|
Молодёжи о политической экономии 02
См. тж. 01 02
03 04
05 06
07 08
09
есть апологетика). Так буржуазная политэкономия стала вульгарной.
Гак может стать вульгарной любая наука, утратившая свою критичность,
своё революционное, обновляющее мир практическое отношение к действительности,
поставившая служение власти и оправдание её господства выше интересов
передового класса.
Второй из обещанных нами комментариев к тезису о классовом характере
политической экономии относится к более близким и но времени, и
в пространстве событиям. 1920 год. В нашей стране голод, холод,
разруха, а в партии - дискуссия. И о чём? О том, где найти хлеб,
откуда взять дрова, как пустить поезда? Нет, о профсоюзах. О месте
и роли этих объединений трудящихся в управлении обществом. В. И.
Ленин, указав на несвоевременность этой дискуссии, всё же отмечал
всю важность этого вопроса. Не решив, как привлечь массу трудящихся
(а это значит и профессиональные союзы - наиболее широкую организацию
рабочего класса) к сознательному творчеству новой жизни, к управлению
страной, иными словами, не решив проблемы, как сделать каждого рабочего
хозяином экономической жизни, избавиться от холода, голода и разрухи
в пролетарской республике было невозможно. И это был не только политический,
по и политэкономический вопрос о реальном наполнении отношений общественной
собственности экономическим содержанием, о превращении всех рабочих
в реальных собственников общественного производства.
И в этих условиях решающим оказался классовый подход. Казалось бы,
в чем ином может состоять интерес пролетариата, как не в том, чтобы
каждому профессиональному комитету дать управлять делами своего
завода и получать прибыль от продажи произведенной коллективом продукции?
Но В. И. Ленин резко выступает против. Как всегда не боясь называть
вещи своими именами, квалифицирует: анархо-синдикализм. Почему?
Да потому, что коренной экономический интерес пролетариата как класса
связан с его объединением в одно целое, в единую ассоциацию трудящихся.
Раздробленное же функционирование отдельных профессиональных групп
рабочих как товаровладельцев есть прямое следование интересу работника
не как революционного пролетария, а как обособленного собственника
рабочей силы, следование мелкобуржуазной тенденции в рабочем движении.
И здесь речь шла не о наклеивании обидных ярлыков, а о судьбах пролетарской
революции, о реализации интереса тех, кто шел на баррикады в 1905,
гнил на каторге в 1907, штурмовал Зимний и Кремль в 1917, тонул
в Сиваше в 1920, кто, покинув трибуну дискуссий о профсоюзах, пошел
на кронштадтский лед. Их интересом было равенство всех трудящихся
в целях свободного, гармоничного развития каждого человека, а не
рыночная конкуренция предприятий и профессиональных объединений
рабочих.
Но если передача управления экономикой обособленным профессиональным
союзам - отголосок проповеди мелкобуржуазной обособленности, то
где же выход? Формальное следование букве марксизма подтолкнуло
кое-кого к идее абсолютно жесткой централизации, огосударствления
массовых организаций трудящихся. Внешне всё вроде бы верно: крупное
производство требует централизации управления. Но эта полуправда,
частичная истина оказалась не меньшей угрозой пролетариату, чем
анархистские лозунги. Перед революционным объединением пролетариев
стал маячить призрак тоталитарной диктатуры оторванного от масс
государства. И здесь четкость классовой политической и экономической
позиции вновь совпала с конкретной истиной политэкономической науки:
только объединение самого широкого демократизма при выработке социальных
и экономических решений с дис-
23
циплиной централизованного, планового управления, только соединение
инициативы масс и их объединений - профсоюзов (школы управления
обществом и экономикой) - с централизованным управлением со стороны
государства рабочих есть реализация классового интереса пролетариата,
точное отражение объективной необходимости общественного планомерного
управления социалистическим производством.
Заканчивая этот раздел, хотелось бы подчеркнуть ещё одну важную
черту партийности в науке: её ни в коем случае нельзя понимать вульгарно,
как догматическое следование букве марксизма:
"Коммунизм
по книге сдав,
перевызубривши "измы",
он
покончил навсегда
с мыслями
о коммунизме.
Что заглядывать далече?!
Циркуляр
сиди
и жди.
- Нам, мол,
с вами
думать неча,
если
думают вожди..."
Нельзя понимать партийность науки и как принадлежность ученого к
определённой партии или тем более к классу. Речь идёт о другом:
об истинном и последовательном выражении объективных закономерностей
общественного развития, в чем может быть заинтересован только революционный
класс. Социальное происхождение ученого не имеет значения: буржуа
Фридрих Энгельс оказался последовательным выразителем интересов,
мировоззрения пролетариев в споре с рабочим Евгением Дюрингом, стоявшим
по всем вопросам философии, политэкономии и теории социализма практически
на мелкобуржуазных позициях. Блестящее доказательство тому - "Анти-Дюринг"
Ф. Энгельса - книга, написанная полемически остро, легко и вместе
с тем глубоко и точно раскрывающая для заинтересованного читателя
сложнейшие проблемы марксизма.
Кстати, эта работа великого ученого указывает и на то, что одной
из предпосылок постепенного "дрейфа"
24
многих обществоведов от истины к апологетике status quo или проповеди
мелкобуржуазных иллюзий были... методологические ошибки, блуждания
вокруг и около материалистической диалектики и боязнь применить
её на деле, иными словами, боязнь революционного осмысления действительности,
четкого и последовательного отражения противоречий и направлений
общественного развития. Поэтому Ф. Энгельс начинает свою критику
Дюринга с разбора его философских иллюзий. Вот почему и перед нами
лежит проблема метода нашей науки, метода политэкономии.
"ЗОЛОТОЙ КЛЮЧИК" ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
У каждой двери, ведущей в волшебный мир, должен быть свой "золотой
ключик". Или "пароль", несколько тайных слов (например,
"Сезам, откройся!"), позволяющих войти в заколдованную
пещеру Али-бабы. У тайн политической экономии тоже есть свой "волшебный
ключик", помогающий его обладателю не только проникнуть в тонкости
уже созданных политэкономических произведений, но и стать настоящим
учёным, творцом новых знаний.
Что это за ключ? Ответ известен: это метод науки политической экономии.
