|
Молодёжи о политической экономии 03
См. тж. 01 02
03 04 05
06 07
08 09
"...ВПЕРВЫЕ КРИТИЧЕСКИ ДОКАЗАНА МНОЮ"
(О важнейших открытиях "Капитала" Карла Маркса)
Среди многих умных и глубоких книг в мировой науке есть одна, которой
вряд ли найдется равная, - книга под коротким и емким названием
"Капитал". Первые несколько лет "Капитал" был
окружен недоброжелательным молчанием. Но затем в течение ста с лишним
лет эту книгу сопровождал громкий хор рецензентов, комментаторов,
популяризаторов, опровергателей, толкователей... Об этой великой
книге мы и хотим кое-что рассказать Вам, и если не раскрыть, то
хотя бы чуть-чуть приоткрыть её для Вас. "Как, - воскликните
Вы, - опять нам в качестве самой актуальной научной истины предлагают
знания столетней давности?" Вы вправе задать такой вопрос.
Однако "время - честный человек", и прошедшее столетие
показало, что "Капитал" является до сих пор стержнем развития
экономической теории, камнем преткновения, яблоком раздора, точкой
отсчёта.
В этом верчении вокруг "Капитала" нет никакой мистики
- многие раскрытые в книге процессы остаются реальностью современного
мира. Но даже если капитализм окончательно отойдет в область истории,
то всё равно останется Логика книги (именно так, с большой буквы,
писал о логике "Капитала" В. И. Ленин (ПСС Т.29. С.301))-образец
научного метода политической экономии, "ключа" к пониманию
любой экономической, да и не только экономической реальности. Современных
политэкономов учат мыслить на примере "Капитала", этот
специальный предмет преподается в университетах СССР и других социалистических
стран и факультативно читается в некоторых университетах Запада
и Японии.
Книга К. Маркса трудна для понимания. Говорят, что русский цензор,
разрешивший в 1872 г. издание "Капитала" на русском языке,
в ответ на обвинение в издании "подрывной" литературы
сказал: "Я пролистал
46
несколько глав книги и убедился, что в этой книге никто ничего не
поймёт". Царский цензор совершил роковую ошибку, но читать
"Капитал" действительно нелегко, несмотря на яркую литературную
форму и остроумие гениального автора. В этой книге множество новых
и трудных научных истин, в ней не одно и не два, а десятки крупнейших
научных открытии. Но лишь в очень редких случаях автор "Капитала"
сопровождал новую истину замечанием: "...впервые критически
доказана мною".
Эти слова сказаны об открытии двойственной природы содержащегося
в товаре труда. К открытиям такого же гигантского масштаба можно
отнести открытие прибавочной стоимости и всеобщего закона капиталистического
накопления. Об этих крупнейших открытиях как раз и пойдет речь.
МИКРОАНАТОМИЯ БУРЖУАЗНОГО ОБЩЕСТВА, ИЛИ ОТКРЫТИЕ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ КЛЕТОЧКИ
К. Маркс рекомендовал начинающим изучать политическую экономию читать
"Капитал" не с начала (которое, по словам автора, "всегда
трудно"), а с восьмой главы, где излагается большой исторический
материал о борьбе за нормальный рабочий день. Тем не менее мы отважимся
начать рассказ об открытиях "Капитала" с самой первой
фразы книги: "Богатство обществ, в которых господствует капиталистический
способ производства, является „огромным скоплением товаров",
а отдельный товар - его элементарной формой. Наше исследование начинается
поэтому анализом товара". Уже в этой первой фразе "Капитала"
таится важная научная находка.
Представьте себе: перед нами буржуазные экономические отношения,
подлежащие научному исследованию. В хитросплетениях капитала основного
и оборотного, авансированного и примененного, потребленного и возмещенного,
в разнообразии видов прибыли, предпринимательского дохода, процента,
дивиденда, ренты разобраться не проще, чем в современной электронной
схеме. Как же быть? На помощь приходит диалектика. Если все явления
мира, в том числе и общество, и капиталистическая экономика, есть
результат постоянного Развития и усложнения, то можно найти такую
простую "клетку", из которой развился сложный "организм"
капиталистического общества (подобно тому, как в животном мире простейшая
клетка эволюционирует в много клеточные организмы).
47
Но как найти такую экономическую клетку? Дети похожи на своих родителей,
сложный организм целиком состоит из клеток, намекая тем самым на
своё происхождение... Капиталистическое богатство состоит из товаров.
При капитализме всё Продаётся и всё покупается: земля, средства
производства, рабочие руки, вещи, знания, депутатские голоса. "Огромное
скопление товаров" - и ничего более.
Но отдельный товар может сильно интересовать потребителя, а политэконома
интересует связь между товарами, так как он ищет закономерности
отношений между их владельцами. Итак, перед нами первая из формул
научной политической экономии: X товара А = У товара В.
Казалось бы, нет ничего проще, и не о чём здесь говорить. Однако...
На уроках математики в школе нас учили, что ни в коем случае нельзя
складывать или приравнивать разнородные и разноименные величины.
А вот в товарном хозяйстве это, оказывается, делается непрерывно
и повсеместно: в обмене металл приравнивается к маслу, а в товарообороте
суммируются авторучки и тетради, носки и автомобили, книги и молоко.
Более того, никто и никогда не приравнивает в обмене вещи одинаковые,
это всегда различные полезные вещи, или, как говорят политэкономы,
разные потребительные стоимости, иначе обмен не имел бы никакого
смысла. Что же делает столь разные вещи соизмеримыми? Очевидно,
что, кроме потребительной стоимости, у товаров есть ещё одно свойство,
общее им всем и делающее их соизмеримыми, равноценными, "стоящими"
друг друга.
Сейчас любой школьник знает, что в основе стоимости товара лежит
труд. Однако этот простой ответ совсем не просто дался науке, которая
добиралась до него долгие десятилетия через колдобины столь же "простых",
но отнюдь не правильных ответов. Раз обмениваются полезные вещи,
то не логично ли предположить, что их стоимость определяется мерой
полезности? Кондильяк и Галиани, французские экономисты XVIII в.,
сделали такое предположение, построили шкалу полезностей, и получилось,
что, несомненно, более полезный человеку хлеб стоит всё же дешевле
алмаза. Тогда, может быть, дело в редкости? Ведь алмаз встречается
гораздо реже хлеба...
Но сама по себе редкость ничего не определяет: один из редчайших
металлов - платина - получил своё название от презрительного "серебришко"
- с таким
48
возгласом конкистадоры выбрасывали драгоценную платину в море с
борта своих "золотых галионов". Не было потребности в
платине, не было на неё спроса, хотя редкость была. Так, значит,
дело не в самой редкости, а в соотношении спроса (потребности) и
предложения? Но чем определяется стоимость, если спрос и предложение
уравниваются, взаимно уничтожаются?
Таким тернистым путём шла политическая экономия к простым постулатам
трудовой теории стоимости. Однако даже признание труда источником
стоимости, зафиксированное великими английскими учёными XVII-XIX
вв. Петти, Смитом, Рикардо, ещё не означало окончательного решения
проблемы. Оставим в стороне вопрос о ленивых и неискусных работниках:
понятно, что стоимость определяется средними и наиболее массовыми
условиями труда, общественно необходимым рабочим временем. Но вот
как быть с различием видов труда, ведь разные потребительные стоимости
создаются разными видами труда? Тогда где же единый признак, делающий
товары соизмеримыми?
Именно эта проблема была решена марксовым открытием двойственной
природы содержащегося в товарах труда, выделением абстрактного труда
как источника стоимости. Как раз об этом открытии мы и начали Вам
рассказывать, хотя сознаемся, что в этом месте авторов одолевает
неуверенность в собственных силах: как рассказать в нескольких абзацах
о сложнейшем, без всяких преувеличений, положении политической экономии,
которое вызывало и вызывает немало дискуссий о том, как его правильнее
понимать, которое и самими авторами было понято далеко не с первого
раза и почти наверняка не до конца верно, которое, которое, которое...
Но все-таки мы попробуем.
Продукты различных видов труда ежедневно приравниваются друг к другу
на рынке, совершая реальную "абстракцию", отвлечение от
различия средств, способов, материалов и целей труда, их создавшего.
Такое же "приравнивание" совершается и в самих процессах
труда: в развитом капиталистическом обществе сотни тысяч рабочих
ежегодно переходят из одной отрасли в другую. Таким путём каждый
работник на собственном опыте сопоставляет разные виды труда, условия
труда, сложность работы.
