|
Духовные основы русской революции 10
(сборник статей)
Н.А.Бердяев
О свободе и достоинстве слова
Когда с пафосом говорят о завоеваниях свобод революцией, то прежде
всего должны были бы иметь в виду те права человека, которые не
могут быть от него отняты ни во имя каких благ земных. Но об этих
священных и неотъемлемых правах человека менее всего у нас думают
и менее всего заботятся. Пафоса свободы человека нет в стихии русской
революции. Есть большие основания думать, что русские не любят свободы
и не дорожат свободой. Наша так называемая "революционная демократия"
одержима страстью к равенству, какой ещё не видел мир, под свободой
же она понимает право насилия над соседями во имя своих интересов,
произвол во всеобщем уравнении. Во имя равенства она готова у нас
истребить какую угодно свободу. И нравственный источник отрицания
прав, гарантирующих свободу, нужно искать в слабости сознания обязанности
и в неразвитости личного достоинства. Права человека предполагают
прежде всего обязанности человека. Без сознания обязанности хранить
священное право ближнего ни о каких правах нельзя серьезно говорить,
все права будут раздавлены. Но русское революционное сознание исконно
отрицает обязанности человека, оно стоит исключительно на притязаниях
человека. И тот, в ком притязания и требования сильнее обязанности
и долга, тот нравственно теряет свои права, тот нравственно хоронит
свою свободу. В русском революционно-демократическом душевном облике
совершенно померкло чувство вины, свойственное детям Божьим, и заменилось
чувством бесконечных притязаний, свойственным детям мира сего. Всякое
сознание обязанностей померкло в той стихии, которая ныне господствует
в России, и потому над правами человека совершаются непрерывные
надругательства. В гарантии прав человека самое важное - не претензии
того, кто имеет право, а обязанности того, кто должен уважать эти
права и не посягать на них
Русская революционная демократия видит самые ценные завоевания революции
во всеобщем избирательном праве, в Учредительном Собрании, в развитии
классовой борьбы, в демократизации и социализации общества, но не
видит их в правах человека, в свободных правах человека. Да это
и не удивительно. Революционной демократии совершенно чуждо духовное
понимание свободы, и она готова продать свободу, связанную с первородством
человека, за чечевичную похлебку интересов. И никаких реальных и
существенных прав и свобод человека русская революция нам не дала.
У нас нет своего habeas corpus. Наоборот, по мере того как "развивалась"
и "углублялась" революция, все более торжествовало насилие
над всяким человеческим правом и всякой человеческой свободой. И
прежде всего оказалось раздавленным самое священное из прав человека,
самая священная из свобод - свобода слова. Мы переживаем период
самого страшного рабства слова и рабства мысли. В наши кошмарные
дни мало кто решается свободно и независимо мыслить, свободно и
независимо выражать свои мысли в слове. Наша печать в тисках; она
находится в состоянии подавленности, ей приходится держаться условной
лжи, навязанной господствующими силами. Прежде приходилось много
условной лжи говорить об "его величестве государе императоре",
теперь не меньшее количество условной лжи приходится говорить об
её величестве революционной демократии. И никто не решается сказать,
что король гол (как в сказке Андерсена). На улицах и площадях мало
кто решается громко высказывать свои мысли и чувства, все боязливо
оглядываются на товарищей по соседству. Русские люди так же начинают
говорить шёпотом, как в самые худшие времена старого режима. И нужно
прямо и громко сказать, что свобода мысли и свобода слова сейчас
находится в большей опасности, чем при старом режиме. Тогда за свободное
слово сажали в тюрьмы и ссылали в Сибирь, теперь могут разорвать
на части и убить. Тогда, при старом гнете, свободная мысль работала
и радикально критиковала господствовавшие силы, нравственно протестовала
против гнета и целое столетие подрывала нравственный престиж той
силы, которая лишала людей прав и свобод. Общественное мнение было
против самых первооснов старой тирании и всегда выражало это, хотя
и эзоповым языком. Теперь общественная мысль сделалась менее свободной.
Мало кто решается восстать против первооснов современного гнета
и изобличить нравственное безобразие нынешней тирании. Тирания толпы
страшнее, чем тирания одного или нескольких. Русская мысль находится
в тяжелом плену. Общественное мнение парализовано, оно лишилось
нравственного центра. Не звучит свободный, независимый, возвышающийся
над борьбой интересов, над разъярением стихий голос национальной
совести, национального разума, мысли-слова (логоса)
II
Много критикуют у нас тактику революционной демократии, призывают
к единению и коалиции, но нравственно капитулируют перед той стихией,
которая порождает тиранию, которая насилует мысль и слово. Слишком
уж все взваливают на большевиков, которые стали условной мишенью,
в то время как зло не только в них и не только они губят свободу
в России. Зло распространено шире и источники его глубже. Интеллигенция
наша исповедовала рабское миросозерцание, она отрицала самые истоки
свободы - духовную природу человека, богосыновство человека. Народ
же слишком долго жил в рабстве и тьме. И самые священные права человека,
оправданные его бесконечной духовной природой, оказались отданными
во власть количественной человеческой массы, на растерзание толпы.
Если судьбу свободы слова вручить утилитарным интересам и расчетам,
то в нынешний день признают лишь права того слова, которое служит
революционной демократии, но отвергнут и изнасилуют права слова,
которое будет служить иным целям, более высоким и глубоким целям.
На этой зыбкой почве лишь слова, льстящие интересам и инстинктам
масс, получают безграничную свободу. Все же иные слова, звучащие
из большей глубины, заподазриваются и насилуются. Отвратительный
шантаж с обвинениями в контрреволюции ведет к тиранической расправе
со свободой мысли и слова, с неприкосновенностью личности. Нужно
наконец властно заявить, что истинная свобода слова в России предполагает
возможность высказываться всем, даже тем, которые являются сторонниками
монархии Если свобода слова будет дана исключительно сторонникам
демократической республики, то она будет не большей, а меньшей,
чем при старом режиме, - тогда была безграничная свобода для слов,
произносимых в направлении противоположном. А в свободной России
хотят ограничить свободу слова лишь одним направлением! Да и предполагалось,
что Учредительное Собрание, т. е. суверенный народ, решит, быть
ли в России республиканскому или монархическому строю, и что, следовательно,
самые разномыслящие слои могут к нему свободно готовиться. Но монархических
убеждений никто у нас не смеет свободно высказывать, это было бы
небезопасно, свобода и права таких людей не были бы гарантированы.