Но трудность здесь состоит в том, что сам этот метод - не свод правил,
доступных каждому (наподобие инструкции к детскому конструктору),
а особый раздел науки - методология политэкономии. Так что перед
нами сложная проблема: пообещав читателю "волшебный ключик"
к тайнам нашей науки, мы предлагаем ему включиться в анализ, может
быть, самого сложного её направления. Как же выйти авторам из этого
затруднения?
Начнём, пожалуй, с вопросов, далеких от методологии и более близких
к реалиям социалистического общества, логике его строительства и
совершенствования. Именно здесь нас подстерегает некоторый парадокс.
С одной стороны, социализм - это общество, которое может быть построено
только при опоре на научный фундамент. Надо сначала иметь представление
о том, что такое социализм, а потом уж его создавать. "Само
по себе" социалистическое общество и его экономическая система
не возникают (такова уж его природа), в этом его отличие от всех
остальных формаций. С другой стороны, ни одна наука не может возникнуть
раньше,
25
чем появился её предмет: попросту нечего будет изучать. Поэтому
никакой науки о построении социализма и его развитии в коммунизм
до того, как возникнет этот способ производства, быть не может.
Следовательно, науки о построении социализма не будет, пока не построят
социализм, а его не построят до тех пор, пока не будет науки. Круг
замкнулся. Змея вцепилась в свой собственный хвост и начала потихоньку
заглатывать самое себя...
Если сформулированный нами выше парадокс верен, то социализм как
экономическая система невозможен. Но ведь он есть! Следовательно...
наш парадокс неверен? Нет, сформулированная нами антиномия отнюдь
не является результатом фантазии авторов. Значит, надо со всем этим
разобраться...
Ключом для "объяснения" этой антиномии является понимание
того, что экономика социализма (как и политическая экономия, её
изучающая) является системой диалектической, т. е. возникающей,
становящейся и развивающейся на основе и из недр предыдущей общественно-экономической
формации. Отсюда следует, что подлинная наука "осваивает"
(изучает) свой предмет как становящийся в развитии и по мере его
возникновения и продвижения к целостности тоже развивается и обогащается.
Что это означает конкретно? Сразу не объяснишь. Поэтому отвлечемся
на некоторое время...
Отступление 3: О выращивании орхидей
Вам никогда не приходилось сталкиваться с орхидеями? Возможно, и
нет. Говорят, что это самое красивое, самое благородное - и самое
капризное растение на земле. Царица земной флоры. Или даже принцесса
(быть может, на горошине...). Но шутки в сторону. Выращивание орхидеи,
особенно нового, неизвестного вида, в искусственных условиях - занятие
удивительно сложное. Оно требует опыта, чутья, внимания и главное
огромных научных знаний: во-первых, об условиях, в которых она обычно
развивается, и, во-вторых, о том, как жили её предшественники -
те растения, из которых выращивается новая разновидность. Этого
в принципе достаточно. Если есть благоприятные материальные условия,
можно выращивать новый цветок.
Первый шаг - воссоздание условий для развития старого вида с некоторыми
коррекциями - известно, что новый цветок потребует и некоторых новых
условий. И сели проклюнулись первые ростки, можно быть уверенным
- условия соблюдены верно. Эта первая информация создает основу
науки о выращивании нового сорта. Увидев росток, опытный садовод
сможет сделать и первые поправки к первоначальному плану, а первые
дни жизни нового растения внесут уже серьёзные изменения в наши
представления о том, как надо выхаживать этот сорт орхидей. Наука
будет "создавать" свой предмет (помогать вы-
26
ращивать цветок) и изменяться, совершенствоваться вместе с ним.
Первые изменения в жизни растения вызовут совершенствование, развитие
науки о его росте, которые помогут улучшить уход. Цветок вымоет
и снова потребуется его вновь изучить, а паука опять поможет ему
набрать силу и т. д., пока он не отцветет. Но малейшая ошибка, неточность
садовника или его учёного собрата - и цветок погибнет, так и не
успев расцвести.
Мы увлеклись? Нет, не очень. Ведь мы сейчас говорили не о цветоводстве,
а об общих принципах познания и научного построения диалектических
систем, в частности политической экономии социализма. Они формируются
именно так, как было показано выше: создаются объективные материальные
условия для возникновения экономики социализма (обобществление производства
капиталом, сплочение пролетариата как класса) и возникают основы
науки о её построении. Основы эти складываются на базе изучения
закономерностей развития предшествующей формации (К. Маркс, изучая
капитализм, научно доказал, что социализм должен быть обществом
с планомерно организованным производством, нацеленным на свободное
всестороннее развитие личности каждого) и общих законов развития
общества.
Этого достаточно для начала науки о строительстве социализма, а
эта наука - достаточная предпосылка для сознательного строительства
нового общества после победы социалистической революции. Первый
росток социализма дает новый толчок развитию науки о его построении.
Как грамотный биолог по генному коду, заложенному в хромосомах клетки,
увидит будущий организм, так настоящий учёный-политэконом и в первых
чертах экономики рождающегося социалистического общества увидит
существенные свойства его грядущего состояния. Каждый новый шаг
в строительстве социализма будет обогащать науку об экономике нового
общества. Каждый новый шаг социалистической системы будет служить
важнейшим стимулом её дальнейшего прогресса. И ошибки, отклонения
от подлинно научного пути здесь могут иметь последствия, куда более
гибельные, чем при выращивании орхидей.
Для того чтобы решать эту задачу, экономическая наука должна обладать
полным и точным знанием об экономической системе социализма. Но
эта система столь велика, что познать все её элементы и все связи
между ними не под силу ни одному, даже самому гениальному ученому.
Даже крупному НИИ не под силу. Следовательно... экономическая наука
невозможна?
27
И всё же экономическая наука существует. И она может отразить всё
многообразие экономических явлений. Почему? Потому что познает не
сумму составляющих экономическую систему элементов и их связей,
а экономику как целое, законы функционирования и развития этого
целого. Познает не путём перебора и описания, а на основе диалектического
метода восхождения от абстрактного к конкретному, от простого к
сложному, который охватывает сначала простейшее отношение системы,
её простейшее противоречие. Тем самым дается предельно абстрактная,
предельно общая характеристика экономической системы. Затем из этого
отношения, противоречия выводится другое, более конкретное, менее
общее, лежащее ближе к поверхности экономических явлений. Учёный
как бы следит за тем, как сам предмет, сама экономика развивается,
изменяется, обогащается... Результат - научно достоверное знание.
И не только о каком-то современном состоянии народного хозяйства,
но и о законах его развития, о логике становления и функционирования
экономической системы.