Значит, труд вообще и конкретные оболочки труда - не одно и то же,
труд вообще есть лишь безликая час-
49
тица человеческого труда, затрата человеческой энергии - это одна
сторона дела. Но с другой стороны, полезные продукты, потребительные
стоимости не создаются простой затратой человеческой энергии. ещё
никогда бесцельное размахивание руками, бессмысленное нервничанье
и беспредметное умничанье не приводили к созданию какой-то полезной
вещи. Оговоримся: "абстрактный труд" есть вполне реальное
явление, мало похожее на названные нами бессмысленные операции,
но реальным он является лишь в связи с другой стороной - трудом
конкретным. Следовательно, имеются две стороны труда и две стороны
результата труда: "Всякий труд есть, с одной стороны, расходование
рабочей силы в физиологическом смысле слова, - ив этом своём качестве
одинакового, или абстрактно человеческого, труд образует стоимость
товаров, - писал К. Маркс. - Всякий труд есть, с другой стороны,
расходование человеческой рабочей силы в особой целесообразной форме,
и в этом качестве конкретного полезного труда он создает потребительные
стоимости". Однако выделение двух сторон всякого труда ещё
не решает проблемы. Две стороны труда могут быть выделены умозрительно
не только в труде по производству товаров, который создает стоимость,
но и в труде, который не создает и по историческим условиям не может
создавать стоимости. Используя аналогию из школьной математики,
можно сказать, что мало найти решение задачи - нужно найти "область
допустимых значений", иначе найденное решение может оказаться
бессмысленным. Это столь же важно для исторической науки политической
экономии, где попытка выделить "общие истины" без учета
смены исторических условий ведет к абсурду или пустой тавтологии.
Сами свойства товара указывают на исторические условия его существования.
Раз в обмен вступают разные потребительные стоимости, созданные
различными видами труда, значит, в обществе существует система разделения
труда, где каждый сосредоточивается, специализируется на каком-то
одном виде труда. При такой хозяйственной основе становятся истиной
слова великого баснописца И. А. Крылова: "Беда, коль пироги
начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник". "Пирожник"
и "сапожник" нуждаются в продуктах друг друга и имеют
излишек собственных продуктов. Сапожник - не сороконожка, и не в
состоянии на-
50
деть на себя всю свою продукцию; в этом смысле его труд есть труд
для других, общественный труд, и производимые им вещи есть продукты
для других, а не для собственного потребления. Этот факт точно схвачен
поговоркой: сапожник всегда без сапог.
Однако если обмен предполагает разделение труда, то неверно было
бы утверждать обратное, что разделение труда всегда предполагает
обмен товарами. Например, в общине труд разделен, но обмена нет:
ремесленники содержатся общиной, производя плугов или горшков ровно
столько, сколько нужно общинникам; получаемое ими содержание не
зависит от количества созданных ими продуктов. Следовательно, кроме
общественного разделения труда, которое делает труд связным, общественным,
для существования товара необходимы и другие предпосылки. Когда
всякая общинная связь разрушается, когда каждый начинает хозяйничать
самостоятельно и независимо от других, тогда товарный обмен изделий
на средства потребления становится для каждого жизненной необходимостью.
"Только продукты самостоятельных, друг от друга не зависимых,
частных работ противостоят один другому как товары", - писал
К. Маркс.
Слова "независимый", "обособленный" связываются
с образом гордого отшельника, порвавшего всякие связи с презренным
миром. Однако товаропроизводитель не таков: он связан множеством
нитей - поставками, продажами и т. д. - с другими товаропроизводителями,
очень даже зависим от них через систему вещественных пропорций общественного
труда, оставаясь независимым от других в своём отдельном "звене"
хозяйства. Независимость - хорошая штука, но она может быть бедствием,
если фактически люди зависимы друг от друга, но ведут себя независимо,
поскольку не в состоянии согласовать свои действия в масштабах всей
системы общественного разделения труда. Левая рука не ведает, что
творит правая, - вот в чем смысл обособления внутренне связанных
"органов", "членов" товарного хозяйства.
Как же так, значит, труд товаропроизводителя одновременно является
и общественным, и частным трудом? Именно так, в этом и состоит противоречие,
вызывающее к жизни товар и стоимость. Поскольку каждый производит
для других, то его труд должен соответствовать общественной потребности;
но поскольку каждый произ-
51
водит независимо от других, то он не знает заранее общественной
потребности, её размеров, условий производства у других товаропроизводителей.
Только задним; числом, при обмене товаров на рынке выяснится, что
каких-то товаров слишком мало, каких-то слишком много, а какие-то
вовсе не нужны. В таких условиях раздвоение труда на конкретный
и абстрактный приобретает; вполне осязаемый смысл. Раз товаровладелец
вынес свой продукт на рынок, значит, он сделал определённую вещь
и затратил на неё конкретный труд. Но вот является ли физиологическая
затрата его труда частицей общего человеческого труда, абстрактным
трудом, и если является, то в какой мере, - это определится только
на рынке... Некупленный продукт, неоплаченный конкретный труд -
вот живое и яркое воплощение раздвоения труда на конкретный и абстрактный,
создающий потребительную стоимость и создающий стоимость.
"Некупленный", "неоплаченный", т. е., иными
словами, не обмененный на деньги. Так что же такое деньги и зачем
они нужны?
Отступление 1: Неудачный эксперимент Роберта Оуэна, или Зачем нужны
деньги?
Зачем нужны деньги? Обычно отвечают, что деньги нужны для измерения
стоимости товаров. Но ведь стоимость товаров измеряется затратами
труда, так зачем же измерять их ещё и деньгами, если можно измерить
просто в часах труда? Так или примерно так рассуждали многие последователи
трудовой теории стоимости Д. Рикардо.
Обычно правильность тех или иных экономических положений невозможно
проверить экспериментом, но в данном случае установить истину помог
один из величайших социальных экспериментаторов XIX в., замечательный
мыслитель-социалист Роберт Оуэн. Ему принадлежит честь практического
опровержения предрассудка буржуазной политической экономии о частной
собственности как; обязательном условии производительного труда:
на кооперативной рабочей фабрике, организованной Оуэном в Нью-Ленаркс,
производительность была выше, а условия труда лучше, чем на частных
фабриках. Оуэн впервые организовал детский сад, впервые ввёл элементы
социального страхования, руководил попыткой создания первого национального
профсоюза. Короче, экспериментально открыл целый ряд форм, за которыми
было великое будущее.
Пытаясь устранить то зло, которое связано с господством денег (спекуляцию,
финансовые аферы, жажду безграничного обогащения), Оуэн в 1832 г.
организовал Биржу справедливого обмена труда, которая принимала
и выдавала товары на основе оценки трудовых затрат, за трудовые
квитанции. Биржа потерпела банкротство, унеся с собой и немалую
часть личных денежных средств убежденного противника денег.
Дело в том, что на Бирже принимались любые продукты труда, поскольку
считалось, что все они заключают в себе затраты труда
52
и потому обладают стоимостью, равной затратам. Между тем люди приносили
на Биржу "неходовые" товары и соответственно не испытывали
желания поменять их на другую, столь же малонужную вещь. Оуэн сберег
бы от растраты свои деньги и деньги увлекшихся его идеями людей,
если бы учёл такую малость, как двойственность труда, создающего
товары.
Стоимость действительно измеряется трудом, но трудом абстракт ним.
Между тем в трудовых квитанциях Оуэна фиксировались за граты не
абстрактного, а конкретного труда. Затраты абстрактного груда вообще
невозможно вычислить непосредственно в часах работы обособленного
товаропроизводителя, так как это затраты, составляющие заранее не
известную часть общественного труда. Поэтому в товарном хозяйстве
остается один-единственный путь определения стоимости - через отношение
товаров друг к другу, их массовое сопоставление на рынке, которое
в развитом товарном хозяйстве идёт через соотнесение всех товаров
с всеобщим представителем товарного мира, всеобщим эквивалентом
- деньгами.
Деньги - не излишество и не удобство; деньги - это необходимый продукт
противоречия частного и общественного, конкретного и абстрактного
труда, единственно возможный способ измерения стоимости различных
товаров.
Отступление 2: Золото на троне: вещи управляют людьми?
Когда первые испанские конкистадоры высаживались на островах Карибского
моря, их отношения с индейцами начинались весьма мирно... Но всё
менялось в один миг, как только в какой-нибудь индейской хижине
кто-нибудь из заморских гостей находил маленький кусочек желтого
металла. Пожар, стрельбу, пытки, кровь, внезапно сменившие мирные
разговоры и церемонные приветствия, индейцы объясняли, наверное,
тем священным преклонением, которое чужестранцы испытывали перед
маленькими желтыми камушками. Золото для пришельцев - "фетиш",
т. е. вещь-божество, идол, которому заморские люди поклонялись так
же, как некоторые индейские племена своим каменным или деревянным
идолам.
Так могли рассуждать индейцы, но мы-то с вами знаем, что гланды
не исповедовали фетишизм, а были "добрыми католиками",
Спорыми управляли "христианнейшие" короли. Откуда же взялся
у них этот странный "золотой фетишизм", аналогию которому
можно найти лишь в туманных областях религиозного мира?
Раскрывая тайну того, что он назвал товарным, или денежным, фетишизмом,
автор "Капитала" высказал мысль, которая звучит парадоксом.
К. Маркс писал, что людям, живущим в условиях товарного производства,
кажется то, что есть на самом деле: им кажется, что вещи управляют
людьми, но в товарном хозяйстве вещи действительно управляют людьми.
Вам непонятно, почему "кажется", если "есть"?
Тогда возьмем другой знаменитый парадокс Маркса: золото и серебро
по своей природе не деньги, но деньги по своей природе - золото
и серебро".