И это есть нравственная ложь, порождающая тиранию. Республиканцы,
достойные этого имени, должны были бы давать всем большую свободу,
чем монархисты. Нужно лишить нравственного права говорить о свободе
тех, которые признают свободу лишь для себя и для своих
Самочинные рабочие и солдатские организации совершают уже полгода
надругательство над правами человека, они живут отрицанием свободы.
Нельзя отрицать не только права, но и обязанности рабочих организовываться
для отстаивания своих насущных интересов и для увеличения своего
социального значения. Но у нас советы с самого начала революции
вступили на путь классовой диктатуры, своеобразной монархической
диктатуры, и это превратилось в истребление свободы в России. Надругательство
над свободой и достоинством слова достигло своего крайнего выражения,
когда разыгралась корниловская трагедия. Сразу же тьма объяла русское
общество, и никто не смел пикнуть. Печать была терроризована и вела
себя без достаточного достоинства, она не решалась потребовать прежде
всего выяснения правды и приняла условную правительственную ложь
о "мятеже" генерала Корнилова. Начался сыск, и над Россией
навис страшный призрак красного террора, самочинной расправы над
подозреваемыми в сочувствии ген. Корнилову. Испуг охватил несчастное
русское общество, испуг ещё больший, чем в самые страшные времена
царизма. Испуг всегда бывает преувеличен, но он характерен для духовной
атмосферы русской революции. В русском обществе началось нравственное
угнетение. Со страхом шептались о провокации, породившей корниловскую
трагедию. Права свободно защищать генерала Корнилова, военного героя,
страстного патриота и несомненного демократа, не было дано. И лишь
постепенно проникли в печать разоблачения, пролившие свет на эту
темную и роковую историю. Но эти кошмарные дни окончательно обнаружили
у нас отсутствие свободы слова, приниженность мысли, подавленность
духа. Ход революции развил у нас трусость
III
Нужно громко кричать о том, что в революционной России свободы слова,
свободы печати, свободы мысли не существует, её ещё меньше, чем
в старой, самодержавной России. Революционная демократическая общественность
лучше читает в сердцах и требует большего единообразия в мыслях,
чем дореволюционная, реакционная власть, слишком равнодушная ко
всякой общественной мысли и неспособная в ней разобраться. Цензура
революционной демократической общественности более всеобщая и всепроникающая,
чем наша старая цензура. И нужно сказать, что цензура разбушевавшейся
массы народной всегда страшнее, чем цензура правительственной власти,
от которой многое ускользает. Когда сам народ посягает на свободу
мысли и слова, посягательство это более страшное и гнетущее, чем
посягательство правительственной власти, - от него некуда спастись.
После революционного переворота пали цензурные оковы и уничтожена
была даже необходимая во время войны военная цензура, но не было
декларации прав свободы мысли и свободы слова, посягательства на
которые есть преступление против человека и Бога. Разнузданность
и распущенность слова не есть свобода. Эта разнузданность и распущенность
загубила у нас свободу слова. Свобода и достоинство слова предполагает
дисциплину слова, внутреннюю аскетику. Право свободы слова предполагает
обязанности по отношению к слову. Всякая свобода предполагает дисциплину
и аскетику и от разнуздания всегда погибает. Те разнузданные оргии
слова, которые за эти месяцы практиковались в революционно-социалистической
печати, уготовляли истребление всякой свободы слова. Разнузданность,
распущенность и произвол истребляют свободу, свобода требует сохранения
достоинства в человеке, блюдения чистоты, самоограничения. Развратное
обращение со словом губит достоинство слова и порабощает. В революционной
печати происходят оргии словесного разврата. Революционная фразеология
выродилась в самый настоящий разврат. Не разврат ли все эти лживые
крики о "контрреволюции", не разврат ли все эти лживые
обещания быстрого наступления социального рая, не разврат ли все
слова о святости революции, о святости интернационала и т. п.? Для
завоевания свободы слова необходимо бороться против этого словесного
разврата
Русские писатели, сознающие своё призвание, своё достоинство и свою
ответственность перед родиной, должны были бы требовать провозглашения
гарантии свободы мысли и слова. Но это требование может нравственно
импонировать лишь в устах тех писателей, которые блюдут высшее достоинство
слова и мысли, которые истину и правду ставят выше каких-либо интересов.
В эти революционные месяцы как бы померкли достоинство и значение
русской литературы и русской свободной мысли. Слишком многие русские
писатели оказались придавленными уличными криками о их "буржуазности",
о "буржуазности" всех образованных, всех творцов культуры.
У них не оказалось достаточной силы сопротивления перед разбушевавшейся
стихией, они растерялись и сами начали произносить слова, не истекающие
из глубины их существа. У слишком многих русских писателей не оказалось
собственной идеи, которую они призваны вносить в жизнь народную,
они ищут идеи у того самого народа, который находится во тьме и
нуждается в свете. В России должно раздаться истинно свободное слово
о том нравственном одичании и безобразии, до которого мы дошли,
и слово это должно возвышаться над борьбой классов, групп и партий,
борьбой за интересы и за власть, оно должно быть отражением Божественного
Слова, на котором только и может быть обоснована святыня свободного
слова и свободной мысли, ныне поруганная и раздавленная. Это не
есть вопрос политики, это - вопрос народной этики, вопрос религиозной
совести народа. Народная совесть и народный разум должны иметь центр.
И таким центром могут быть лишь носители высшей духовной культуры,
свободные от рабьих оргий. Мы приходим к неизбежности возродить
духовные основы нашей жизни и искать внутренних источников свободы.
Чисто внешний путь влечет нас к гибели и рабству. Мы не хотим больше
никакого рабства, ни старого, ни нового. Революционное насилие над
свободой мысли и слова по существу несет в себе семя контрреволюции,
оно есть наследие старого мракобесия и не может быть терпимо в свободной
стране
"Народоправство", № 11, с. 5-6,
7 октября 917 г.
Духовные основы русского народа
http://magister.msk.ru/library/philos/berdyaev/berdn052.htm
I. НАРОД И КУЛЬТУРА
I
Русскому интеллигентному обществу, выброшенному за борт жизни в
дни торжества его заветных идей и упований, предстоит многое переоценить
после пережитых за последнее время катастроф. Слишком многие традиционные
идеи и оценки не выдержали испытания жизни. И прежде всего должно
быть пересмотрено и переоценено традиционное интеллигентское отношение
к народу и культуре. Для русских радикально настроенных интеллигентных
и полуинтеллигентных людей всегда была характерна с одной стороны
вера в народ и поклонение народу, с другой стороны скептическое
отношение к культуре и нелюбовь к культуре. В России никогда не
было ничего от духа Возрождения, у русских не было творческой избыточности.