Объяснить точно и в то же время просто этот процесс невозможно.
Здесь начинается наука, а любая наука - это terra incognita (неизвестная
земля - лат.). У неё свой язык, свой аппарат, свой метод. Не зная
всего этого, её не поймешь. Поэтому ограничимся лишь некоторыми
иллюстрациями к проблемам методологии.
Начнём, пожалуй, с... начала. Звучит двусмысленно, но первый вопрос
методологии науки - это проблема начала. "Трудно найти начало
в философии, и причина этой трудности, равно как и возможности устранить
её были предметом многократного обсуждения", - сказал почти
два века назад Гегель (Гегель Г. В. Ф. Наука логики. В 3-х томах.
т. I. M.: Мысль, 1970. С. 123). К. Маркс по этому вопросу писал:
"Всякое начало трудно, - эта истина справедлива для каждой
науки" (Предисловие к первому изданию "Капитала".
- Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. т. 23. С. 5). "Да, это
поистине трудно", - подтвердит любой современный учёный, столкнувшись
с наличием по меньшей мере двух десятков различных достаточно обоснованных
гипотез начала политической экономии социализма.
Трудно, но не невозможно. Марксистская диалектическая логика и методология
политической экономии могут дать достаточно точный ответ на вопрос
о том, каким должно быть начало науки. В самом деле, с чего
28
началась научная политэкономия капитализма? С того же, что и всякая
наука: с анализа фактов, их первичной систематизации и обобщения.
Здесь учёным пригодились и анализ (расчленение некоторого представления
на отдельные его компоненты, выделение его составных частей), и
синтез (обобщение фактического материала, выделение общих черт в
разрозненных фактах), а из разрозненных, хаотических представлений
о целом сформировались первые научные абстракции: труд, товар, деньги.
Однако до подлинной науки было ещё далеко, анализ и синтез, статистические
обобщения и системы, построенные на аналогиях и первичной систематизации,
лишь приготавливают полуфабрикаты для науки, которой из них ещё
предстоит создать диалектическую систему категорий. Именно в этот
момент проблема начала обнажает свою глубину, встает вопрос об исходной
категории политической экономии.
Чтобы показать её некоторые черты, воспользуемся образом некоего
дерева, скажем, дуба (политэкономам почему-то очень нравятся дубы).
Первичное обобщение данных опыта позволяет установить путём анализа
наличие ствола, ветвей, листьев, синтетически (т. е. через поиск
единства, общих черт) свести ветви и ствол к некоторому единству
и вывести категорию "древесины дуба". Но до научного представления
об этом дереве как живом, развивающемся организме ещё далеко. Нужно
найти источник его развития, показать его самое простое состояние
и из него, как из клеточки, вывести всё богатство его определений.
Поэтому начало может быть определено как самое простое и неразвитое
состояние объекта и самое простое понятие, отражающее этот первоначальный
облик объекта. Что есть простой, неразвитый дуб? Да очень просто,
это желудь. Желудь - это весь дуб, только очень молодой, сведенный
к своему самому элементарному состоянию. Так и в системе категорий
политической экономии первой становится та, что отражает самое "молодое",
предельно простое, неразвитое состояние данного объекта - системы
производственных отношений определённого способа производства (скажем,
буржуазного, Для которого роль такого "желудя" играет
товар, - но об этом в следующей главе). Так выявляется предельная
абстракция (исходная категория) политической экономии.
Самое простое и неразвитое - вот и вся тайна нача-
29
ла? Нет, не вся. Самое первое понятие науки будет жизненно лишь
тогда, когда будет отражать противоречие исходного производственного
отношения, ибо единственный источник жизни предмета - это его противоречия.
"Не верь учению, которое все противоречия сводит к единству",
- сказал Платон. Эти слова его в полной степени относятся к исследованию
проблемы начала: не верьте авторам, которые не нашли в исходном
пункте действительного, отражающего жизнь противоречия.
Ещё одна тайна начала: оно должно быть первым, позади него ничто
не должно лежать; начало потому и начало, что оно ничем не опосредовано.
Что порождает желудь? Откуда он взялся? Как откуда, возразите Вы,
- с дуба упал, конечно. А самый первый желудь откуда упал? Видимо,
с некоторого "прадуба". Следовательно, начало производственных
отношений является непосредственным только в рамках данного способа
производства, а вообще-то оно, конечно, не с неба падает; его предпосылки
создаются предшествующей экономической системой.
Дело за малым: ученому надо суметь отличить начало от этих предпосылок.
Как? И здесь методология может дать достаточно определённый ответ:
если некоторое простейшее производственное отношение воспроизводится
развитым способом производства - значит, начало выбрано правильно.
Если на дубе выросли желуди, значит, желудь - зародыш дуба. Но если
из того, что мы назвали желудем, выросло дерево, с которого мы собираем
яблоки, значит мы что-то напутали с началом.
И последняя черта начала: оно должно совместить в себе два противоположных
качества, быть одновременно и некоторым особым экономическим феноменом,
отдельным производственным отношением, и всеобщей формой для всех
других отношений. И особенное, и всеобщее - такова природа начала.
Ещё точнее: начало - это такое всеобщее отношение, которое обладает
отдельным, особенным существованием наряду с другими отношениями.
Но не нонсенс ли это, не теоретически ли выраженная несообразность?
Разве можно себе представить некую "лошадь вообще", пасущуюся
в стаде будённовских, арабских и т. п. скакунов? Нет! Тогда давайте
возьмем другой пример, использованный Э. В. Ильенковым - одним из
крупнейших специалистов в логике "Капитала": перед нами
несколько потомков одного
30
человека. Если это не дети, а, скажем, внуки или правнуки, то обнаружить
в них общие черты будет очень сложно. У них могут быть разной формы
рты, носы, разный цвет глаз и даже разные черты характера.
Так что же, между этими родственниками нет никакого материального
единства? "Нет, есть", - скажет любой человек и тут же
укажет в это единство пальцем: "Они же родственники!"