Золото по своей природе не деньги. Было бы неверно сказать, что
золото обладает свойством быть деньгами. Последнего свойства нет
в природе драгоценного металла, это легко увидеть, обратившись к
Человеческой истории. У индейцев-карибов золото было, но (как и
во всяком первобытном обществе, где нет товарного производства)
денег не было. В социалистическом обществе роль золота резко падает
(по мере вытеснения товарного хозяйства плановым), а в
53
будущем исчезнет совсем. Когда социализм победит в мировом масштабе,
писал В. И. Ленин, люди сделают из золота отхожие места на площадях
крупнейших городов мира, чтобы все воочию убедились, на что может
пригодиться металл, которому веками поклонялись (Ленин В. И, ПСС
т. 44. С. 225-226).
Но деньги по своей природе золото. Когда возникает необходимость
в деньгах, то лучше всего для исполнения этой роли подходят природные
свойства золота: портативность, делимость, сохраняемость и т. д.
Поэтому у разных пародов, развивающихся независимо и параллельно,
в роли денег начинает выступать один и тот же материал - золото.
Конкистадорам кажется, что золото есть деньги, поэтому они алчно
хватают кусочки желтого металла; индейцы взирают на них с изумлением,
потому что они не знают, что такое деньги, не знают, что "деньги
по своей природе золото", и могут объяснить это только сверхъестественными,
религиозными, а не общественно-экономическими причинами.
Мотивы отношения людей к вещам следует искать не в самих этих вещах
или их сверхъестественных свойствах, а в тех общественных отношениях,
которые определяют общественную роль вещей. Корень товарного фетишизма
- в двойственности труда, создающего товары, в противоречии частного
и общественного труда. Поскольку труд в обществе специализирован,
удовлетворить свои потребности и поддержать своё существование товаропроизводитель
может, только удовлетворив общественную потребность. Поскольку труд
обособлен в частных хозяйствах, только обмен товара на деньги подтвердит
его необходимость, его общественную значимость. Вещи по условиям
общественного хозяйства становятся мерилом человеческой значимости
и общественного успеха.
Владимир Маяковский в своей автобиографии писал, что при первом
чтении марксистских книг на него наибольшее впечатление произвела
теория товарного фетишизма. Тонкое чутьё не обмануло поэта: сухая
экономическая теория раскрыла корни уродства человеческого духа
- того, что мы называем "вещизмом". Противоречия товарного
производства рождают своеобразную противоположность "персонификации
вещей" и "овеществления лиц": вещи становятся могущественными
личностями, управляющими людьми, а люди низводятся до положения
безликих вещей, меряя друг друга и себя богатством, стоимостью,
деньгами.
Американец с гордостью говорит о себе: я стою 300 000 долларов,
имея в виду свои накопления или, скажем, годовой доход. У человека
из иного общества,
54
которому непривычна психология капиталистического общества, такие
слова вызовут скорее ассоциацию с малопочтенным занятием проститутки,
чем со знаками человеческого достоинства.
Мы с Вами уже довольно далеко ушли от эпохи безраздельного господства
товарного хозяйства и товарно-денежного фетишизма. Однако не стоит
думать, что всё сказанное о товарном фетишизме не имеет к нам совсем
уж никакого отношения: пока живы товарные отношения, жив и товарный
фетишизм. В том числе и в нас с Вами. Не верите? Тогда ответьте
на простой вопрос: какая вещь лучше, полезнее для покупателя - дорогая
или дешевая? Полагаем, что многие из Вас скажут: безусловно, дорогой
костюм лучше дешевого. Да, высокая цена отражает большую стоимость,
а последняя в свою очередь - большую затрату труда, более тщательную
отделку, более высокое качество, т. е. потребительские свойства
костюма. В соответствии цены и качества - объективный момент смешения,
перепутывания свойств товара, когда одно свойство (стоимость) становится
синонимом другого (потребительной стоимости). Но это всё же разные
свойства: вспомните о "престижных" товарах, покупаемых
не за то, что они полезнее, а за то, что дороже. "Лейбл"
модной торговой фирмы - вот он, фетишизм, он ещё в нас живет...
Мы привели только некоторые примеры того, какие важные для науки
следствия вытекают из открытия двойственного характера заключенного
в товарах труда. Понимание природы товара и денег ведет прямым путём
к раскрытию тайн капитала, движение которого складывается из движения
товаров и денег; поэтому К. Маркс имел все основания сказать, что
от этого исходного положения зависит всё дальнейшее понимание политической
экономии.
Закон прибавочной стоимости, или открытие капитализма
Общественный строй, пришедший на смену феодализму, первоначально
называли расплывчато и малопонятно - "гражданское общество".
Французские историки, исследовавшие скрытые пружины побед и поражений
Великой французской революции, открыли классы, и тогда новый общественный
строй стали называть "буржуазным" по имени господствующего
при этом строе класса.
55
И только после работ К. Маркса, в которых были открыты тайны капитала
как главного экономического отношения буржуазного общества, это
общество получило название, бытующее и поныне, - оно стало называться
"капитализм".
На первый взгляд кажется, что формула капитала проста и незамысловата:
Д - Т - Д (деньги - товар - деньги). Если убрать символические буквенные
обозначения, то получится весьма примитивное выражение - "купить,
чтобы продать". Однако никто не станет покупать и продавать
просто для развлечения. Товаровладелец продает свой товар и покупает
чужой потому, что таким путём он приобретает нужные ему средства
потребления. Но продажа ради купли не приносит какой-то новой потребительной
стоимости: деньги затрачены здесь для того, чтобы снова принести
деньги. Продажа ради купли имеет смысл только тогда, когда она приносит
денежный доход: Д - Т - Д', где Д' = Д + д.
Вам кажется, что здесь всё "ясно-понятно"? У миллионов
людей в течение нескольких веков вся эта механика обогащения тоже
не вызывала никаких сложностей в понимании, не казалась странной.
Но тут появились великие английские учёные-"классики"
(действительно великие) - и вся ясность пошла прахом... Потому что
стоит вспомнить о некоторых научных истинах, а точнее, об открытых
наукой законах самой практики - и всё невероятно запутывается.
В товарном производстве действует закон стоимости, который предполагает,
что в обмене (в среднем и за известный промежуток времени) соблюдается
равенство стоимостей различных товаров, т. е. равенство затрат абстрактного
труда. Откуда же в эквивалентных обменах стоимостями Д-Т и Т-Д может
получиться возросшая стоимости Д' =Д + д, прибавочная стоимость
д? Казалось бы, сам факт существования капитализма опровергает закон
стоимости... Научная добросовестность требует проверки этого весьма
неприятного для теории предположения.
Предположим, что закон стоимости при капитализме не действует. Например,
капиталисту всегда удаётся покупать товары дешевле их стоимости.
Но тогда, превратившись из покупателя в продавца, он вынужден будет
расстаться со своим доходом - ведь в этом случае уже кто-то другой
будет наживаться как покупатель; а значит, таким путём объяснить
прибавочную стоимость
56
не удаётся. Но, может быть, капиталист наживается как продавец,
реализуя свои товары выше стоимости? Тогда он будет проигрывать
как покупатель товаров. Опять не получилось!
Приходится признать, что отказ от закона стоимости ничего не дает
для понимания прибавочной стоимости. На отклонениях от закона стоимости
могут изредка обогащаться только отдельные ловкачи, умудряющиеся
дешевле купить, дороже продать, но целый класс, целый общественный
строй не может быть объяснен "надувательствами" и "отклонениями".
Выше мы говорили, что капитализм научился превращать в товары даже
то, что по самой своей природе не может быть предметом купли-продажи.
Теперь обнаруживается, что класс капиталистов превзошел мечты средневековых
алхимиков, искавших способы превращения металлов в золото, и научился
создавать золото из ничего. В этой затруднительной ситуации нам
остается только предположить существование некоего чудесного элемента,
способного приносить своему владельцу безвозмездный доход.
Предположим, что в обильном и разнообразном товарном мире существует
такой исключительный товар, который, продаваясь по стоимости, обладал
бы особой потребительной стоимостью, специфической полезностью для
покупателя - способностью приносить ему прибавочную стоимость. Такого
рода гипотезу выдвигал ещё Смит. Известно, что стоимость (а следовательно,
и прибавочная стоимость) создается трудом, поэтому Смит связывал
появление дополнительного дохода (который он называл прибылью) с
куплей-продажей живого труда. На этом пути, однако, политическую
экономию подстерегали новые коварные вопросы. Во-первых, живой труд
есть не предмет, а процесс; легко представить себе продажу результата
этого процесса, в котором овеществляется труд, но возможно ли продать
сам процесс? Помните у Пушкина: "не Продаётся вдохновенье,
но можно рукопись продать". Если же Продаётся результат труда,
тогда по закону стоимости он полностью оплачивается капиталистом
и никакой прибавочной стоимости принести не может.
Рассуждения о стоимости труда заводят исследователей в порочный
круг. Если труд определяет стоимость, То чем же может тогда определяться
стоимость самого труда?
57
К. Маркс уточнил гипотезу своих предшественников и превратил её
в научно доказанную истину. Продаётся не труд, Продаётся способность
к труду, рабочая сила. Вроде бы какая разница - "труд",
"способность к труду"? Призовем на помощь аналогию, понятную
каждому человеку, хоть однажды испытавшему чувство голода: способность
желудка переваривать пищу и сам процесс переваривания, увы, не одно
и то же. Таким же образом различие способности к труду и самого
труда понятно каждому безработному: чтобы трудиться, надо предварительно
продать свою способность к труду, свои "рабочие руки"
тем, у кого есть условия для труда, средства производства, - капиталистам.
