение народностей".
Маркс исходит из того, что "со времени Карла Великого немцы
постоянно направляли упорные усилия на завоевание, колонизацию или,
по крайней мере, цивилизование европейского востока". ("Революция
и контрреволюция в Германии", стр. 79). Об освободительных
попытках поляков он говорил: "Однако было ещё спорно, следует
ли целые области, населенные преимущественно немцами, и большие
совершенно немецкие города уступить народу, ничем не доказавшему
своей способности выйти из феодального состояния" (стр. 80).
О чешских освободительных стремлениях он говорит: "Богемия
впредь может существовать лишь в качестве составной части Германии,
хотя бы часть её населения продолжала в течение ещё нескольких веков
говорить не на немецком языке" (стр. 82). Вот как характеризует
Маркс стремление к объединению и освобождению славян: "Зародилось
в рабочих кабинетах некоторых славянских дилетантов исторической
науки то смехотворное антиисторическое движение, которое замышляло
не что иное, как подчинение цивилизованного Запада варварскому Востоку;
подчинение города деревне; торговли, промышленности, науки - примитивной
агрикультуре славянских крепостных. Но за этой смехотворной теорией
стояла страшная действительность - стояла Российская империя, в
каждом движении которой проглядывает притязание считать Европу вотчиной
славянской расы, и в особенности единственной сильной составной
части этой расы - русских; та империя, которая со своими двумя столицами
- Петербургом и Москвой - все ещё не нашла своего центра тяжести,
пока Царьград, в котором каждый русский крестьянин видит истинную
настоящую метрополию своей религии и своей нации, не сделался действительной
резиденцией русского императора" (стр. 83-84). Как видите,
Маркс не связывал русского тяготения к Царьграду с интересами капиталистической
буржуазии, голова его не была забита трафаретами с общими местами,
он видел тут прежде всего тяготение русского крестьянства с его
религиозным и национальным миросозерцанием. У Маркса была серьезная
ненависть к славянству и к России, он был туркофил, он был немец
до мозга костей в вопросах международной политики. Таков же был
и старый Либкнехт, ненавистник России, всегда предпочитавший турок
славянам. По поводу войны с Данией из-за Шлезвига и Гольштейна Маркс
говорит: "Эти области, несомненно немецкие по национальности,
языку и склонностям, необходимы для Германии также и для охранения
и развития её морских сообщений и торговли" (стр. 86). Все
это оч ень выдержано в духе германского империализма. А вот самое
характерное место: "Так кончились попытки германских славян
завоевать себе самостоятельное национальное существование. Раздробленные
остатки многочисленных наций, национальность и политическая жизнеспособность
которых давно зачахли и которые поэтому уже в течение тысячи лет
вынуждены были следовать за одолевшей их более сильной нацией...
Все эти отживающие национальности - богемы, кроаты, далматы и т.
д. пытались воспользоваться всеобщей смутой 1848 года для восстановления
политического status quo, существовавшего до 800 года после Рождества
Христова. История истекшего тысячелетия должна была им показать,
что такой шаг назад невозможен; что если вся область к востоку от
Эльбы и Заале, некогда заселенная целой семьей родственных между
собой славянских народов, сделалась немецкой, то этот факт указывает
только историческую тенденцию и вместе с тем физическую и интеллектуальную
способность немецкой нации подчинять себе своих старых восточных
соседей, поглощать и ассимилировать их; что эта ассимилирующая тенденция
немцев всегда служила и ещё служит одним из могущественнейших средств
распространения западноевропейской цивилизации на восток европейского
континента" (курсив мой - Н. Б.) (стр. 116-117). "Могли
ли они (панслависты) ожидать, что история шагнет на тысячу лет назад
ради нескольких чахлых общин, которые на каждой пяди обитаемой ими
земли окружены со всех сторон немцами" (стр. 117)
III
Кто бы подумал, что эти сильные слова написаны отцом социал-демократии,
а не германским империалистом, пророком интернационализма, а не
германской национальной идеи? Современные немецкие социал-демократы,
переродившиеся в социал-империалистов, - как их иронически называют,
идут за своим учителем - Марксом. Маркс был достаточно умен, талантлив
и оригинален, чтобы в лучшие свои минуты понимать значение расы,
чтобы сознавать свою связь с мировым империализмом того государства
и народа, на культуре которого он вырос и воспитался. Сам Маркс
никогда не был таким доктринером, как его ученики и последователи.
Хотя и еврей по крови, но он в достаточной степени чувствовал себя
немцем и немецкими глазами смотрел на мировые отношения. И это делает
ему честь. А мы-то, дураки, думаем, что Маркс был интернационалистом
на гуманной подкладке, что он хотел братства народов, заповедал
не делать "аннексий" и предоставляет всем народам свободно
самоопределяться. Очень наивные люди, все эти русские мальчики,
мечтающие о братстве народов, о свободном самоопределении народностей,
об интернационализме и черпающие своё идейное обоснование у немецких
социал-демократов! Право же, об этих русских глупостях не думает
серьезно ни один немец, хотя бы и социал-демократ. Маркс одобрял
все "аннексии", совершаемые избранной германской расой,
и не допускал свободного самоопределения народностей из низшей славянской
расы. Маркс одобрил бы и "аннексирование" всей России,
как расширение германской цивилизации на варварский Восток. Маркс
знал, что история есть суровая борьба сил, а не гуманистические
сентиментальности. У немца может быть идея интернационализма, но
это будет интернационализм после выполнения германской расой своей
цивилизаторской миссии, после германизации славянского Востока и
подчинения Германии всего Ближнего Востока. Для достижения этой
всемирной и общечеловеческой цели немец никогда не позволит себе
размякнуть и распуститься от всяких сентиментальностей, от всяких
отвлеченных прекраснодушных идей. Это он предоставляет русским.
Интернациональная социал-демократия - вполне немецкая по своему
духу. Она и является одним из германских влияний, мешающих русскому
народу сознать, что в мире происходит великая, всемирно-историческая
борьба славянства и германства, двух враждебных сил истории, что
славянская раса или выйдет из этой борьбы победительницей, отразит
притязания германизма и выполнит свою миссию в истории, или будет
унижена и оттеснена. В стихии революции сейчас погасло русское и
славянское сознание. И в угашении этого сознания, за которым стоит
здоровый расовый инстинкт, немалую роль сыграла пропаганда немецких
социал-демократических идей. Социализм может быть национальным,
но в России социализм сделался орудием сил, враждебных нашей расе,
он отклоняет Россию от исполнения её славянского призвания
Русское и славянское чувство и сознание всеми силами должно быть
пробуждено. Нам необходима мобилизация национального духа. И напоминание
о германском самосознании Маркса очень полезно в этом деле. Германскому
сознанию Маркса о мировом цивилизаторском призвании германской расы
на Востоке мы должны противопоставить своё русское сознание о миссии
славянства, которое ещё не сказало своего слова миру. Мы верим,
что сильная Россия даст большую свободу миру и всем народам мира,
чем сильная Германия, что в духе славянском есть большая всемирность,
чем в насильническом германском духе. Как ни велико значение русской
революции в русской истории, но мировая борьба народов есть событие
ещё большее по своему значению, чем революция. Революция вызвана
войной, и она может быть осмыслена лишь в связи с войной. У немцев
в мировой борьбе своя идея. Есть ли идея у нас? Русские проявили
такую слабость, что отдали себя во власть немецкой идеи. Но последнее
наше слово ещё не сказано
"Народоправство", № 6, с. 2-4,
9 августа 1917 г.
|