Их единство - общий предок: прадед, дед или отец. И этот их генетический
исток есть то реальное конкретное общее, которое связывает конкретным
единством всех непохожих потомков. Этот отец их всех - живое (живое
в истории, т. е. когда-то жившее), обладающее особенным наличным
бытием всеобщее, которое существует наряду со своими особенными
проявлениями: сыновьями, внуками, а может быть, и правнуками. Аналогично
можно использовать пример с лошадьми: наряду с современными породами
лошадей когда-то существовала и существует поныне та первая "порода"
лошади, от которой они все произошли (по-видимому, эту роль играет
лошадь Пржевальского). Точно так же и в экономической жизни всякого
способа производства существовало то первое и простейшее производственное
отношение, из которого выросла вся система и которое сохраняется
там наряду со своими "потомками". Буржуазная система производственных
отношений началась, например, с товара, из противоречий которого
выросли деньги, а затем и капитал.
Итак, методология политической экономии может дать довольно четкую
"подсказку" о том, каким должно быть начало системы производственных
отношений любого способа производства. Найдите отношение, которое
будет самым простым и неразвитым в системе, удовлетворит требованию
непосредственности начала, явится одновременно и особенным отношением,
и всеобщей чертой, генетическим единством всех других отношений,
их общим "предком". Найдите отношение, удовлетворяющее
этим требованиям, и Вы с достаточно большой степенью уверенности
сможете предположить, что начало выбрано правильно. Однако доказательством
Вашей правоты будет лишь вся система категорий политической экономии,
выведенная из этого начала, и то лишь при условии, что вся эта система
будет истинной.
В чём критерий истинности? В практике. А что такое практика для
политэкономии? Это действительное развитие производственных отношений,
их история. Однако
31
конкретная история производственных отношений, например капитализма,
- это достаточно запутанный процесс, в котором немало зигзагов,
повторов и случайностей. Неужели все их надо воспроизводить в строгой
логике науки? Тогда вместо системы категорий мы получим исторический
трактат, лишь один из частных образов и вариантов общих закономерностей
развития капитализма. Может быть, тогда вообще оставить в стороне
историю и заняться чистой наукой? Но марксизм тем и отличается от
схоластических и идеалистических теорий, что он на каждом шагу свои
теоретические тезисы проверяет практикой, а это и есть исторически
развивающаяся деятельность людей, их общественные, производственные
отношения. Так что, уйдя от истории, мы уйдем от жизни, от истины.
Где же выход?
По-видимому, там, где теория отражает не случайные, а закономерные,
существенные черты в историческом процессе развития производственных
отношений. Если это так (а это действительно так), то остается решить
только одну проблему: как разобраться, что существенно в истории,
а что случайно? Методология подсказывает два основных критерия.
Если данный феномен истории (производственное отношение) воспроизводится
в развитой системе, значит, он существен для неё, если нет - значит,
случаен (у человеческого зародыша есть хвост и жабры, но взрослой
особи они не нужны, следовательно, это "зигзаг", атавизм
истории онтогенеза - развития человеческого организма). Второй критерий
- выделение в историческом процессе действительных и внутренних
для данной системы производственных отношений диалектических противоречий.
Противоречия - источник развития, и потому они неслучайны, закономерны,
без них предмет умрет.
Для того чтобы подытожить сказанное выше, трудно найти что-либо
лучше слов Ф. Энгельса из его рецензии на одну из первых фундаментальных
политико-экономических работ К. Маркса "К критике политической
экономии": "С чего начинает история, с того же должен
начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение будет представлять
собой не что иное, как отражение исторического процесса в абстрактной
и теоретически последовательной форме; отражение исправленное, но
исправленное соответственно законам, которые дает сам действительный
исторический процесс, причем каждый момент может рассматриваться
в той точке его развития,
32
где процесс достигает полной зрелости, своей классической формы.
При этом методе мы исходим из первого и наиболее простого отношения,
которое исторически, фактически находится перед нами, следовательно,
в данном случае из первого экономического отношения, которое мы
находим. Это отношение мы анализируем. Уже самый факт, что это есть
отношение, означает, что в нём есть две стороны, которые относятся
друг к другу. Каждую из этих сторон мы рассматриваем отдельно; из
этого вытекает характер их отношения друг к другу, их взаимодействие.
При этом обнаруживаются противоречия, которые требуют разрешения.
Но так как мы здесь рассматриваем не абстрактный процесс мышления,
который происходит только в наших головах, а действительный процесс,
некогда совершавшийся или всё ещё совершающийся, то и противоречия
эти развиваются на практике и, вероятно, нашли своё разрешение.
Мы проследим, каким образом они разрешались, и найдем, что это было
достигнуто установлением нового отношения, две противоположные стороны
которого нам надо будет развить и т.д." (Маркс К., Энгельс
Ф. Соч. 2-е изд. т. 13. С. 497-498).
А теперь мы хотим предложить Вам маленькое эссе об истории жизни
и творчества крупнейших политико-экономов. История науки - это ещё
один "ключик" к её логике, к тайнам её развития. Быть
может, самый драгоценный и дорогой для всех нас "ключ".
"И БЫЛ ГЛУБОКИЙ ЭКОНОМ"
"...То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет".
А Вы, читатель, знаете, почему не нужно золота государству, если
оно имеет "простой продукт", что такое этот самый простой
продукт и в связи с полемикой между какими двумя экономическими
школами всё это сказано? Нет? А вот Евгений Онегин знал. Почему?
Да потому, что он "читал Адама Смита". И было это сто
шестьдесят лет назад, и был Онегин отнюдь не профессионал-экономист,
а "повеса", которому едва исполнилось "осьмнадцать
лет". Почти что Ваш ровесник, читатель. Нет-нет, мы не корим
Вас. Просто в те времена
33
"Богатство народов" Адама Смита читали не меньше, чем
романы Ричардсона.
Однако у Вас всё ещё впереди... У Вас впереди и "роман"
под названием "Юность науки" А. В. Аникина - книга, посвященная
истории экономической науки, написанная живо, точно и с блестящим
юмором. Мы воспользуемся ею для нашего совсем коротенького эссе
о наиболее замечательных представителях экономической науки прошлого.
Кем они только ни были, экономисты ушедших веков! Пожалуй, ни одна
наука не может похвастаться столь богатым разнообразием характеров,
судеб и идеалов её служителей. Великие, величайшие в истории авантюристы
и досточтимые отцы семейств, не покидавшие своих очагов на протяжении
всей жизни, министры, фавориты, государственные деятели и государственные
преступники, миллионеры и нищие, великие физики и туповатые полковники,
врачи (их было не менее шести), священники, спекулянты, лорды, шпионы,
наставники величайших полководцев и даже один "Аноним 1738
г."...