Среди многообразных обитателей капиталистического рынка появляется
новый, не совсем обычный товар - рабочая сила, обладающая определённой
стоимостью, так как само существование человека, поддержание его
жизни требуют затрат труда на производство необходимых жизненных
средств. Бездомный, истощенный и больной человек утрачивает способность
трудиться. Человек, не получивший образования и лишенный культурных
благ, обладает весьма незначительными и неразвитыми способностями
к труду. Стоимость рабочей силы - это стоимость необходимых жизненных
средств. Она бывает разной для каждого периода развития общества,
но всегда меньше той стоимости, которую человек может создать своим
трудом.
С давних времен производительность труда позволяет человеку создавать
больше продуктов, чем нужно для обеспечения его существования. В
этом простом факте заключена возможность эксплуатации человека человеком:
работник может своим трудом содержать не только себя, но и другого.
Не К. Маркс открыл явление эксплуатации, не ему принадлежит и открытие
классов" капиталистического общества (гениальный учёный не
нуждается в том, чтобы ему приписывали чужие открытия), но он открыл
нечто не менее важное - капитал, эксплуататорское отношение, основанное
на купле-продаже рабочей силы.
Если рабочая сила становится товаром, то она приобретает способность
приносить безвозмездный доход - прибавочную стоимость - в полном
соответствии с законами товарного производства. Капиталист покупает
товар "рабочая сила" и оплачивает полную стоимость этого
товара - стоимость жизненных средств, необхо-
58
димых для воспроизведения способности к труду. Однако никто не покупает
бесполезные товары, а полезность (потребительная стоимость) товара
"рабочая сила" состоит в создании стоимости большей, чем
стоимость самой рабочей силы, т. е. в самом факте производительного
труда, продолженного за пределы необходимого для воспроизведения
стоимости жизненных средств рабочего времени. (Что, читатель, трудновато
читается? Но именно на таком языке говорит политическая экономия).
Животворный источник прибавочной стоимости - эксплуатация наемного
труда - вскормил целый класс буржуазного общества, для которого
выжимание прибавочной стоимости из товара "рабочая сила"
стало основным делом жизни. Капиталисты добиваются этой цели с гораздо
большей энергией и достигают большего результата, чем эксплуататоры
прошлого. И суть здесь не в каких-то особых моральных качествах
капиталиста - капиталист не более прожорлив и не более трудолюбив,
чем феодал или рабовладелец; сами экономические отношения капитализма
понуждают его к постоянному и деятельному наращиванию эксплуатации.
Проявляется это вот в чем.
Во-первых, результат эксплуатации выступает при капитализме не в
форме натурального прибавочного продукта, а в форме денег. Предположим,
что какой-либо предприниматель является страстным любителем сгущенного
молока и делает всё для того, чтобы присвоить как можно больше желанного
продукта. Однако это стремление неизбежно натолкнется на физический
предел, ограниченные возможности человеческого желудка. Другое дело
- деньги...
И. А. Бунин любил повторять: "Я не червонец, чтобы всем нравиться".
В чём же заключается неуловимое обаяние "червонца", собирающее
вокруг него больше почитателей, чем это могут сделать какие-либо
произведения выдающегося писателя? (Хотя, как сказал Овидий, "золото
подобает приукрашивать словами".) Деньги как всеобщий эквивалент
олицетворяют в капиталистическом обществе любую мыслимую или немыслимую
потребность, так как заключают в себе всё многообразие товарного
мира, могут превратиться в какой угодно товарный продукт. Следовательно,
сама общественная форма прибавочной стоимости может рождать безразмерную
и безграничную жажду прибавочного труда.
59
Во-вторых, капиталист живёт не в обособленном мирке рабовладельческой
латифундии или феодального домена: нитями товарных связей он соединен
со всеми другими капиталистическими хозяйствами, сталкивается с
ними на рынке и не может уклониться от этого столкновения. Конкуренция
товаропроизводителей ставит перед капиталистом жесткую дилемму:
либо ты оттолкнёшь конкурента, либо тебя оттолкнет конкурент. Конкуренция
заставляет каждого капиталиста с удвоенной энергией добиваться увеличения
прибавочной стоимости: (успешного самовозрастания капитала). Отношения;
между феодалами не заставляли каждого отдельного} феодала наращивать
эксплуатацию, отношения между капиталистами вынуждают к этому каждого
независимо от его личных убеждений.
Русский миллионер Савва Морозов сочувствовал рабочим, оказывал помощь
революционерам, прятал у себя в доме руководителя боевой организации
большевиков Л. Б. Красина; но его благородные убеждения не устраняли
капиталистического характера морозовских предприятий, сами законы
капитала вынуждали к продолжению и развитию эксплуатации наемного
труда во имя возрастания прибавочной стоимости.
Производство прибавочной стоимости есть абсолютный закон капиталистического
производства, - утверждал К. Маркс (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд. т. 23. С. 632). Этот закон господствует над рабочими, но он
диктует и действия капиталистов, превращая их в олицетворение собственного
капитала, выразителей тенденций бездушного производственного отношения.
Вот портрет, написанный Эмилем Золя. "...Это не было лицо классического
скупца, занятого одним только накоплением, но лицо безупречного
работника, не имеющего физических потребностей, ставшего в своей
болезненной старости как бы абстрактным существом и упорно строящего
башню из миллионов с единственной мечтой завещать её своим, чтобы
они подняли её ещё выше, пока она не возвысится надо всем миром".
Пока существуют капиталистические отношения закон прибавочной стоимости
остается основой деятельности и развития буржуазного общества, основным
законом производственных отношений капитализма, раскалывающим общество
на противоположные и враждебные друг другу классы наемных рабочих
и капиталистов.
60
Отступление 3: Трагедия якобинской революции: с гильотиной против
экономических законов
Великая французская революция, открывшая новую эпоху социально-политического
развития, дала миру благороднейший девиз: Свобода, Равенство, Братство".
Революционная партия якобинцев, опираясь на силу государственной
власти и революционного террора, искренне боролась за его осуществление,
против всех паразитов и эксплуататоров. И чем же закончился мощный
революционный порыв якобинцев? Взаимоистреблением якобинских вождей
и контрреволюционным термидорианским переворотом... Приговоренный
к гильотированию якобинский журналист Демулен бросил в лицо своим
бывшим товарищам горькую фразу: "Берегитесь: революция, как
Сатурн, - она пожирает своих детей".
Почему же решительные действия, направленные к светлым целям, обратились
против самих революционеров? Почему Великая французская революция
не только пожрала своих детей-якобинцев, но и закусила их идеалами,
направив развитие общества в русло новой, буржуазной эксплуатации?
Ответ будет такой: гильотина бессильна против экономических законов
развития, против товарного производства, рождающего капитал, и капитала,
убивающего свободу и равенство в экономических отношениях. Это кратко.
А теперь попробуем объяснить.
Какую свободу утвердила французская революция? Свободу работников
от личной зависимости, от бесплатных повинностей в пользу феодалов;
свободу частного, обособленного хозяйства от регламентации, от цеховых
или государственных ограничений хозяйственной длительности. Казалось
бы, тем самым достигнута полная личная и экономическая свобода трудовых
хозяйств.
Однако свободных граждан новой республики подстерегал - главный
враг всех революций" (так называл его В. И. Ленин) - анархический
товарообмен, вся система товарного производства, основанная на обособленности
частных хозяйств. Реальную власть в томике захватила спекулятивная
стихия рынка, представляющая собой закономерный и неизбежный элемент
товарного производства.
Разрушительные последствия рыночного регулирования не только урезали
формальную свободу товаропроизводителей, подчиняя их колебаниям
рынка, но и дополняли свободы, провозглашённые революцией, ещё одной,
весьма своеобразной свободой - "свободой" от средств производства,
исключительным достоянием обнищавших членов общества. Обнищание
сохраняло за работниками лишь одну собственность - полноправное
владение своими рабочими руками, своей рабочей силой, продажа которой
становилась единственным источником средств существования.
Две свободы - свобода от личной зависимости и "свобода"
от средств производства - вот необходимые и достаточные условия
превращения рабочей силы в товар со всеми вытекающими из этого факта
последствиями.
Системе товарного производства свойственна своя интерпретация идеи
равенства: равенство есть стоимостная эквивалентность. Продажа товара
"рабочая сила" не противоречит этому закону равенства,
но выворачивает его наизнанку: безвозмездное присвоение прибавочной
стоимости (при полной оплате стоимости рабочей силы) вновь и вновь
становится условием присвоения чужого труда.
В обществе, в котором господствуют погоня за прибавочной стоимостью,
конкуренция и эксплуатация, "братство" быстро обращается
в политическую фикцию. Экономика диктует свои законы политике. Ничто
не могло остановить мутной волны продажных политиканов.
61
и циничных дельцов - волны, поднимавшейся из глубин экономики к
вершинам государственной власти. Победа товарного производства,
превращение его во всеобщую форму общественных отношений, охватывающую
и рабочую силу, и все жизненные средства человека, означают утверждение
нового принципа - "все Продаётся и всё покупается".