Самые творческие русские люди творили не от избытка, не по свободному
порыву, а от страдания и муки, с надрывом, с болезненной рефлексией,
с недоверием к своему праву творить. Русские люди разных направлений
верили, что народу естественно присуща мудрость, которой недостает
им самим, и ждали дня освобождения народа, когда мудрость эта раскроется.
Они мало верили в то, что есть мудрость в культуре и что только
народ культурный, народ, поднявшийся на более высокий уровень развития,
может раскрыть все заключенные в нём возможности. На этой почве
происходила идеализация естественной народной тьмы, и это вело к
преклонению перед количественной массой. Идеализация народной тьмы
и поклонение трудящимся массам одинаково характерны и для русских
народников, и для русских социал-демократов, и те и другие считают
культурный слой "буржуазным" и потому находящимся во лжи
и неправде. Морально такого рода оценки очень приближаются к толстовству
- правду знают лишь трудящиеся физически. Уже для представителей
умственного и духовного труда правда закрыта, они - привилегированные.
Моральное осуждение разделения труда есть осуждение культуры, непринятие
тех жертв, которыми она покупается. Нужно сказать, что марксизм
впервые выступил в России как учение более культурное, чем старое
народничество, он требовал более высокого интеллектуального уровня,
восстал против идеализации русской отсталости. Но в дальнейшем марксизм
подвергся у нас народническому перерождению, и русские марксисты
также начали идеализировать тьму, если она связана с миром трудовым,
и поносить культуру, как порождение мира цензового. Социал-демократическая
идеология бескачественного труда во всём даёт перевес количеству,
отрицает значение способностей, образования, опыта, призвания и
потому неизбежно становится во враждебное отношение к культуре.
Устанавливается совершенно механическое равенство, независимо от
качеств личности, от культурного уровня. Механический, материалистический
социализм рассматривает человека как арифметическую единицу, как
носителя известного количества труда, - для него не имеют значения
качественные различия между людьми, для него не существует индивидуальностей
с разным весом и разным значением в общественном организме. Физический
труд даёт преимущество уже фактической, количественной своей силой.
И социализм устанавливает новую аристократию количества, аристократию
физического труда. В условиях физического труда, по этому учению,
лучше открывается истина и правда, чем в условиях духовного труда
и творчества. Для социалистов-материалистов преимущество "народа"
имеет материальную основу. Для религиозного народничества, например,
для толстовства, эта основа представляется религиозной. Но "народ",
который мыслится естественно близким к истине и правде, не есть
великое целое, объемлющее все классы и все поколения, возвышающееся
над всеми социальными категориями и перегородками, - "народ"
этот есть простонародье, для одних преимущественно крестьяне, для
других преимущественно рабочие, трудящиеся классы, противополагаемые
и классам имущим, и культурному слою. Русские люди все ждали, что
"народ" этот в час своего освобождения от гнета скажет
новое слово о новой жизни, обнаружит какую-то особенную правду.
Культурный слой на ш никогда не сознавал своего достоинства и своего
истинного призвания, он почти стыдился своей культурности, не видел
в ней истинного света, критериев истины и правды, он всегда искал
этих критериев вовне, в темном, не зараженном грехом культуры "народе".
Такова психология большей части русских писателей. Среди них трудно
найти сознание высшего достоинства и призвания писателя, почти все
они немного толстовцы. Болезненная рефлексия всегда разъедала русскую
интеллигенцию, в ней никогда не чувствовалось мужественной силы,
излучающей свет из внутреннего источника. В России в сущности никогда
не было духовной аристократии, ощущающей призвание быть руководящей
силой в народной жизни. В русском интеллигентном слое всегда было
рефлектирующе-болезненное отношение к культуре, которая считалась
зачатой в неправде и насилии. Толстовство - характерное явление
русского духа. Почти все русские где-то в глубине души склоняются
перед толстовскими моральными оценками как недосягаемо высокими.
Из того же морального источника проистекает и то, что русский интеллигентный
человек догматически уверен в правде и справедливости социализма,
социализм для него не проблематичен в своей моральной основе
II
Европейский человек поклоняется творческим культурным ценностям,
вдохновлен ими, русский же человек поклоняется народу, вдохновлен
служением народу. Это традиционное русское народопоклонство совсем
не связано с культурой народа, с повышением качественного уровня
народа, оно скорее противополагает народ культуре, как правду неправде.
Русские интеллигентные люди в сущности всегда склонны думать, что
культура "буржуазна" и что русским следует стать выше
её. Так думали и консерваторы-славянофилы, и революционеры-западники.
То течение, которое идет от Герцена, всегда брало под подозрение
культуру как порождение "буржуазности" и идеализировало
мужицкое царство, поклонялось "народу". Крайний правый
лагерь и крайний левый лагерь сходились в подозрительном и враждебном
отношении к культуре, одинаково идеализировали непросветленную народную
стихию. Большевизм вполне сошелся с черносотенством. В жизни политической
это родство выражается в одинаково враждебном отношении к праву.
Русский интеллигентный и культурный слой, очень тонкий и теряющийся
в окружающей его тьме, в сущности капитулировал перед необъятным
мужицким царством и бессильно склонился перед его притягивающей
темной бездной. Идолопоклонство перед "народом" было недостатком
мужества и изменой своей культурной миссии. Такая бессильная и рефлектирующая
психология очень мешала культурному подъему народа, делу его просвещения.
Не может нести свет во тьму тот, кто не уверен в собственном источнике
света, кто не имеет в себе твердой духовной опоры и веры, независимой
от окружающего его человеческого количества. Интеллигенция бессильна
была дать народу просвещение, но она отравила народ полупросвещением,
разрушившим народные святыни и льстившим самым темным народным инстинктам
Наша революционная и радикальная интеллигенция в массе своей всегда
была полупросвещенной и малокультурной. Она усомнилась в высшей
культуре, не достигнув её, не пережив её. Русский способ преодоления
культуры и утверждения русского народа, как стоящего выше культуры,
не может особенно импонировать. В России со слишком большой легкостью
преодолевают культуру те, которые её не вкусили, которые не познали
её ценности и её трудности. Русский гимназист сплошь и рядом считает
себя стоящим выше культуры, хотя он прочел всего несколько брошюр,
ничего не знает и ничего не пережил. Совсем иной духовный вес имеет,
когда преодолеть культуру, освободиться от её тяжести и перейти
к высшей жизни жаждет европейский человек, у которого каждая клетка
проникнута священным преданием культуры. Это - трагический процесс.