И всё же главной отличительной чертой большинства этих людей было
честное служение науке, благородство научных убеждений и стремление
к общественному прогрессу. Они не только кошельком, но часто и жизнью
расплачивались за свои научные убеждения, и в особенности за стремление
претворить их в дело. Экономическая наука никогда не стояла в стороне
от жизни, от её борьбы, от её противоречий, от её прогресса, и "экономам"
приходилось дорого за это платить.
Но всё по порядку. Рождение экономической науки покрыто тенью веков,
как и рождение самой экономики, которое произошло многими тысячелетиями
раньше. Примитивное хозяйство не требовало особых научных экономических
знаний. Наука же появляется тогда, когда в ней возникает необходимость.
Необходимость в экономической науке появилась только с развитием
буржуазного производства. Но зачатки этой науки возникли гораздо
раньше. Законы Ману, Кодекс Хаммурапи, деятельность и сочинения
Гесиода, Солона, Катона, Варрона и других мужей древности содержат
немало экономических аспектов. Впрочем, эти имена Вам, мало что
говорят. А вот имя Александра Македонского всем известно. Величайший
полководец древности. Человек, слава которого смущала не одно молодое
поколение, рождая в неок-
34
репших душах стремление к величию. А между тем рядом с великим полководцем
жил не менее великий муж древности - Аристотель Стагирит. Философ,
учение которого господствовало в течение полутора тысячелетий, сыграло
роль научной революции, а затем превратилось в ненавистную догму,
сомневавшихся в которой посылали на костёр. За время, пока создавалось
его учение, возникла одна из величайших в древней истории империя,
а за время, в течение которого эта научная система разошлась по
свету, эта империя успела рухнуть...
Мудрый человек, родившийся в небольшом македонском городе Стагире
и проживший в Афинах значительную часть своей творческой жизни с
женой, дочерью и приемным сыном, окруженный учениками и помощниками,
он создал фундаментальные труды по всем основным областям человеческого
знания, возможного в ту далекую эпоху. Философ и величайший логик,
этот человек стал одним из основоположников науки об общественных
отношениях. В рамках этой науки лежат и основные его экономические
воззрения. Важнейшее из них - догадка (поистине гениальная для своего
времени!) о том, что стоимость товаров предполагает нечто общее,
присущее всем им, то, что и делает их соизмеримыми. Тем самым он
поставил одну из ключевых проблем экономической науки. Проблема
же эта такова: в условиях общественного разделения труда каждый
человек специализируется на производстве какого-либо одного из видов
продукции, которые, если они производятся в частном хозяйстве, обмениваются
на рынке. "Мы меняемся потому, что мне нужен твой товар, а
тебе - мой", - очень точно заметил Аристотель и спросил себя:
"А что определяет пропорцию, в которой будет совершен обмен?
Почему за простой глиняный горшок дадут одну меру зерна, а за краснофигурную
амфору - десять? Что делает эти продукты соизмеримыми, что определяет
величину их стоимости?" И здесь Аристотель остановился. Решение
так и не было найдено, но проблема уже поставлена. Началась история
науки политической экономии...
Отступление 4: О дуэлях
"Дуэль это единственное достойное средство защитить свою честь,
если она у Вас есть", - так мог бы сказать Антуан Монкретьен,
сьер Де Ваттевиль - дворянин, дуэлянт, почт, изгнанник, приближенный
короля, мятежник и государственный преступник, начавший и кончивший
свою жизнь под ударами шпаг и в дыму пистолетных выстрелов. Его
труп был сожжен, а пепел развеян по ветру. Он писал трагедии на
античные сюжеты и торговал скобяным товаром,
35
был экономическим советником при Людовике XIII и политическим эмигрантом,
его называли разбойником и фальшивомонетчиком...
Монкретьен был странным человеком, и всё же о его имени можно с
полным правом сказать: "good name" (доброе имя). Оно вошло
в историю по весьма и весьма странной для этого человека причине
- это он первым ввёл в литературу термин "политическая экономия".
Наука, которую затем прославят многие имена, получила своё имя в
1615 г. благодаря Монкретьену и ещё благодаря... одной из его дуэлей.
Дуэль не была чём-то исключительным в начале XVII в. Она была скорее
правилом. Но иногда она вела к трагическим последствиям.
Так случилось и с Монкретьеном. Неудачная (т. е. в строгом смысле
удачная - соперник был убит) дуэль - и он вынужден бежать в Англию.
Но на экономическую науку эта дуэль оказала весьма благотворное
влияние, ведь именно в этой "самой буржуазной" стране
Монкретьен начинает интересоваться экономическими проблемами, именно
там у него рождается долго не оставлявшая его мысль: усовершенствовать
порядки в его родной Франции на английский манер. И вот, вернувшись
домой, он издает в Руане свой "Трактат политической экономии".
Наука обретает имя, но пока только имя: научное значение "Трактата"
было невелико.
Начало экономической науки было столь же трудно, как и начало любой
науки вообще. Новые экономические воззрения рождала буржуазия -
класс активный, предприимчивый, деловой. И были они поначалу во
всем сродни этим пионерам современного молоха наживы: не столько
истины науки, сколько советы по накоплению денег, не столько проблемы,
сколько нравоучения...
Серьёзная наука возрождается в середине XVII в., когда в неё приходит
Уильям Петти. "Петти чувствует себя основателем новой науки...",
"Его гениальная смелость...", "Оригинальным юмором
проникнуты все сочинения Петти...", "Само заблуждение
Петти гениально", "Настоящий шедевр по содержанию и по
форме", - так написал о нём К. Маркс. А начинал Петти как юнга
на торговом корабле: 14-летний сын суконщика из маленького города
Рамси, что расположен в Южной Англии, не пожелал заниматься наследственным
ремеслом и бежал. Бежал за приключениями, но не в меньшей мере и
за богатством, бежал, чтобы найти своё место в мире и утвердить
своё "Я". Это было типично для XVII в.
В детстве Петти был вундеркиндом. Кроме родного английского, он
изучил латынь, французский и греческий. Он знал математику, геометрию,
астрономию и медицину. Он побывал в иезуитском колледже, служил
на военном флоте, чертил карты и занимался перепродажей имущества.