На смену неподкупным идеалистам - Робеспьеру, Марату, Дантону -
шли циники и взяточники типа Барраса, Талейрана, Фуше. Смысл наступавшей
эпохи замечательный советский историк Е. В. Тарле выразил едким
анекдотом: крупному чиновнику предлагают взятку в три тысячи и полную
секретность, а он отвечает: дайте пять тысяч и рассказывайте кому
хотите. А чего стыдиться, если само общество основано на купле-продаже
чего угодно?
Попытка якобинцев победить эксплуатацию с помощью благородных лозунгов
и гильотины должна была закончиться трагедией. Законы свободы, равенства
и братства в их рыночной интерпретации неизбежно превращались в
свою противоположность, а вместе с тем политическая революция превращалась
в реакцию, революционный террор - в контрреволюционный террор, пожирающий
детей революции.
Открытие действительных путей к освобождению требовало детального
исследования экономической эволюции, анализа направлений развития
капиталистической эксплуатации.
Отступление 4: Странная история с "последним часом труда",
или Могут ли рабочие при капитализме улучшить своё положение?
"В одно прекрасное утро 1836 г. Нассау В. Сениор, известный
своими экономическими познаниями и своим прекрасным стилем... был
призван из Оксфорда в Манчестер, чтобы поучиться здесь политической
экономии, вместо того чтобы поучать ей в Оксфорде. Фабриканты избрали
его борцом... против агитации за десятичасовой рабочий день",
- так К. Маркс начинал рассказ о странной истории одного головоломного
теоретического заблуждения.
Казалось бы, величина рабочего дня - вопрос юридический, ну в крайнем
случае политический и наверняка далекий от теоретических тонкостей
политической экономии. И тем не менее именно политическая экономия
должна была дать ответ на сугубо практический вопрос о возможности
снижения рабочего дня.
Чем длиннее рабочий день, чем дальше выходит он за пределы необходимого
рабочего времени, тем больше прибавочный продукт. Прибавочную стоимость,
получаемую в результате абсолютного увеличения прибавочного рабочего
времени, Маркс назвал "абсолютной" прибавочной стоимостью.
Борьба по вопросу о продолжительности рабочего дня касается непосредственно
этого животрепещущего вопроса - вопроса о величине абсолютной прибавочной
стоимости.
С XIV по XIX столетие рабочий день законодательно увеличивался,
достигая 12-15 часов и даже более. В итоге восстановление способности
к труду подрывалось, рабочий класс оказался на грани вырождения.
В такой трагической обстановке и под давлением рабочего движения
буржуазное государство вынуждено было вступить на путь законодательного
сокращения рабочего дня. Рабочий день был сокращен до 12, а затем
до 11,5 часа; тут-то на арене и появился оксфордский профессор политической
экономии, который доказал, что дальнейшее сокращение рабочего дня
невозможно...
62
Вы не верите? Ну что же, тогда проверим правильность расчётов профессора
Сениора. Предположим, что фабрикант затрачивает 100 000 ф.ст. на
средства производства: машины, здания, сырьё и заработную плату
(последняя составляет 15 000 ф. ст.), а в целом фабрика создает
а год стоимость 115 000 ф.ст., доставляя капиталисту доход в 15
000 ф.ст. (стоимость, как известно, создается трудом рабочих, мерой
которого является рабочее время. При продолжительности рабочего
дня в 11,5 часа получается, что в течение первых 10 часов труда
рабочие только воссоздают стоимость затраченного фабрикантом капитала,
т. е. 100 000 ф. ст., и лишь в течение последних 1,5 часа создают
прибавочную стоимость в 15 000 ф.ст. Следовательно, если рабочий
день сократить на 1,5 часа, то всякий доход капиталиста, исчезнет
и капиталистическое производство станет невозможным. Вот такой расчёт
предложил вниманию современников видный представитель буржуазной
политической экономии. Однако вскоре рабочий день был сокращён до
10 часов, но капиталистическое производство не развалилось.
Расчёт Сениора неверен уже потому, что при сокращении рабочего дня
соответственно уменьшатся и некоторые затраты капиталиста, например
на сырьё. Главное, однако, в другом. По расчёту Сениора получается,
что рабочие подавляющую часть рабочего дня тратят на воспроизведение
стоимости средств производства, которые они используют в работе.
Однако это принципиально неверно. Например, когда рабочий делает
из хлопка пряжу, ему нет нужды ещё раз воспроизводить своим трудом
однажды уже произведенный хлопок. Стоимость хлопка "вплетается"
в стоимость пряжи одновременно с производством пряжи из хлопка,
а рабочий в это же время создает новую стоимость, добавляющуюся
к стоимости хлопка.
Открытый Марксом двойственный характер труда, создающего товары,
позволяет понять, как могут одновременно идти процессы возмещения
стоимости и создания новой стоимости. Возмещается стоимость средств
производства конкретным трудом, в то время как гот же рабочий в
том же процессе и в то же время абстрактным трудом создает новую
стоимость. Следовательно, из 100 000 ф.ст., затраченных капиталистом,
85 000 ф.ст. затраченные на машины, здания, сырьё, возмещаются параллельно
с созданием новой стоимости и только 15 000 ф.ст. заработной платы
действительно должны быть воссозданы абстрактным трудом, так как
денежные единицы, затраченные капиталистом на оплату труда, в процессе
производства не участвуют и автоматически возместиться не могут.
Получается, что за весь рабочий день в 11,5 часа рабочие создают
только 30 000 ф.ст. новой стоимости (15 000 на воспроизведение стоимости
заработной платы и 15 000 прибавочной стоимости) и, следовательно,
тратят на создание прибавочной стоимости половину рабочего Дня.
При таких условиях, даже если бы рабочий день был сокращен До 8
или 6 часов, всё равно прибавочная стоимость сохранялась бы.
Правота Маркса подтверждается дальнейшим развитием капитализма:
рабочий день (а в наше время - рабочая неделя) продолжает сокращаться;
но это, разумеется, возможно лишь в результате борьбы.
Сложнее обстоит дело с определёнием уровня заработной платы: на
первый взгляд кажется, что этот уровень твердо определён стоимостью
рабочей силы. На самом деле никакой фатальности здесь нет, способность
к труду исторически меняется, изменчива и величина стоимости рабочей
силы. И не в последнюю очередь уровень этой величины будет зависеть
от борьбы классов, фактора, который очень не хочется признавать
буржуазной политической экономии. Обычный аргумент буржуазных экономистов,
обращенный к профессиональным союзам: повышение зара-
63
ботной платы повысит стоимость готовых товаров; то, что вы выиграете
как продавцы своих рабочих рук, вы проиграете как покупатели потребительских
товаров. Следовательно, бороться за повышение заработной платы бесполезно.
Странное дело! Политическая экономия капитала вроде бы легко забывает
тот факт, что хлопок входит в пряжу, внося туда и свою стоимость,
и требует, чтобы рабочие ещё раз произвели стоимость уже произведенного
хлопка. И наоборот, предполагается, что денежные знаки, затраченные
на заработную плату, сами собой создадут увеличенную стоимость готовых
товаров... Но стоимость создается не заработной платой, а трудом,
она зависит только от продолжительности труда, а не от его оплаты.
Повышение заработной платы не изменяет стоимости, созданной трудом,
но изменяет разделение созданной стоимости на заработную плату и
прибавочную стоимость, увеличивая заработную плату и уменьшая прибавочную
стоимость. Естественно, капиталисты хотели бы компенсировать свои
потери путём повышения цен, но стоимость они "повысить"
не в силах.
Отступление 5: Парадокс доктора Франсуа Кенэ
Парадоксы, пугающие ограниченный ум, путающие плоские представления
"здравого смысла", очень часто скрывают за собой глубокие
и серьёзные научные проблемы. Чтобы высказать парадокс, необходимы
как минимум нестандартное мышление и остроумие; чтобы разрешить
парадокс, нужно ещё и глубокое понимание действительности.
Блестящий французский экономист XVIII в. Кенэ донимал своих коллег
едким парадоксом; капиталист, заботящийся только о производстве
меновой стоимости, всё время старается понизить меновую стоимость
своих товаров. Что же получается: капиталисты последовательно стремятся
к собственному разорению?
Ответ на эту загадку был найден лишь через много десятилетий, когда
К. Маркс открыл относительную прибавочную стоимость. Капиталисту
важна не сама по себе меновая стоимость и даже не абсолютный размер
стоимости товаров, а доля прибавочной стоимости как часть стоимости
произведенных товаров. Технические усовершенствования, направленные
на сокращение цены и стоимости товаров, могут одновременно увеличивать
долю прибавочной стоимости и её величину - в этом секрет относительной
прибавочной стоимости.
Между двумя противоречивыми, но верными утверждениями, подмеченными
остроумным доктором, лежит длинная цепочка причинно-следственных
связей, открытая гением Маркса. При повышении производительности
труда общая стоимость остается неизменной, а стоимость единицы товара
понижается - масса жизненных средств, необходимых рабочему, остается
неизменной, а стоимость её понижается - стоимость рабочей силы понижается,
заработная плата может быть снижена - прибавочная, стоимость возрастает.