И это - очень серьезно. Русское же возвышение над культурой слишком
часто бывает лишь варварством и нигилизмом. Русское отношение к
культуре и есть исконный русский нигилизм, которому все слишком
легко преодолеть, от всего слишком легко отказаться. Этот нигилизм
глубоко заложен в русском народе и обнаруживается в ужасных формах,
когда в народе падает вера и меркнут древние святыни под напором
нахлынувшего на него полупросвещения. Тогда "народ" жестоко
мстит "интеллигенции" за разрушение древних святынь отрицательным
полупросвещением. Революционная интеллигенция не имела настоящей
культуры и не несла её в народ. Но она не имела и религиозной веры,
она утеряла жемчужину христианства и фанатически поверила в своё
неверие, в целый ряд отрицательных догматов, которые представлялись
непреложными полупросвещенному сознанию. Что же она могла дать народу?
На историческом перевале, в самый ответственный час русской истории
она разбудила в народе корыстные и злобные инстинкты, освятила эти
инстинкты и потом сама испугалась своего нигилистического дела.
Вот горький плод народопоклонства и вражды к культуре. Широкие круги
радикальной и социалистической интеллигенции в эти дни ужасает то,
что торжествующий большевизм отдает русскую культуру на погром и
разграбление, что он отрицает литературу, отрицает духовный труд
и выбрасывает за борт всю интеллигенцию, весь культурный слой. Но
это не есть случайное злодеяние большевиков. Это - расплата за долгий
путь. Все происходящее в эти тёмные дни имеет своё оправдание в
народопоклонстве и нигилистическом отношении к культурным ценностям,
которым грешили и те, кого ныне громят. Измена духовным основам
жизни не может не караться, её последствия необходимо изжить, чтобы
возродиться к новой жизни
III
Трагично для судьбы России и русского народа, что православное религиозное
воспитание, полученное народом, недостаточно предохраняет от нигилизма
и от буйства тёмных хаотических стихий. Русское православие создало
образы ослепительной святости, оно воспитало в народе поклонение
святости и святым, оно дало возможность многострадальному русскому
народу смиренно нести свою тяжелую долю, оно открывало каждой душе
человеческой путь спасения. Но русское православие не давало того
закала личному и народному характеру для жизни исторической и для
создания культуры, который на Западе давало католичество, а по-своему
и протестантство. Наше народное религиозное воспитание не было благоприятно
культуре. Наше духовенство не давало народу необходимого просвещения.
В народе религиозно воспитывался дух смирения по отношению к власти,
но совершенно не воспитывался дух активности и самодисциплины. К
самоуправлению народ не был подготовлен всем своим прошлым. В русском
православном сознании заложено своеобразное народничество, недоверие
к культуре и культурному слою. Это недоверие распространяется не
только на атеистическую интеллигенцию, которая и не заслуживает
иного к себе отношения, но и на иерархию высшей культуры. На Западе
католичество боролось с безбожной культурой, с антихристианским
просветительством, но оно само создало великую культуру, латинскую
культуру Запада, и поддерживало не только священное предание церкви,
но и священное предание культуры, оно воспитывало личность для жизни
в истории и для работы в цивилизации. Результаты этого воспитания
в секуляризованном виде остались и в народе, потерявшем католическую
веру. Католичеству совершенно чуждо враждебное культуре народопоклонство.
На католической почве никогда не рождалось идолопоклонство перед
народом и естественной народной мудростью. Мудрость видели во Вселенской
Церкви, в Церковном Разуме, а не в народной стихии. У нас же почти
не было священного предания культуры, созданного и освященного нашей
церковью
Сейчас мы вкушаем горькие и ядовитые плоды русского ложного отношения
к народу и к культуре. Горьким опытом узнаем мы, что значит восстание
народа, не принявшего ещё культуры и громящего культуру, что несет
с собой восстание количественной массы, не подчиненной никаким качествам,
сбросившей всякую норму и закон. Это есть расковывание первозданной
хаотической тьмы. Закон государства, закон цивилизации сдерживает
до времени темный и звериный хаос, грозящий уничтожением всякого
космического лада, подобно тому как природная закономерность сдерживает
его для всего мирового целого. Поклонение народу, как факту, как
непросветленному количеству, есть безбожное идолопоклонство. Народ,
как факт, как эмпирическая данность, не может быть святыней, он
сам прежде всего нуждается в святыне, которую он поставил бы выше
себя, в свете, который просветил бы его естественную тьму, связанную
с первородным грехом человеческим и с падением человека в состояние
звероподобное. Религиозного отношения к себе заслуживает не народ,
а человек, как образ и подобие Божье. Культура сама по себе также
не может быть обоготворяема, но в культуре есть ценности, которые
несут на себе отблеск божественного света и которые заслуживают
почитания и бережного к себе отношения. Народ, как эмпирический
факт, не заслуживает никакого почитания и поклонения, в нём нельзя
искать критериев правды. Но в глубине души народной скрыты возможности
высшей жизни и возможности эти должны перейти в активное состояние
через культуру. Народ, раскрывший в себе высшие качества, народ
просветленный и в благородном смысле слова культурный есть задание,
не данность. Высшая творческая духовная жизнь есть достояние немногих,
она не поддается демократизации. Но и многие могут и должны быть
качественно повышены настолько, чтобы преодолеть власть тьмы. Лишь
в меру преодоления этой тьмы народ призывается к активной исторической
жизни, к определению судеб государства. Это просветление тьмы предполагает
иерархические ступени. Вот почему задачам культурным принадлежит
духовное главенство над задачами политическими и принцип эволюционный
должен быть нравственно поставлен выше принципа революционного.
Одоление хлынувшей на нас народной тьмы не может быть достигнуто
одной политикой, революционной или контрреволюционной, оно предполагает
пробуждение религиозного света в душе народа. И прежде всего должен
произойти радикальный переворот во всех оценках на духовных вершинах
русского общества, поворот от идолопоклонства и идеализации народной
стихийности к преклонению перед ценностями и к творчеству духовной
и материальной культуры. Народ наш без смирения перед культурой
и без творческого отношения к культуре обречен на разложение и гибель.
II. НАРОД И ЦЕРКОВЬ
I
В эти тёмные и страшные для России дни нередко приходится слышать
нарекания на церковь. Почему молчит церковь, почему собор не скажет
своего властного слова об ужасах, переживаемых Россией, о духовном
падении русского народа? Пусть церковь не должна заниматься политикой,
пусть должна она стоять бесконечно выше политической борьбы. Но
ведь не о политике ныне идет речь. Погибает Россия. Душа народа
растлилась и пала так низко, как никогда не падала, корысть и злоба,
зависть и месть безраздельно правят русской жизнью. Казалось бы,
нарекания на церковь и, в частности, на собор, имеют основание.