Прежде чем вернуться в Англию, где в Оксфорде
36
он стал доктором физики, профессором анатомии и вице-принципалом
(нечто вроде проректора) одного из колледжей, ему пришлось побывать
в Амстердаме и Париже, поработать в лавке ювелира и оптика... Одно
время Петти даже служил секретарем весьма известного английского
философа Гоббса. В жизни и науке Петти всего добивался сам и добился,
многого: в 40 лет был возведен в рыцарское звание и стал именоваться
сэр Уильям Петти. Начав без гроша в кармане, на склоне лет он жил
роскошно. Однако относился к этому весьма безразлично и по-философски.
И главное: в 14 лет Петти был безграмотен, а в 50 стал великим учёным,
главным богатством которого были не титул, не огромные земельные
владения, а 53 ящика бумаг, в которых хранились записи его основных
мыслей.
В биографии Петти есть немало темных мест. Его состояние нажито
во время спекуляций земельными участками в Ирландии, где он был
землемером, он служил Кромвелю и Якову II, он даже сидел в тюрьме
"за неуважение к суду". В глазах современников он имел
троякую репутацию: ученого, прожектера и махинатора. Сложным человеком
был сэр Уильям Петти...
Но науке этот человек дал многое. Он провозгласил идею определения
стоимости товаров трудом (напомним, читатель, что без этой теории
были бы невозможны научное исследование эксплуатации рабочего класса
капиталистами, вывод о революционной миссии пролетариата, научный
социализм). Он показал, что деньги - это товар особого рода, играющий
роль всеобщего эквивалента, он писал о ренте, заработной плате,
разделении труда. Он заложил основу для новой науки - статистики,
которую он сам называл "политической арифметикой".
На смену Петти идёт целая плеяда учёных-экономистов. Люди разных
судеб и разного таланта, они оказали различное влияние на развитие
науки, которой посвящали своё время и свой труд.
Пьер Буагильбер - неистовый, честный и бескорыстный прожектер, всю
свою жизнь боровшийся с интересами сильных мира сего, консерватизмом
и обыкновенной человеческой тупостью. О его характере и о характере
его деятельности красноречиво говорит уже название его первой книги:
"Подробное описание положения Франции, причины падения её благосостояния
и простые способы восстановления, или как за один месяц доставить
королю все деньги, в которых он нуждается, и обо-
37
гатить всё население". Здесь и непередаваемый колорит эпохи,
и смешная сейчас наивность утопии... А между тем этот человек описал
экономические кризисы более чем за сто лет до того, как разразился
первый из них.
Джон Ло, который в двадцать лет, по словам своих друзей, был уже
"весьма хорошо знаком со всеми видами распутства". Его
звали Beau Law (красавчик Ло, франт Ло), но он был романтиком. Только
особого рода - Ло был романтиком банковского дела. Он писал о банках,
как страстный любовник пишет о предмете своего обожания, он добивался
осуществления своих проектов с упорством фанатика, он не отказался
от своих идей и "проектов" даже на старости лет, после
страшного краха своей идеи... Начав, как и Монкретьен, с убийства
своего соперника на дуэли, он бежал во Францию и добился поста министра
финансов. Он нажил колоссальное состояние, которое лопнуло, как
мыльный пузырь. Вновь был выслан - на сей раз из Франции - с чужбины,
которая была ему милее Родины. Этот человек начинал свою жизнь как
карточный игрок и бретер и кончил её так же. А между тем с его именем
связаны деяния, вновь "открытые" через 200 лет. Ло впервые
в широких масштабах ввёл бумажноденежное обращение, породившее невиданную
инфляцию (обесценение денег и соответствующий рост цен на товары),
создал одну из первых акционерных монополий, чей капитал был сращен
с банковским. Он предложил то, что сейчас экономисты называют государственным
регулированием кредитно-финансовых отношений и антиинфляционной
политикой, и впервые показал, какие губительные последствия для
народа вызывает эта самая инфляция. Он был талантливым авантюристом
и дельцом, этот шотландец Джон Ло...
Даниель Дефо. Один из самых талантливых журналистов и шпионов своей
эпохи. Он написал целую серию солидных трактатов по географии, экономике,
политике и даже демонологии и магии. Он написал несколько толстых
романов, но в историю вошел как автор "безделицы", которой
сам не придавал никакого значения, - "Робинзона Крузо".
Доктор Бернард Мандевиль. Говорили, что он живёт подачками винокуров
и пивоваров, которые платят ему за выступления в печати в защиту
спиртных напитков. А К. Маркс о нём сказал: "Честный человек
и ясная голова" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.23. С.629).
38
Почему? Наверное потому, что этот человек безжалостно вскрыл один
из основных пороков буржуазного общества, где "роскошь давала
занятие миллиону бедняков, а мерзкая гордыня - ещё миллиону. Сама
зависть и тщеславие служили трудолюбию, а их порождение - непостоянство
в пище, убранстве и одежде, этот странный и смешной порок, - стал
самым главным двигателем торговли" (Цит. по: Аникин А. В. Указ.
соч. С.119).
Многие приложили свою руку к экономической науке. Крупнейшие философы:
Томас Гоббс, Джон Локк, Давид Юм, Гельвеции, Кондильяк... Дельцы
всех мастей: Томас Мен, Дадли Норе, уже упоминавшиеся Ло и Буагильбер.
Представители тогдашней интеллигенции: врачи (Петти, Барбон, Мандевиль,
Кенэ), аббаты (Галиани - один из первых оригинальных итальянских
экономистов, Такер, Мальтус). Политические деятели, из которых прежде
всего следует отметить Бенджамина Франклина - одного из наиболее
значительных людей Америки XVIII в. Активный участник борьбы за
независимость, физик (один из создателей современной науки об электричестве),
философ, политик, он находил время и для занятий экономикой. Говорят,
он начал интересоваться ею после того, как в захудалой таверне "Рога",
что в Гипсайде, был представлен Мандевилю. Франклину тогда было
19 лет...
И всё же подлинное рождение экономической науки связано с такими
учёными, как Франсуа Кенэ, Адам Смит и Давид Рикардо.
Кенэ, один из крупнейших политэкономов всех времен и народов, основоположник
теории общественного воспроизводства (т. е. производства как процесса,
в котором все составные элементы находятся в состоянии пропорциональности,
соответствуют друг другу), был человеком спокойным. Во всяком случае
по сравнению с Монкретьеном или Ло. И жизнь его была спокойной.
Он родился в крестьянской семье. Был восьмым из 13 детей. Жил и
работал, как все они. Единственное, что его отличало, - способность
пройти десятки лье, отделявшие его деревушку Мерэ (расположенную
близ Версаля) от Парижа, только затем, чтобы купить там нужную книгу.