...Вы ещё не потеряли логическую нить, читатель? А между тем это
ещё не вся цепочка причинно-следственных связей. Потому что нужно
ещё указать мотив действий капиталиста, который знать не знает про
относитель-
64
ную прибавочную стоимость, скорее всего не догадывается, откуда
и как она появляется, но тем не менее всеми силами стремится к снижению
стоимости своей продукции. Он одержим не столько заботой об увеличении
общего фонда прибавочной стоимости всего класса капиталистов, сколько
стремлением увеличить свою непосредственно присваиваемую часть,
особенно по сравнению с другими капиталистами, которые для него
- конкуренты. Он не думает денно и нощно о каком-то там чужом производстве
в отраслях, создающих средства потребления рабочих, - и тем не менее
он "работает" именно на такой результат.
Стремление капиталистов к получению "добавочной прибыли"
по сравнению с другими (в теории она называется добавочной, или
избыточной, прибавочной стоимостью) заставляет каждого капиталиста
снижать затраты на производство: снизил раньше других, раньше снижения
средних цен - схватил куш "избыточной прибавочной стоимости",
снизили остальные - понизилась стоимость единицы товара; понизилась
стоимость единицы... и так далее, и так далее, и так далее по пути
к относительной прибавочной стоимости.
Вот так работает механизм научно-технического прогресса в капиталистическом
обществе. Не так уж он и прост... К этому, пожалуй, следует добавить,
что при современном капитализме - капитализме монополистическом
- дело ещё более осложняется постоянным повышением (а не понижением)
цен, когда возросшая номинальная (т. е. взятая в денежном выражении)
заработная плата может скрывать за собой понижение стоимости рабочей
силы...
Развитие производства относительной прибавочной стоимости объясняет
тот бурный технический прогресс, которым капитализм выделяется по
сравнению со всеми предшествующими эпохами. Развитие производительных
сил, как известно, движет общество вперед. Но куда "вперед",
к каким историческим берегам движется корабль капиталистической
экономики?
"ВСЕОБЩИЙ И АБСОЛЮТНЫЙ ЗАКОН", ИЛИ ПРЕДСКАЗАНИЕ ВЗРЫВА
Провидеть будущее всегда трудно. Заманчиво простой способ прорицаний
- экстраполяции существующих тенденций, разнообразные расчёты по
поводу того, что и во
65
сколько раз вырастет, - не раз ставил наивных прорицателей в неловкое
положение. Развитие идёт отнюдь не только через простое накопление
количеств, но и через крушение старого, скачки, перевороты, взрывы.
Можно ли предвидеть, научно предсказать взрыв и крушение целого
общественного строя со всеми его многочисленными институтами, органами,
порядками и отношениями? Конечно, во все времена появлялись разного
рода пророки, которые сулили скорый конец, крушение царств, восстание
угнетенных и т. д. Однако эти пророчества редко сбывались, а когда
такое случалось, то сами пророки бывали немало удивлены тому, как
это происходит и к чему ведет. Для того чтобы не гадать, а предсказывать,
нужна наука.
Способ исследования будущего капиталистической системы, примененный
К. Марксом, достаточно прост: Маркс рассматривает открытое им отношение
труда и капитала как многократно повторяющееся и расширяющееся,
охватывающее всё более широкий круг людей, развивающееся...
Казалось бы, что может дать простое повторение, воспроизводство
уже изученных отношений? А между тем учет многократного повторения
капиталистических отношений переворачивает некоторые научные представления,
заменяя их прямо противоположными выводами и заключениями.
Когда капиталистическое отношение рассматривается как однократный
акт, то создается впечатление равенства и справедливости отношений
между капиталистом и рабочим, во всяком случае с точки зрения представлений
о равенстве, основанных на законе стоимости, римском праве и христианской
религии: "ты - мне, я тебе", "толцытеся и воздастся".
Действительно, и рабочий, и капиталист выступают как равные товаровладельцы,
один из которых владеет особым товаром - рабочей силой, а другой
- всеобщим товаром - деньгами. Между ними происходит эквивалентный
обмен по закону собственности, действующему в товарном производстве:
отчуждение своего продукта есть условие присвоения продукта чужого
труда. Обмен по стоимости, основанный на затратах труда, создает
впечатление справедливого, трудового характера собственности. Кто
сколько накопил стоимости, затрачивая свой труд, тот столько и имеет
по праву - отношения между рабочим и капиталистом следуют вроде
бы этому справедливому порядку.
66
Теперь посмотрим на дело с другой стороны, с учетом многократного
повторения отношения труда и капитала. Начнём с того момента, когда
капиталист стал капиталистом. Вполне возможно, что в первый раз
он приобрел чужую рабочую силу в обмен на стоимость, созданную собственным
трудом. Однако став капиталистом, он перестал быть трудящимся, создающим
стоимость своим трудом; у него теперь другая роль, его предназначение
- быть представителем собственного капитала. Если кто-то, накопив
определённую сумму, перестал работать, но не перестал потреблять,
то первоначальные накопления должны постепенно истратиться, сойти
на нет. Многократное повторение потребления уничтожает сумму стоимости,
созданную некогда трудом будущего капиталиста.
Между тем капиталист отнюдь не разоряется, его капитал не исчезает
(и даже приумножается), он снова и снова покупает чужую рабочую
силу. Откуда же берутся необходимые для этого средства? Ясно, откуда
- из прибавочной стоимости, которую снова и снова приносят повторяющиеся
отношения эксплуатации наемного труда. Значит, в процессе повторения
капиталистических отношений первоначальная капитальная стоимость,
созданная, как мы предположили, собственным трудом капиталиста,
неизбежно превратится в результат чужого труда, накопленный неоплаченный
труд рабочих. Присвоение чужого неоплаченного труда есть условие
"возрастающего присвоения чужого труда - таков закон капиталистического
присвоения, сформулированный К. Марксом и отличный от первоначальных
законов собственности товарного производства, как небо от земли.
Прочитав вышеприведенное рассуждение, вы можете возразить: неверно
было предполагать, что капиталист не трудится, не работает, - он,
может быть, ночей не спит, думая о наилучшем применении своего капитала,
планируя внедрение новой техники или изменение организации труда.
Да, действительно, капиталист может работать в качестве управляющего
собственным предприятием. Но он может и не работать вообще, наняв
для Управления специалистов и оплачивая их труд. В современных условиях
такое положение является даже общим правилом: капитал ныне сосредоточен
главным образом 8 акционерных обществах, где различие между собственником-акционером
и наемным управляющим вполне очевидно. Вместе с тем становится очевидным
и тот факт, что доходы капиталистов отнюдь не тождественны плате
67
за управление - акционеры получают дивиденды, даже если щедро оплачивают
управленческий труд менеджеров.
Превращение капитала в паразитическую собственность в процессе повторения
капиталистических отношений является неизбежным следствием капиталистического
развития, даже если в начале капитала лежал собственный труд его
владельца. Это верно для всех капиталов вместе и каждого в отдельности.
Основатель знаменитой автомобильной империи Генри Форд I своими
руками собирал первые автомобили в небольшой мастерской. Растущий
и крепнущий капитал потребовал от Фордов переменить профессию, переложить
заботы механиков на других и стать управляющими фирмы "Форд
Мотор". Нынешние Форды больше напоминают средневековых "принцев
крови", чем рациональных управляющих, занимаясь сооружением
- карнавальных дворцов на одну ночь по случаю очередного династического
брака. В такой эволюции жизненных установок есть своя историческая
логика: вначале капитал требовал от своих владельцев воздержания;
потом роскошь паразитического существования стала рекламной вывеской
капитала, показателем его мощи, надежности, кредитоспособности,
привлекательности для новых акционеров.
Паразитизм буржуазии рождается не из дурного вкуса или воспитания,
не из тяги нуворишей к быту старой родовой аристократии - он рождается
самой логикой движения капитала и потому не может быть устранен
без устранения капиталистических отношений. К такому выводу приводит
научный анализ.
Но, может быть, "взрывать" капитализм не обязательно?
Может быть, от несправедливостей капиталистическую систему возможно
лечить постоянным "переливанием крови" - динамичной заменой
аристократизирующейся буржуазии новым пополнением из среды рабочего
класса? Итак: может ли рабочий стать капиталистом не в виде исключения,
а в соответствии с законами капиталистического развития? Попробуем
рассмотреть такую перспективу.
Если смотреть на капиталистические отношения как на однократный
акт, то создается впечатление, что капиталист кредитует рабочего,
давая ему возможность заработать и таким путём вырваться из нищеты.
Капиталист предоставляет ему для труда свои средства производства,
выплачивает аванс и т. д. Казалось бы, рабочему любезно предоставлена
"стартовая площадка" для возвыше-
68
ния, которое далее всецело зависит от труда и бережливости самого
рабочего.
Совершенно по-иному выглядит ситуация, если учесть повторение капиталистических
отношений. Во-первых, как выяснилось выше, капитал с течением времени
обязательно становится накопленным прошлым неоплаченным трудом рабочего
и именно из этого чужого фонда капиталист "кредитует"
рабочего. Получается парадоксальный результат: не богатый кредитует
бедного, а наоборот; битый небитого везет, неимущий рабочий постоянно
"кредитует" имущего, капиталиста, причем не требуя за
это никакого процента и даже возврата самого долга.