Так, до революции многие недоумевали, почему церковь не возвышает
своего голоса против зла самовластья, против растленья власти, против
царства распутинства. Плохо то, что говорящие так и предъявляющие
разные требования церкви слишком часто говорят это со стороны, издалека,
сами они не в церкви и от церкви давно отпали, но в трудные минуты
готовы прибегнуть к церкви по соображениям утилитарно-политическим.
Та самая интеллигенция, которая все делала для разрушения церкви,
которая в течение полустолетия подрывала веру в народе, теперь испугана
плодами своей деятельности и готова внешне цепляться за церковь,
как за якорь спасения. Жалуются, что церковь как бы покинула народ,
недостаточно заботится о нем, недостаточно руководит им в трудные
минуты его исторической жизни. Пусть это верно. Но ведь есть и другая
сторона, о которой забывают люди, для которых вопрос о церкви -
внешний вопрос. Народ сам покинул церковь, сам отпал от церкви,
сам лишил себя её помощи, её благодатных даров. Человеку и народу
предоставлена свобода быть в церкви или отпасть от нее. Спасение
может быть лишь свободным. Церковь никого не держит насильственно
в своём доме. Насилие может быть лишь делом государства. Революция
много выявила, и в этом, быть может, единственное её значение, она
разделила сферы церковной свободы и государственного насилия. Русская
революция обнаружила ту старую истину, которая для многих была недостаточно
ясна, - церкви изменила и от нее отпала не только русская интеллигенция,
как принято было думать и говорить, но и русский народ изменил церкви
и отпал от нее. И это ослабление религиозной энергии русского народа
произошло уже давно. Отсюда - слабость и немощь видимой русской
церкви, которая так смущала и мучила лучших, наиболее религиозных
русских людей. Отсюда и возможность страшных слов о параличе русской
церкви. Необходимо задуматься над странным русским противоречием:
русский народ объявили самым религиозным, единственным религиозным
народом в мире, а церковь русская была в унижении, в немощи, в параличе
Если в старой России, до революции, церковь была долгое время в
рабстве у самодержавного государства и управлялась деспотически
то Победоносцевым, то Григорием Распутиным, если после революционного
переворота церковь бессильна справиться с безбожной народной стихией
и не может иметь определяющего влияния на судьбу России, то это
означает не немощь той церкви Христовой, которой не одолеют и врата
адовы, а немощь церковного народа, духовное падение народа, слабость
веры, утерю религиозной верности. Церковный народ, церковное человечество
составляет неотъемлемую часть исторической жизни церкви на земле.
И невозможно могущественное проявление и процветание церкви в жизни
исторической, когда народ в значительной своей части изменил вере
и отпал от церкви. Церковь пребудет, если останется всего три праведника.
Церковь основана на качестве, а не на количестве. Но когда отпадает
от церкви и изменяет ей человеческое количество, человеческая масса,
церковь уходит в глубину, делается более катакомбной и нельзя ждать
от нее могущества в исторических проявлениях. Изменивший церкви
человек и изменивший церкви народ не может предъявлять церкви никаких
требований. Если в русской православной церкви совсем почти не было
жизни прихода, не было соборности, то вина лежит не на церкви Христовой
с её непреходящими святынями, а на церковном народе, на человеческих
грехах иерархии, на человеческой религиозной немощи. В нашей церкви
слишком слабо была выражена человеческая активность. И те, которые
своим религиозным сознанием закрепили и освятили эту слабость человеческой
активности, виновны в ослаблении и падении церковной жизни. Немощь
церкви есть лишь наша собственная религиозная немощь, лишь проекция
вовне нашего религиозного бессилия и неверия, отсутствие в нас дерзновения
перед Господом. Активность церкви в исторической жизни предполагает
положительную религиозную силу человеческой стороны церковного организма.
Церковь Христова есть богочеловеческий организм. Слабость и падение
церкви, мерзость и запустение на месте святом есть слабость и падение
церковного народа, неверие человека
II
Ход русской революции выяснил уже одну горькую для нас, русских,
истину, которую необходимо мужественно признать. В свете богочеловеческого
церковного сознания должно быть переоценено старое положение об
исключительной религиозности русского народа, которое поддерживали
и славянофилы, и самые большие русские писатели. Продолжать это
утверждать было бы страшной фальшью и ложью. Длительная слабость,
зависимость, параличность русской церкви не может не вызывать подозрительного
отношения к русскому церковному народу, к русской религиозности.
Народ богоносный, в котором сильна была религиозная вера и религиозная
верность, не допустил бы, чтобы церковь его впала в столь зависимое
положение, он сделал бы церковь определяющей силой своей истории.
Некогда, во времена св. Сергия Радонежского, церковь и была определяющей
силой русской истории. Но это было очень давно. Тогда народ был
другим. Тогда дух всей мировой эпохи был иным. Со времени раскола
в русской церкви церковный народ ослабел. Особенная религиозность
русского народа давно уже должна быть поставлена под знак сомнения.
В массе народной эта религиозность всегда была полухристианской-полуязыческой.
Но и это исконное полуязычество русского народа всё-таки религиозно
бесконечно выше и благороднее того неверия и нигилизма, которые
все более и более охватывают народ. Лучше поклоняться фетишу, чем
самому себе, своей корысти, своему произволу. Интеллигентское полупросвещение
быстро убило остатки веры в массе русского народа. И как это ни
горько, но нужно признать, что ныне русский народ менее религиозен,
чем многие народы Запада, что религиозная культура души в нём слабее.
Полный нигилизм легче всего овладевает русским человеком. И пора
перестать видеть в этом нигилизме обратную сторону исключительной
русской религиозности, которой всегда нужно все или ничего. Нигилизм
есть страшная болезнь русского духа, которую нужно перестать идеализировать
Мы жалуемся, что Бог покинул нас и что церковь Его не даёт нам благодатной
помощи, которая явилась бы источником нашей силы, помогла бы нам
справиться с ужасами нашего времени и спасти Россию от гибели. Но
мы слишком забываем, что мы сами оставили Бога, ничего не делали
для Него и для Его церкви, и что вина наша перед Христом не может
не иметь внутренней кары. Есть движение от Бога к человеку; оно
всегда происходит в церкви и в нём свыше ниспосылаются благодатные
дары. Но есть и движение обратное, встречное, от человека к Богу.
Высшая религиозная жизнь есть всегда встреча любви Божьей и любви
человеческой. И вот нужно признать, что это встречное движение любви
человеческой слишком слабо и немощно в каждом из нас и во всём русском
народе. Оттого так мрачна и страшна наша жизнь. В слишком трудные
минуты жизни мы готовы возложиться на Бога, вспоминаем о Нем и выражаем
претензии к церкви, но сами сделать для Бога ничего не хотим и в
церкви не проявляем никакой жертвенной человеческой активности.