В остальном он был таким, как все. В 17 лет поступил подручным к
местному эскулапу и скоро стал признанным хирургом, т. е. умел вырывать
зубы, вправлять суставы и главное - пускать кровь (кровопускание
было тогда универсальным методом лечения). Далее всё идёт как по
писаному: женитьба на дочери па-
39
рижского бакалейщика, солидное приданое, истраченное с умом, семнадцатилетняя
практика в Манте, недалеко от Парижа, слава искусного врача. Затем
взлет - личный врач герцога Виллеруа, а через 16 лет и маркизы Помпадур,
фаворитки Людовика XV.
Но за этими внешними событиями скрывалось нечто гораздо более существенное
- становление и развитие ученого. Современники его сравнивали с
Сократом: мудрый, слегка лукавый человек. Он не любил выставлять
напоказ свою ученость и на первый взгляд был простоват, но любил
озадачить собеседника притчей с глубоким и не сразу понятным смыслом.
"Умён, как дьявол". "Хитёр, как обезьяна". Таковы
мнения современников. Какое из них более справедливо? Быть может,
оба сразу?
Кенэ был медиком, и только медиком, большую часть своей жизни. Политэкономия
его заинтересовала, увлекла (а может быть, и поглотила? Впрочем,
нет, он никогда не переставал быть разносторонним человеком) лишь
в 60 лет... Кто-то из его знакомых сказал: у него 30-летняя голова
на 80-летнем туловище. И это было справедливо: этот человек был
молодым учёным, под его пером рождалась новая наука - наука, которой
не нашлось места среди блестящего двора Людовика XV. Но ученого
это не останавливало, скорее всего, даже не очень сильно задевало.
Во всяком случае внешне это мало проявлялось.
Что он создал, доктор Кенэ? Многое... Очень многое. В частности,
вроде бы совсем простую вещь - экономическую таблицу, в которой
"обрисовал" движение общественного продукта и денег между
тремя классами: производительным (крестьяне), собственников (дворянство)
и бесплодным (все остальные: ремесленники, рабочие и буржуа).
Членение на классы, безусловно, странное. С научной точки зрения
абсолютно неточное. Но у доктора Кенэ для этого были свои резоны.
Полуфеодальное общество Франции времен Людовика XV вряд ли могло
подсказать что-либо иное. Главное было в другом: в науку фактически
было введено понятие пропорций и воспроизводства - заслуга колоссальная.
Заслуга, позволяющая поставить Кенэ в один ряд с величайшими людьми
его времени - Руссо, Дидро, Мирабо, д'Аламбером, многие из которых
собирались у него дома, на антресолях Версаля, куда к ним заглядывала
"послушать умных речей" даже всесильная фаворитка короля...
40
Но оставим пышный французский двор. Впереди нас ждёт Смит, жизнь
и деятельность которого мало соприкасались с царствующими особами.
Но это не помешало (а скорее всего, помогло) ему стать поэтом экономической
науки. Он "удивительно чувствовал романтику обыденных хозяйственных
явлений. Под его пером все эти акты купли и продажи, аренды земли
и найма рабочих, уплаты налогов и учета векселей приобретали совсем
особый смысл и интерес. Оказывалось, что без них не поймешь и того,
что происходит в „благородной" высшей сфере политики, управления
государством. Тем, что политическая экономия казалась во времена
Байрона и Пушкина такой интересной, она обязана Смиту", - так
написал о великом политэкономе А. В. Аникин (Указ. соч. С. 184),
и нам нечего прибавить к этим словам. Разве что немного рассказать
о жизни этого человека.
Шотландец по происхождению, он в полной мере обладал всеми свойствами
шотландского характера: трудолюбием, деловитостью, бережливостью,
склонностью "помудрствовать". И всё же это далеко не всё
объясняет в его характере... У Смита было хорошее образование (он
окончил сначала Глазговский, а затем Оксфордский университет). Он
рано стал "либералом". И если сейчас мы это слово берем
в кавычки, то в середине XVIII в. этого делать не следовало бы.
Некоторые мысли Смита в то время классифицировались почти как вольнодумство.
"Для того, чтобы поднять государство с самой низкой ступени
варварства до высшей ступени благосостояния, - писал он в 1755 г.,
- нужны лишь миру легкие налоги и терпимость в управлении; всё остальное
сделает естественный ход вещей..." (Цит. по: Аникин А. В. Указ.
соч. С. 189). Под "естественным ходом вещей", правда,
разумелось свободное развитие капиталистического предпринимательства.
В 28 лет Смит уже профессор, и дальнейший размеренный ход его жизни
нарушила разве что поездка во Францию, где он познакомился с Кенэ
и его коллегами, но светским человеком так и не стал... Зато по
возвращении домой он написал "Исследование о природе и причинах
богатства народов" и тем обессмертил своё имя.
Смит многое дал политической экономии. Новые шаги в Развитии метода
науки, прогресс в трудовой теории стоимости, определении цены, капитала,
классов, ренты, Разделения труда - всего не перечислишь. Он был
во
41
многом непоследователен, великий экономист XVIII в. Но другим он
и не мог быть...
За то, что не успел сделать Смит, взялся Рикардо. Именно с этим
именем в политической экономии прочно связана "классическая"
трактовка товара, денег, капитала, прибыли, процента и ренты - основных
экономических категорий и отношений капитализма. А познакомился
с политической экономией этот преуспевающий делец из Сити случайно
- скучая на курорте, где лечилась его жена, он зашел в публичную
библиотеку, полистал "Богатство народов" и попросил занести
книгу ему домой...
"Гений из Сити", Рикардо был дилетантом в политической
экономии. Но этот "дилетант" наиболее точно в домарксистской
политической экономии сформулировал основы трудовой теории стоимости
как самого общего регулирующего принципа буржуазного хозяйства,
развил определения капитала, вплотную подошел к пониманию противоположности
в движении прибыли и зарплаты. Рикардо пришел к выводу, что прибыль
капиталиста есть неоплаченный труд рабочего, хотя и не смог объяснить
возникновение этой прибыли на основе закона стоимости.
Свою самостоятельную жизнь Рикардо начал в 21 год, когда он против
воли отца женился на дочери врача-квакера, был вынужден уйти из
иудейской общины и... остался "на бобах". Однако "рай
в шалаше" со своей милой женой молодому и активному Давиду
не улыбался, и он активно взялся за дело. Начав почти с нуля, он
менее чем за десять лет становится миллионером. Как? Сегодня мы
это расценим как спекуляцию с облигациями государственных займов,
курс которых в конце XVIII - начале XIX в. колебался с удивительной
быстротой. Был ли этот метод честным? Если судить с точки зрения
"приличного" английского общества того времени - был.