С другой стороны, рабочий не только возмещает своим трудом стоимость
выплаченной ему заработной платы и создает прибавочную стоимость,
но и переносит на продукт стоимость постоянного капитала, воссоздавая
тем самым ранее накопленный капитал из года в год, причем за эту
весьма важную для капиталиста функцию он не получает вообще никакого
вознаграждения, совершая её попутно за ту же заработную плату. Рабочий,
который задумал бы стать на место капиталиста, первыми же трудовыми
усилиями достигает обратного результата: он воспроизводит капиталиста
как капиталиста, возобновляя его капитал и закрепляя господство
капиталиста над неоплаченным трудом рабочего.
Но вот, наконец, наступает вожделенный миг - в руки рабочего попадает
конверт с его недельным заработком (а может быть, и с ежегодной
премией - бонусом), который должен положить начало новому капиталу.
Теперь и рабочий обладает тем всеобщим товаром, на который можно
было бы приобретать чужую рабочую силу. Однако эта возможность немедленно
исчезает, достаток испаряется, утекает сквозь пальцы... И если посмотреть
на дело с точки зрения повторения отношений, то становится ясно,
почему стоимость в руках рабочего не складывается во внушительную
величину, а непрерывно тает, как весенний снег.
Для того чтобы успешно работать в следующем акте производства, рабочий
должен воспроизвести свою рабочую силу, способность к труду, удовлетворить
как ежедневные потребности (например, в пище), так и ежегодные (например,
в одежде и мебели). С другой стороны, все эти необходимые средства
существования уже созданы рабочими в предыдущих актах производства.
Заработанные деньги обмениваются на средства существования, ко-
69
торые рабочий создал как собственность капиталиста. В итоге деньги
вернутся к капиталистам, а рабочие вместо накопления стоимости приступят
к её уничтожению в процессе потребления жизненных средств.
Подобная "аннигиляция" стоимости, получаемой рабочим,
при обмене заработной платы на рабочий фонд (т. е. фонд жизненных
средств рабочего) вполне закономерна и вытекает из самого факта
постоянной, возобновляющейся продажи рабочей силы; продав свою рабочую
силу, рабочий автоматически отдает в собственность капиталиста продукты
труда как результаты использования купленной рабочей силы, в том
числе и жизненные средства, которые рабочий вынужден потом выкупать
у капиталистов. Роль капиталиста при этом сводится к простой задаче:
обеспечивать такую меру труда, которая целиком потребляла бы рабочую
силу, и такой уровень заработной платы, который был бы ни в коем
случае не выше стоимости рабочей силы, т. е. стоимости необходимых
жизненных средств.
Реализуя эту задачу, капиталист постоянно воспроизводит рабочего
как наемного рабочего (т. е. как неимущего, вынужденного продавать
свою рабочую силу). Значит, и потребление рабочего "работает"
на капиталиста, производя новую рабочую силу и уничтожая стоимость
заработной платы.
Итак, вот общий итог анализа: рабочий постоянно воспроизводит капитал
и капиталиста, капиталист воспроизводит рабочего как наемного рабочего,
как пролетария.
При феодализме, например, противоположность феодалов и "черни"
поддерживалась правовыми и сословными ограничениями. Буржуазные
революции устранили сословное неравенство и очень хорошо сделали...
Однако при полном правовом равенстве экономические отношения рабочего
и капиталиста таковы, что рабочий остается рабочим, а капиталист
- капиталистом. Противоположность их устойчива, она воспроизводится
и повторяется, внутренние законы капитала препятствуют "самоустранению"
капиталистических неисправностей. Куда же ведет развитие этой противоположности?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, уже недостаточно рассмотреть
простое повторение, воспроизведение капиталистических отношений:
их нужно увидеть как отношения растущие, исторически развивающиеся.
Тайны развития капиталистического общества, его прошлого и
70
будущего скрыты в процессах накопления капитала - именно оттуда
их извлекает теоретический и исторический анализ К. Маркса.
Отступление 6: С чего начинались капиталы?
Ранее можно было предполагать, что накопление крупных величин стоимости
в руках отдельных товаропроизводителей начинается с их самоотверженного
труда. Однако история отметает подобную теоретическую идиллию и
заменяет её кровавой прозой: первые капиталы возникали главным образом
из войн, пиратства, колониальной торговли, торговли рабами и других
столь же малопочтенных занятий. Истинная история капиталов написана,
по словам К. Маркса, "пламенеющим языком меча и огня".
Реальный ход истории отличается от теоретических предположений,
но в конечном счёте становится понятным именно благодаря теории.
Что толкает почтенных бюргеров на колониальные или военные авантюры?
Жажда "всеобщего товара", денег, которые развитием товарах
отношений возведены в достоинство монарха товарного мира. Чем отличается
с точки зрения законов товарного обращения работорговля от рыботорговли?
Ничем, ибо и в том, и в другом случае будущий товар сначала надо
поймать, потом понести известные издержки и потери при транспортировке
(рабы умирают, рыба тухнет), а затем превратить на рынке в вожделенную
сумму стоимости.
"Деньги не пахнут" - старая истина, провозглашенная ещё
древнеримским императором Веспасианом по поводу императорского налога
отхожие места. Кстати, она вполне соответствует положениям научен
политической экономии: в деньгах стирается различие потребительных
стоимостей, т. е. путей приобретения стоимости, - без этого деньги
могли бы играть роль всеобщего эквивалента. Получены ли деньги путём
продажи продовольствия, оружия, людей или награбленного добра -
по ним не видно.
Пиратство долгое время было нормальным и прибыльным коммерческим
предприятием. Когда говорят о временах расцвета пиратства, то воображение
немедленно рисует образ романтического изгоя в брабантских кружевах,
острым клинком мстящего миру за его несправедливости. К исторической
реальности ближе образ жадного и беспринципного бандита, созданный
в жутковатых рассказах А. Конан-Дойля о капитане Шарки. Однако мало
кто знает о таком распространённом виде пиратства, каким было каперство.
Во время войн воюющие государства выдавали (не бесплатно, конечно)
частным лицам каперские свидетельства, удостоверяющие их право захватывать
торговые корабли противника. Торговый разбой, подтвержденный законом,
близок сердцу буржуа любой национальности и по сути не очень отличается
от обычной торговой конкуренции.
Разбой, пиратство и прочие "прелести" Нового времени -
не более чем бурная юность капиталов, которые ещё не вполне стали
капиталами и накапливались как деньги, а не как капиталы. Между
накоплением денег и накоплением капиталов пролегает весьма важная
граница, которая иногда становится ощутимой причиной исторических
сдвигов.
Возьмём более близкий к нам по времени пример. В 50-60-е годы XX
в. обильные доходы от нефти потекли в руки властителей пустынных
и отсталых монархий Аравийского полуострова. Одной из таких внезапно
разбогатевших феодальных монархий был султанат Оман и Маскат, где
власть султана была абсолютной (и использовалась, в частности,
71
для запретов носить очки и слушать радио), а различие между государственным
бюджетом и личной султанской казной властителями страны ещё не было
осознано. Поэтому долларовые поступления оседали в подвалах султанской
сокровищницы, а патриархальный монарх привычно превращал деньги
в сокровище, прерывая их движение как капитала.
Такое использование денег приводило в ужас образованное младшее
поколение царствующей фамилии, и дело кончилось дворцовым переворотом,
после чего деньги пошли на развертывание строительства новых предприятий,
вложения в крупные иностранные банки, приобретение пакетов акций
зарубежных фирм. Древний султанат вступил на ту же дорогу, по которой
уже шагали другие венценосные обладатели нефтяных запасов. В 70-е
годы восточные нефтяные владыки проявили такую бешеную энергию на
новом поприще, что жертвами их притязаний чуть было не стали крупнейшие
фирмы и отрасли западноевропейской и американской индустрии.
В чём же дело? Дело в различии накопления денег и накопления капитала.
Накопление капитала предполагает расширение эксплуатации наемного
труда (через акционерную систему, кредиты или строительство собственных
предприятий); капитал есть общественное отношение, и его накопление
есть не что иное, как расширенное воспроизводство капиталистических
отношений эксплуатации.
С того момента, когда накопление капитала отделяется от накопления
сокровищ, юность капитала можно считать законченной; на место экзотических
методов обогащения приходит будничная деятельность по извлечению
прибавочной стоимости из приобретаемых капиталистами масс рабочей
силы. Дальнейший путь накопления капитала точно описан экономической
теорией, разложен в цепочку причинно-следственных связей и выражен
в виде абсолютного и всеобщего закона.
"Чем больше общественное богатство, функционирующий капитал,
размеры и энергия его возрастания, а следовательно, чем больше абсолютная
величина пролетариата и производительная сила его труда, тем больше
промышленная резервная армия... Но чем больше эта резервная армия
по сравнению с активной рабочей армией, тем обширнее постоянное
перенаселение, нищета которого обратно пропорциональна мукам труда
активной рабочей армии. Наконец, чем больше нищенские слои рабочего
класса и промышленная резервная армия, тем больше официальный пауперизм.
Это - абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления"
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. т. 23. С. 659). Таков закон
накопления; это не простой закон, а целое созвездие законов, каждая
"звезда" которого заслуживает пристального и внимательного
рассмотрения, поскольку она высвечивает важную сторону капиталистической
действительности.