В светлые наши минуты мы верим, что Христос - наш Искупитель и Спаситель,
и мы готовы искать помощи в Христовой любви к нам. Но наша собственная
любовь ко Христу, наше ответное движение слабы и ничтожны. Христос
пострадал за нас, кровь Его вечно проливается для искупления наших
грехов, и вечно совершается голгофская Его жертва для спасения нашего
в жизни вечной. Но мы не хотим облегчить бремя жертвы Христовой
нашей собственной жертвой, нашей собственной любовью. Мы почти негодуем,
что церковь молчит и бездействует, когда мы погибаем, когда погибает
народ, мы выражаем нетерпение и требуем насильственного вмешательства
Божьего Промысла, который ещё совсем недавно не казался нам столь
нужным. Но народ погибает от своей измены, от своего духовного падения,
от своей низости. Бог не может и не хочет насиловать злую свободу
людскую. Христос ждёт свободной любви человека. Ныне у многих из
нас, русских христиан, силен ужас перед надвигающейся тьмой, сильна
ненависть к сеятелям тьмы, но слаба свободная любовь ко Христу,
и нет между нами братства во Христе. Такая духовная атмосфера не
может быть благоприятна для восприятия благодатной помощи Христовой.
Со стороны, издали, ничего нельзя воспринять в церкви и нельзя предъявлять
к церкви никаких требований. Каждый должен быть в церкви и являть
собой возрождение силы церкви над нашей грешной землей
III
Много ожиданий связывалось с собором. Но собор может быть лишь таким,
каков церковный народ. Если в церковном народе слаба религиозная
энергия, то она не может быть сильна и в соборе, собор соединяет
и укрепляет религиозную энергию, но он не может её создать из пустоты,
из человеческого ничтожества. Та особенная благодать, которая почиет
на соборе, предполагает и особенную обращённость человека к Богу.
Собор собирается в трудное время религиозного падения и религиозной
измены русского народа, после слишком долгого рабства и паралича
русской церкви. Ему не предшествовало никакого церковного движения
снизу, в народной жизни, в первичных ячейках церкви. Русская духовная
иерархия была не на высоте своего призвания, в ней веками воспиталась
пассивность, послушность всякой власти и не выработалось сознания
церковного достоинства. Иерархи русской церкви не привыкли говорить
властные слова, они не были духовными водителями народа. И эта слабость
русского духовенства имеет какие-то основания в слабости самого
церковного народа. Народ имеет соответствующую ему власть светскую
и власть духовную. И нечего удивляться и негодовать, что собор не
говорит достаточно властного слова о судьбе России. Властное слово
церкви предполагает религиозно размягченные сердца в народе воспринимающем.
Сердца окаменевшие ничего не услышат и не узнают. Вот почему в посланиях
и литературных памятниках собора много условности и риторичности,
в них слишком чувствуется подделка под старый церковный стиль. Нового
церковного стиля нет, потому что нет религиозной энергии, по силе
равной религиозной энергии былых времен. Не чувствуется достаточно
глубокой связи между собором и народом. И собор остаётся изолированным
в бушующем океане народной жизни. Нет дыхания творческого духа в
соборе, потому что нет этого живительного дыхания в церковном человечестве,
в церковном народе. Церковь пришла в состояние полного нестроения,
и собор должен был заняться бытовым устройством церкви, определением
её отношения к государству, установлением патриархата и т. п. Но
собор оказался не на высоте тех религиозных тем, которыми мучилось
меньшинство русских религиозно алчущих людей. Собор может быть органом
церковного возрождения, но не может создать церковного возрождения
Всякий народ может жить сильной и здоровой исторической жизнью лишь
в том случае, если он имеет сильные и здоровые духовные основы жизни.
Без этих основ разваливается и вся материальная жизнь народа. Духовными
основами жизни народа могут быть лишь религиозные основы, лишь они
дают дисциплину души. Эти дисциплинирующие основы народной жизни
не могут быть даны отвлечённой философией или отвлечённой моралью.
Эти духовные основы должны иметь свою символику. Символические знаки
имеют магическую власть над душой народной, и их уничтожение влечет
за собой душевный распад. Так армия разлагается, когда уничтожается
символический знак отдания чести. Религиозная жизнь народной массы
вся связана с культовой символикой, и она возможна лишь в церкви,
в конкретной исторической церкви, она может быть лишь церковной
жизнью. Когда масса народная отпадает от церкви, она отпадает и
от всякой религиозной жизни, теряет духовные основы своей жизни.
Народное сектантское движение, которое многим представляется переходом
к более высокому типу религиозности, кончает полным рационализмом
и неверием. Роковой процесс отпадения народной массы от церкви происходит
и на Западе. Но там религиозное воспитание человеческой души было
таково, что и после утраты веры и отпадения от христианства остался
крепкий осадок в форме норм цивилизации и культуры, которые были
секуляризованными религиозными добродетелями. Христианское сознание
различия между добром и злом осталось у народов Запада и удерживает
их от полного распада. В русском народе, не имеющем цивилизации,
отвращающемся от серединного царства культуры, отпадение от христианства
влечет за собой падение всяких духовных основ жизни, т. е. чистейший
нигилизм. Русский человек считает все дозволенным, если нет Бога,
нет бессмертия. Это раскрыл Достоевский. Это подтверждается и русской
революцией. Так называемыми культурными ценностями живут лишь очень
немногие. Нам нужно покаяться и признать, что западные народы и
до сих пор остаются религиозно более крепкими, чем русский народ.
Русские - религиозно хрупки и неустойчивы. Перед избранными русскими
людьми раскрывается безмерность и бесконечность, неведомые западным
людям, но в массе своей русские люди впадают в нигилизм. Духовное
возрождение, подъем духовной энергии может начаться лишь после покаяния.
В "народ", как носителя истинной веры, более верить нельзя.
Мы должны обратиться внутрь себя и из собственной глубины начать
церковное объединение и творчество. Церковное народничество есть
ложь и соблазн. Избранная интеллигенция должна возрождать в народе
Христову веру. Но отныне церковный народ будет составлять меньшинство.
К старой бытовой религиозности нет возврата. Начинается период сознательной
религиозности. Мир вступает в новый возраст
"Народоправство", № 23-24, с. 3-7,
1 февраля 1918 г.