Хотя некоторый "душок" всё же присутствовал в отношении
тамошнего "света" к молодому) дельцу. Если судить с точки
зрения нашей морали - не был. Но не потому, что он спекулировал
на бирже, а потому, что он был капиталистом, а это значит - присваивал
чужой труд. Кстати, к тайне этого присвоения! Рикардо - учёный подошел
вплотную. Но не раскрыл её. Это могла сделать только пролетарская
политэкономия.)
Однако мы уважаем Рикардо не за "деловые" качества (говорят,
он обладал феноменальным "чутьём" и
42
никогда не терял хладнокровия - качества, поистине неоценимые для
биржевого игрока), а за его научную увлеченность, честность и несомненный
талант...
Но вот в экономическую науку пришел К. Маркс. С этого момента начинается
новая эра в её истории. И не потому, что мы превозносим своего учителя.
Мы "превозносим" своего учителя потому, что с ним связано
рождение принципиально нового миропонимания, мировоззрения и главное
- новое, деятельное, революционное отношение к миру. Не объяснить
мир, а познать его законы, чтобы на базе этого научного знания перевернуть
весь существующий порядок вещей, поставив его на службу человечеству,
- таково кредо марксизма. Не мечта, не утопия, а наука о материальных
силах, движущих человеческой историей и способных изменить её привычный
ход. Не филантропическое утешение обездоленных, а учение об исторической
миссии рабочего класса и формах его организации для революционной
деятельности. Не чистая теория, а практически действенная деятельность,
революционная борьба, вооруженная передовой наукой. Таким пришел
марксизм на арену мировой истории. Такой была и одна из его важнейших
составных частей - политическая экономия...
"И ВДРУГ - ПОНЯТЕН „КАПИТАЛ""
Это строчки Сергея Есенина. Мы, правда, больше привыкли к другим:
"И самого себя
По шее гладя,
Я говорю:
„Настал наш срок,
Давай, Сергей,
За Маркса тихо сядем,
Чтоб разгадать
Премудрость скучных строк""
Скучных? Нет! "Капитал" - это поэма. И написана она не
только учёным, энциклопедические знания которого потрясали всех
с ним встречавшихся; не только человеком, именем которого названо
учение, изменившее судьбы человечества, перевернувшее (без всяких
преувеличений!) весь мир, учение, созданное им и его ближайшим другом...
Она написана поэтом. Только понять красоту этого удивительно простого
и вместе с тем необычайно сложного произведения трудно. Вы почувствуете
красоту и горение сухих строк этой огромной книги, если
43
чувствуете в себе главное - стремление бороться за освобождение
человечества.
Вероятно, эти слова звучат немного наивно и излишне возвышенно.
Но иначе писать об этом, самом дорогом для нас предмете мы не можем.
Вам придется извинить нас, читатель. И еще: если они раздражают
Вас, эти слова, - это значит, что Вы зря взялись за эту книгу. Если
же нет...
Настоящий человек не должен уставать удивляться? тому, что дорого
для него. Даже если слова, это обозначающие, истерты до дыр. Задумайтесь,
читатель. Стать марксистом - это значит посвятить свою жизнь борьбе
(именно борьбе! С косностью, консерватизмом и фуриями частного интереса
- они часто вытесняют в экономической науке строгие доказательства...)
за коммунистическое будущее человечества. И если это для Вас лишь
слова, наша книга написана не для Вас. Закройте её. Марксизм не
терпит равнодушных...
Как-то К. Маркс в беседе с Лафаргом заметил: "Наука вовсе не
эгоистическое удовольствие, и те счастливцы, которые могут посвятить
себя ей, первыми обязаны отдавать свои знания на службу человечеству...
Я работаю для людей". И потом добавил: нельзя быть только учёным,
сидеть взаперти в своём кабинете. "Вроде крысы, забравшейся
в сыр. Нельзя не вмешиваться активно в самое жизнь и в общественную
и политическую борьбу своих современников. Это ведь тоже значит
работать для человечества" (Цит. по: Серебрякова Г. Прометей.
Вершина жизни. М., 1963. С. 23).
В следующей главе мы попытаемся объяснить В некоторые идеи "Капитала",
но если для Вас важна и интересна эта наука, читайте. Читайте Маркса,
Энгельса, Ленина. Не бойтесь сложности Науки. Наука есть ложь, если
она понятна целиком и полностью для первого встречного. Читайте.
Не бойтесь. Авторы это? книги засели за "Капитал" в 15
лет и кое-что поняли, ведь Маркс писал эту книгу для простых рабочих.
Читайте! "И вдруг - понятен „Капитал"!" Вы поймёте
его. Если только не поленитесь шевелить своими молодыми мозгами.
Читайте! И Вы узнаете об окружающем Вас мире гораздо больше, чем
ожидаете...
Мы не будем Вам рассказывать о жизни К. Маркса, Г. Серебрякова недаром
озаглавила свою книгу о Марксе "Прометей". Его жизнь была
не менее прекрасна и драматична. О ней нельзя говорить в двух словах,
писать
44
на двух или десяти страничках. Читайте! Письма Маркса и его родных,
книги его сподвижников. О нем многие писали с восхищением: Энгельс,
Ленин, Меринг... О нем написано много художественных книг. Читайте!
Мы задержим Ваше внимание ещё на несколько минут лишь для того,
чтобы сказать ещё раз: Маркс был не только учёным. Он был человеком
с горячим сердцем и возвышенной душой. Человеком, умеющим любить.
Отступление 5: О чувствах человеческих
Это отступление будет состоять из одного письма. Оно было написано
сто лет назад.
"Моя любимая! Моя любовь к тебе, стоит тебе оказаться вдали,
предстает мне такой, какова она на самом деле - в виде великана;
в ней сосредоточиваются вся моя духовная энергия и вся сила моих
чувств. Я вновь ощущаю себя человеком в полном смысле слова, ибо
испытываю огромную страсть".
Это письмо написал пожилой и больной человек своей жене после долгих
десятилетий супружества, незадолго до её смерти. Карл Маркс - Женни
Маркс, урожденной баронессе фон Вестфален.
45
|