72
Итак, общественное богатство выступает как функционирующий капитал,
рост которого означает абсолютное увеличение пролетариата... Но
ведь из этого, по-видимому, следует, что накопленная часть прибавочной
стоимости обращается в жизненные средства рабочих, расширение благосостояния
пролетариата? Так рассуждали представители классической школы английской
буржуазной политической экономии. Однако в таком рассуждении есть
изъян: почтенные экономисты забыли о затратах на средства производства,
размер которых ограничивает спрос на рабочую силу...
Отступление 7: Откуда берутся "лишние люди"?
Откуда же берутся в капиталистическом обществе лишние рабочие руки,
само существование которых постоянно давит на уровень благосостояния
всего рабочего класса, сбивает величину заработной платы? Может
быть, дело в чересчур высокой рождаемости в рабочих семьях?
Казалось бы, такое предположение вполне соответствует здравому смыслу:
накопление капитала определяет спрос на рабочую силу, рождаемость
рабочего населения - предложение её; предложение превышает спрос,
отсюда и безработица. Однако здравый смысл (вспомните, читатель)
имеет дело с поверхностными явлениями, обыденными представлениями
о реальности; наука же должна добираться до сущности, которая не
похожа, может быть, на привычные обыденные представления (если бы
сущность и явления совпадали, наука была бы не нужна, ибо каждому
непосредственно была бы видна скрытая суть вещей).
Поэтому научный ответ на поставленный нами вопрос об основах безработицы
выглядит на первый взгляд странно: капитал есть не только источник
спроса, но и источник предложения рабочей силы. Странность состоит
в том, что на капитал вроде бы взваливается ответственность за рождаемость
рабочего населения. На самом деле рождаемость здесь не причём.
Последствия высокой рождаемости капитал в принципе в состоянии переварить
- снижение заработной платы вследствие увеличения предложения труда
и возрастание прибавочной стоимости вызовут ускорение накопления
капитала и увеличат соответственно поглощение рабочих сил капиталом,
спрос на них.
Капитал рождает излишек рабочей силы иным путём: он не только притягивает,
но и выталкивает рабочую силу из производства, увеличивая тем самым
предложение на рынке рабочей силы по сравнению со спросом на неё.
Повышение производительности труда означает, что на прежнее количество
рабочих приходится больше сырья, более сложные и дорогие машины.
Следовательно, чем выше производительность труда, тем относительно
большая часть капитала тратится на машины и сырьё, относительно
меньшая - на рабочую силу. Для капитала прежней величины это означает,
что с каждым шагом в росте производительности ему требуется меньше
рабочей силы; излишек он будет выталкивать на рынок труда, увеличивая
предложение рабочих сил. Именно сам капитал создаёт превышение предложения
рабочей силы над спросом: изменение строения самого капитала будет
"рожать" лишние рабочие руки, и любое капиталистическое
предприятие может в этом составить успешную конкуренцию родильным
домам.
Вы можете возразить: причина безработицы не в капиталисти-
73
ческом отношении, а в повышении производительности труда. Нет, не
в производительности причина: в условиях социализма её повышение,
наоборот, позволяет создавать больше средств производства и новых
рабочих мест, или больше жизненных средств рабочих. Капитал же по
самой своей природе стремится к совершенно другому использованию
производительности и тем постоянно производит безработицу.
Капитал стремится к увеличению прибавочной стоимости за счёт сокращения
заработной платы до уровня стоимости рабочей силы или ещё ниже,
поэтому он не пойдет на увеличение потребления жизненных средств
рабочими, на увеличение доли капитала, расходуемой на заработную
плату. Что же касается создания новых рабочих мест путём увеличения
выпуска средств производства, то капитал идёт на это далеко не всегда
и не во всем. Почему?
Рост производительности труда, выталкивая рабочую силу на рынок
труда, усиливает конкуренцию рабочих, позволяет заставить сохранивших
работу под угрозой увольнения работать за двоих и за троих и обойтись
без создания новых рабочих мест...
Итак, чем больше величина пролетариата и производительная сила его
труда, тем больше безработица. Чем больше "лишних" рабочих,
тем интенсивнее и производительнее трудятся занятые на производстве.
Чем интенсивнее они трудятся, тем меньше рабочих нужно капиталу.
Эта цепочка функциональных экономических зависимостей движения труда
от движения капитала охватывает рабочий класс мертвой петлей, сковывая
притязания эксплуатируемых на более высокую заработную плату, более
приличный уровень жизни, становится более надежным средством выжимания
дарового труда и увеличения богатства, чем кандалы и ошейники рабовладельческого
общества.
Безработица не только давит на общие условия жизни рабочего класса
и увеличивает разрыв между рабочим классом и буржуазией. Она дает
"побочный результат", который на самом деле вполне закономерен:
даже в самых богатых капиталистических обществах с развитой системой
социального обеспечения обязательно образуется слой официальных
нищих, пауперов.
Более точное название безработицы - относительное перенаселение.
Излишек рабочей силы существует лишь относительно - относительно
потребностей капитала, а они даже при самом благоприятном для рабочих
стечении обстоятельств не совпадают с тем, что может дать производству
естественный прирост населения. Например, требования, предъявляемые
капиталом к рабочим (в смысле интенсивности физического и интеллектуального
труда, быстроты нервных реакций, выносливости и наличия трудового
опыта), наиболее соответствуют воз-
74
растной группе 25-45 лет, которую капитал использует наиболее полно.
Понятно, что всё трудовое население страны не может состоять из
одной возрастной группы.
Если вы читали роман А. Хейли "Аэропорт", то, наверное,
помните авиадиспетчера (брата начальника аэропорта), который по
возрасту уже не в состоянии работать в той же должности и с прежней
оперативностью. Он пытается скрыть это от администрации аэропорта,
тайно принимает стимулирующие таблетки. Откуда такой страх перед
неизбежными для каждого возрастными изменениями? Дело в том, что
потерять работу в зрелом возрасте очень опасно: спрос на эту возрастную
категорию фактически отсутствует, есть угроза угодить в полосу "полного
штиля", в так называемое "застойное перенаселение".
И если созданные за время активной трудовой деятельности накопления
недостаточны, то перед человеком появляется перспектива нищеты.
С другой стороны, само стремление заработать денег "про черный
день" становится источником застойного перенаселения: физический
и нервный износ, профессиональные заболевания, производственный
травматизм выбрасывают людей в сферу безнадежности. Конечно, не
каждый современный рабочий в капиталистическом мире становится паупером,
но пауперизм - заметное явление, особенно на фоне грандиозного богатства
высокоразвитых капиталистических стран. Пауперизм кажется исключением,
о котором неловко говорить, именно потому, что современное капиталистическое
общество необычайно богато и технически развито (об этом, конечно,
тоже не следует забывать). Политическая экономия установила соответствие
двух названных фактов друг другу: "Накопление богатства...
есть в то же время накопление нищеты..." - писал К. Маркс (Маркс
К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. т. 23 С. 660).
Для работающей и зарабатывающей (иногда неплохо зарабатывающей)
части рабочего класса последствия закона накопления проявляются
в ином виде - в увеличении доли прибавочной стоимости, создаваемой
каждым работником, по сравнению с его заработной платой. "Из
этого следует, - писал К. Маркс, - что по мере накопления капитала
положение рабочего должно ухудшаться, какова бы ни была, высока
или низка, его оплата" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.
т. 23. С. 660).
Пришла пора подвести окончательные итоги. Накопление есть, с одной
стороны, рост численности пролетариа-
75
та, его концентрация и сплочение, растущая производительная сила
совокупного, комбинированного рабочего. Накопление есть, с другой
стороны, неизбежное ухудшение положения этого усиливающегося класса
(для одних - абсолютное, для других - относительное). Противоречие
этих двух раскрытых анализом тенденций должно найти разрешение в
рабочей, пролетарской революции против капитала.
Способ преобразований в экономических отношениях подсказан эволюцией
капитала. Капитал начал свой путь с экспроприации мелкой собственности.
Капитал занимается непрерывной экспроприацией, ограблением рабочего
класса. Капитал уже приступил к экспроприации самой буржуазии (посредством
конкуренции, банкротств, поглощений). Революция доводит эту работу
до конца - экспроприирует экспроприаторов.
Цель рабочей революции - уничтожение частной собственности и замена
её общественной. Почему? Потому что, во-первых, этот процесс уже
начался: капиталы соединяются друг с другом в акционерные общества,
ибо индивидуальный капитал уже не в состоянии вместить в себя современные
производительные силы. Потому что, во-вторых, частная собственность
всё равно остается оковами развития: капитализм очевидно не справляется
с теми производительными силами, которые он создал; верный симптом
этого - периодические кризисы перепроизводства, когда капитализм
не в состоянии соединить безработных с простаивающими средствами
производства, соединить созданные средства потребления с миллионами
нуждающихся в них. Вывод: нужна хирургическая операция, ампутация
отживающей капиталистической оболочки производительных сил.
Так предсказываются великие революции. Не вдохновенными речами пророков,
а строгим экономическим анализом. К. Маркс мечтал о том, что когда-нибудь
сама История скажет о нём и его работах: "Ты хорошо копаешь,
старый крот". На самом деле у Истории есть основания сказать
гораздо более громкие слова о гениальном ученом, "раскопавшем"
скрытые от глаз туннели и лабиринты капиталистической экономики,
нашедшем выход из них в мир иных экономических отношений.
76
|