Оздоровление России
http://magister.msk.ru/library/philos/berdyaev/berdn053.htmI
Россия тяжело больна. Болезнь эта имеет материальные симптомы разложения
нашего государственного и социального организма. Но в основе своей
- это духовная, а не физическая болезнь. Корни материально-видимой
общественной жизни народа скрыты в невидимой глубине. Глубина же
эта всегда есть жизнь духовная. Россия не может быть излечена одними
материальными средствами. Не только тело, но и душа больна. Выздоровление
России предполагает прежде всего оздоровление духовных основ жизни
русского народа и руководящих кругов русской интеллигенции. Ложные
идеи интеллигенции дали свои ядовитые плоды. Теперь интеллигенция
обязана сознать свои грехи и ошибки и нести народу более здоровые
идеи, в которых будет возрождаться энергия. Мы знаем, какие идеи
погубили Россию, и знаем, что возродить Россию могут лишь идеи противоположные.
Духу тлетворному нужно противопоставить дух животворящий. Что в
основах материальной жизни народов лежат духовные начала их жизни,
это истина более глубокая, чем та поверхностная истина, которую
проповедует экономический материализм. Теперь и в газетах, которые
всегда с отвращением относились к религии, заговорили о том, что
без религиозных основ не может существовать государство. Эта истина
проникает и в самые позитивно-настроенные партии. Экономическая
жизнь народа, его экономическая производительность зависит от дисциплины
личности, от духовного склада народа, от его религиозного типа.
Рядом научных исследований обнаружена связь между экономическим
развитием Англии и религиозным воспитанием английского народа. Эта
связь прослежена и в других странах. Католичество no-одному, протестантство
по-другому воспитывали народы Запада для исторической жизни, вырабатывали
закал характера, необходимый для созидания культуры. Католичество
проникнуто духом универсализма. Но оно же развивает и дисциплинирует
личность. В католичестве всегда была динамическая энергия, которая
играла руководящую роль во всемирной истории. Православное религиозное
воспитание неблагоприятно для исторической жизни народов; оно мало
научает общественному и культурному строительству, мало дисциплинирует
личность. Православие (вечно колеблется)[*1] между максимализмом
святости и минимализмом довольно низменной бытовой жизни. Русское
православие создало ослепительные образы святости и воспитало в
народе культ святости и святых. Но очень мало сделало для развития
в русском человеке честности и ответственности, для религиозного
укрепления в нём энергии, необходимой для творчества истории и культуры.
В русской религиозности всегда преобладали черты восточной пассивности.
В этом типе религиозности всегда было слабо выражено начало личности.
Личность расплывалась и тонула в природном коллективизме, который
принимали за духовную соборность. Многие психологические черты русской
православной религиозности в секуляризованном виде перешли в атеистическую
русскую интеллигенцию. Православное воспитание не оставило в душе
русского человека твердого осадка в форме культурных добродетелей
норм цивилизации, как оставило религиозное воспитание на Западе.
Русский человек легко переходит из религиозного состояния в состояние
совершенно нигилистическое. Если нет Бога и бессмертия души, то
русскому человеку все представляется дозволенным. Он появляется
совершенно нагишом. Русская революция обнаружила недостаточность
религиозного воспитания русского народа. Духовная основа русского
государства, русского хозяйства, русской культуры расшатана с необычайной
легкостью. Личность русского человека подверглась распадению, в
ней утерян духовный центр. Вера ослабела в русском народе, а цивилизации
в нём не оказалось. Интеллигенция давно уже отпала от веры христианской
и воодушевлялась иной верой, социалистической, верой в грядущий
земной рай. Эта вера не давала никакой дисциплины личности. Нездоровая
социальная мечтательность разнуздывала личность. Социалистическая
вера парализовала чувство ответственности и по родила непомерную
притязательность. Русский человек перескакивает от первоначального
коллективизма к коллективизму социалистическому. Школы личной дисциплины
и личной ответственности он не прошел. Если православная вера русского
человека не вполне была благоприятна личному творчеству и историческому
действию, то социалистическая вера по-новому неблагоприятна этому.
Восточный склад религиозности принижал человека, а когда религиозная
вера ослабела, человек освободился в совершенно хаотическом, недисциплинированном
и болезненном состоянии. Когда я критикую православное религиозное
воспитание, я менее всего хочу судить церковь, которой не одолеют
и врата адовы, я имею в виду русский тип религиозности с его человеческой
стороны. Этот тип слабо защищен от перехода в состояние совершенно
хаотическое и нигилистическое. Но только церковь учила русский народ
правде, и без церкви не может он быть спасен от духовной смерти
II
Оздоровление России прежде всего предполагает переход руководящих
кругов её интеллигенции от сознания материалистического и атеистического,
приведшего к нравственному вырождению и духовному упадку, к сознанию
религиозному, т. е. возрождение духовных основ жизни. В самой же
религиозности русской должно открыться более активное и ответственное
человеческое начало. Менее всего, конечно, это значит, что я хотел
бы для России лютеровской реформации. Лютеровская реформация исчерпала
себя на Западе, и она не соответствует ни характеру русского народа,
ни исторической задаче России. Но в России происходит огромный и
болезненный переворот, и он не может не сопровождаться религиозной
реформой, религиозным обновлением. С большим основанием можно сказать,
что для русской религиозной жизни необходимо соединение церквей
и пробуждение человеческой активности в церкви. То, что на соборе
не был поднят вопрос ни о соединении церквей, ни о возможности творческого
развития в церкви, обнаруживает лишь, что он собрался скорее в период
религиозного упадка церковного народа, чем религиозного подъема
его. Но потрясения революции не могут не привести к религиозному
углублению и пробуждению религиозной энергии в народе, исстрадавшемся
и разочарованном в социальных обетованиях. Религиозное оздоровление
и возрождение русской интеллигенции и русского народа должно повести
за собой и совершенно иное, более творческое и более ответственное
отношение к жизни
В основу общественности должны быть положены иные начала и иные
оценки, чем те, которые до сих пор у нас господствовали. Народническая
идея распределения и раздела, целиком владеющая русской интеллигенцией
и легко воспринятая русским народом, как движение в направлении
наименьшего сопротивления, погубила Россию. Во имя этой идеи Россия
растерзана и разорвана на части. На практике идея эта, казавшаяся
столь возвышенной ряду поколений, привела к всероссийскому грабежу,
к расхищению государства и к голоду. Эгалитарная страсть влечет
нас к небытию. От одержимости идеей раздела и уравнения Россия и
русский народ во что бы то ни стало должны быть вылечены. Этой зловредной
и в основе своей антирелигиозной идее, ибо с христианской любовью
она ничего общего не имеет, должна быть противопоставлена идея творчества
и инстинкт производительности. На этом пути скорее будут накормлены
голодные, чем на путях раздела и принудительного уравнения. Через
исступленные оргии разделов и уравнений в России возникнет новая
дифференциация, и творящая личность вновь подымется. И после страшных
испытаний будет признано благо и ценность неравенства, его необходимость
для духовного и материального подъема самих народных масс. Россию
погубила ложная идея класса и "народа", понятого в социально-классовом
смысле слова. Эта идея, вызывающая эмоции, близкие к одержимости,
убивает в России человека, она напоила Россию ненавистью и злобой.
Во имя служения страдающему "народу" были порваны нравственные
основы отношения человека к человеку, сделали невозможным почитание
в человеке образа и подобия Божьего. Идолопоклонство перед "народом"
мешало раскрывать и развивать в себе человеческую личность. Выздоровление
России должно прийти от идей совершенно противоположных: от идеи
личности, сознавшей себя свободной, ответственной и творческой силой,
от идеи нации, как реальности, превосходящей все социальные классы,
от идеи государства и идеи церкви, как высочайшей реальности. России
необходима серьезная нравственная реформа, которая создаст новый
нравственный закал характера русской личности. Россия погибает от
долгой идеализации слабости. Она выздоровеет и возродится от идеализации
силы, от признания за силой нравственного и духовного значения.
Россия погибает от безответственной социальной мечтательности. Она
выздоровеет от социального реализма. Россия погибает от анархических
инстинктов и анархических идеологий. Она окрепнет от государственных
инстинктов и государственных идей. Россия погибает от русской склонности
к коллективизму, в котором тонет личность, коллективизму то религиозному
и мистическому, то материалистическому и экономическому. Для выздоровления
и возрождения России русскому человеку необходима некоторая доза
здорового нравственного индивидуализма. России нужен подбор качественно
возвышающихся личностей. В России необходимо повысить до высочайшего
напряжения личную инициативу и личную ответственность. Россия погибает
от безответственного русского человека, который все возлагает то
на социальную среду, то на судьбу, то на всесильное самодержавное
правительство, то на всесильный пролетариат. Россия будет выздоравливать
от повышения до высочайшей степени ответственности каждого лица.
Каждый должен принять на себя как можно большую ответственность
и уменьшить притязательность. Россия погибает от безответственных
притязаний всех и каждого и от слабого чувства обязанности. Она
будет выздоравливать, когда в русских людях сознание обязанности
победит притязательность. У русских почти атрофировано чувство долга,
а потому и право у них шатко. Для оздоровления России необходимо
укрепление у русских людей чувства долга
III
Необходимо освободиться от старой русской чувствительности, от ложной
сострадательности и сентиментальности, от исключительной власти
чувств и эмоций, в которых тонет воля и разум. Необходимо развить
в себе более суровые добродетели: с ними только и можно делать историю.
Россия погибает от экстенсивности русской души и русской культуры,
от слабой интенсивности труда. Россия выздоровеет и возродится от
большей интенсивности русской души и русской культуры, от повышения
интенсивности труда. Духовная дисциплина личности должна повести
за собой и дисциплину труда, от отрицания которой разваливается
хозяйственная жизнь России. Россия погибает от преклонения перед
количествами и от отрицания самостоятельного значения качеств и
качественного подбора. Она должна выздороветь и возродиться от почитания
качеств и качественного подбора и ограничения власти количеств качественными
началами. С этим связана переоценка нашего традиционного отношения
к демократии, которая заключает в себе большие опасности, если она
не подчинена никаким высшим качественным началам. Революция обнаружила,
что сам народ не хочет у нас чистого народовластия и не способен
к нему на данном уровне развития. Народ в глубине души ждёт таких
качественных избранников, которые властно выведут его к более человеческой
жизни. Для оздоровления России необходимо преодолеть те толстовские
моральные оценки, которые широко распространены в русском обществе.
Эти моральные оценки парализовали творческую энергию русской личности,
они обессилили русских людей в час мировой борьбы и вынули у них
оружие из рук, когда враг вступил на нашу землю. Русское непротивленчество,
русская пассивность, русский пацифизм - нездоровое явление. Это
добродетели не столько христианские, сколько буддийские
Для оздоровления России необходимо преодолеть все формы русского
народничества и народопоклонства, в каком бы виде они ни проявлялись,
- религиозном или материалистическом, славянофильском или революционном.
Русская революция есть завершение нашего народничества, его торжество
и его гибель, его горький плод и его конец. Это народническое сознание
всегда было великим препятствием для перехода России к более высокой
культуре, для роста русского могущества. Народническое сознание
несовместимо с постановкой творческих исторических задач. И в нём
есть возмущающая безответственность. Народнические сентиментальные
декламации кончились очень плохо, они кончились жестокостью и принесли
бедствия русскому народу. Те, которые из блага народного сделали
себе идеал, разрушили государственные и хозяйственные основы бытия
русского народа, которые только и могут быть источниками всяких
благ. Те, которые создали себе нравственный ореол из печалования
о страданиях народных, разрушили нравственные основы бытия русского
народа, без которых человек человеку делается волком. Так всегда
бывает с ложной безответственной чувствительностью, с морализмом,
оторванным от более глубоких духовных, религиозных истин. Мы стоим
перед задачей глубокого перевоспитания русского, народного характера
и русской личности. В жизни отдельного человека бывают тяжелые кризисы,
когда он близок к погибели. После такого кризиса человек собирает
свои духовные силы, подтягивается и дисциплинируется. Такое состояние
может переживать и целый народ. Если русский народ и после таких
страшных испытаний и кризиса не соберет своих духовных сил и не
дисциплинирует себя, то он может погибнуть, сойти с исторической
сцены. Для политического, государственного возрождения России необходимо
духовное возрождение русской личности, перерождение русской души.
Это и будет началом национального ренессанса. Русский человек погибает
от безволия. Он живёт по преимуществу чувством. Все его мышление
слишком эмоционально и заинтересованно, оно не любит объективного,
лишено пафоса объективности. И оздоровлением для русского человека
будет укрепление в нём воли; оздоровлением будет для него укрепление
разума, ищущего объективную истину. Мы по горькому и страдальческому
опыту знаем, какие духовные начала привели Россию к гибели. И мы
должны сознать, что спасти её могут лишь начала противоположные,
лишь иной дух. Этот иной дух и эти иные духовные начала должны быть
проповеданы широким кругам русской интеллигенции, которые пусть
понесут народу противоядие от тех ядов, которыми они долгое время
его отравляли. Россия может возродиться и должна возродиться, она
будет ещё великой и сильной. Но для этого должна воодушевлять нас
идея величия и силы России
"Накануне", № 6, с. 1-2, 1918 г.[*1]
Разрыв в газете - приблизительное прочтение
|
