|
Молодёжи о политической экономии 07
См. тж. 01 02
03 04
05 06
07 08 09
РОЖДЁННАЯ В ДИСКУССИЯХ
Политическая экономия социализма немного стоила, если бы ограничивалась
одним лишь повторением раз и навсегда заученных положений из хрестоматийных
работ классиков марксизма-ленинизма. За 70 лет Советской власти немало
было сделано для того, чтобы развить их учение об экономическом строе
социализма, дать теоретическое объяснение непростым проблемам становления
и развития социалистического строя. Правда, не всегда политической
экономии социализма удавалось не чураться сложных проблем экономической
жизни, в бурных водоворотах самых масштабных, самых животрепещущих
событий своего времени искать решения теоретических задач. Острые
вопросы порождали и бурные споры. Политическая экономия социализма
никогда не была безмятежной и сухой прописью, повторяемой из десятилетия
в десятилетие, хотя такое впечатление подчас и складывается у студентов
не без помощи не слишком-то любящих свою науку преподавателей.
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ СОЦИАЛИЗМА НЕТ?
Всерьёз утверждать подобное не возьмется сейчас ни один грамотный
марксист. В противном случае он рискует вызвать у своих коллег по
меньшей мере недоумение: зачем выражать свои претензии на оригинальность
столь нелепым способом? Однако шестьдесят лет назад с подобным недоумением
сталкивались те, кто осмеливался провозглашать необходимость политической
экономии социализма. Можно, конечно, свысока поглядев на ученых той
эпохи, произнести несколько совершенно правильных фраз о том, что
все это заслуживает упоминания лишь в специальных трудах об истории
науки, что это, мол, была болезнь роста, давно преодоленные политической
экономией социализма ошибочные взгляды. Однако благополучно перелистнуть
этот "прискорбный" эпизод в жизни политической экономии
социализма и пойти дальше значило бы лишить себя ответа на очень важный
вопрос:
157
почему люди, принимавшие затем активное участие в развитии основ политической
экономии социализма, начинали с отрицания самого права на её существование?
Ошибка? Недомыслие? Но эту ошибочную позицию разделяла целая плеяда
талантливых ученых, давших, например, интереснейшие исследования монополистического
капитализма. Да и не в личной способности или неспособности, грамотности
или безграмотности отдельных представителей науки следует искать основные
причины таких довольно распространенных заблуждений (особенно когда
дело касается общественных наук). Уровень развития политической экономии
и содержание учений виднейших её представителей всегда определялись
как состоянием экономической действительности, так и классовой позицией
ученого по отношению к этой действительности.
Неужели пролетарская классовая позиция вела к ошибочным трактовкам?
Неужели производственные отношения той эпохи были настолько глубоко
спрятаны под поверхностью экономических явлений, что их не могли вскрыть
даже самые способные теоретики? На оба эти вопроса надо дать отрицательный
ответ. "Но где же тогда, в конце концов, причины отрицания политической
экономии социализма?!" - вправе воскликнуть читатель, которому
уже надоело чередование вопросов и ответов, порождающих лишь новые
вопросы.
Ответ же заключается в том, что столь прямолинейно поставленные вопросы
и не могут иметь однозначного ответа. И классовая позиция была верной,
и производственные отношения вовсе не стали более туманными. С исторической
арены устранялись эксплуататорские классы, заинтересованные в искажении
истины в угоду своим корыстным интересам. Открывалось поле для действительно
свободного научного исследования - а политическая экономия объявляется
ненужной. Опять противоречие?
Вывод совершенно верный. Но наука, предмет которой - производственные
отношения - внутренне противоречив, сама может развиваться только
через противоречия. Тем более это относится к революционной эпохе,
когда происходит нарастание противоречий в производственных отношениях
и они подвергаются самой крутой ломке и коренному переустройству.
Старая политическая экономия действительно уже не годится для объяснения
этих процессов. А новая?
158
Отступление 1: О революционном энтузиазме и объективных законах
Отношения товарного и капиталистического хозяйства требуют для их
понимания специальной науки, потому что скрыты от участников производства,
функционируют за их спиной, как слепые и неподвластные им стихийные
силы. Производственные отношения социализма, напротив, ясны, потому
что устанавливаются в результате сознательных действий революционных
пролетарских масс. Следовательно, никакой науки для их изучения не
требуется. Необходимо лишь определить наиболее рациональные способы
хозяйственных действий пролетарского государства. Так рассуждали ученые
в то время, время коренного революционного переустройства общества.
Вихрь революции вдребезги разбил экономический строй капиталистического
общества. Капиталисты выгнаны с предприятий, средства производства
находятся в руках самих рабочих. Система капиталистической эксплуатации
рухнула. Теперь судьбы экономики вершатся не финансовыми воротилами,
засевшими в правлениях российских и иностранных монополистических
объединений. Их место заняли рабочие и специалисты, заседающие в Высшем
Совете Народного Хозяйства. Это не прежние наемные управляющие, забота
которых - туже набить карман хозяина, а заодно и свой собственный.
Теперь в стране новый хозяин. Работа социалистического сектора не
подчиняется больше барометру рыночных колебаний. Его место занял всенародный
учёт и контроль за производством и распределением продукции. Контроль
стихийного рынка заменен контролем самих рабочих.
И кто же создал это новое общество? Слепые, стихийные силы, действующие
за спиной трудящихся и толкающие общественное развитие по предначертанному
пути независимо от воли и желания масс?
Как раз наоборот, все это сделано руками самих масс, рабочих и крестьян,
сознательно объединившихся под руководством Коммунистической партии,
чтобы проложить себе дорогу в лучшее будущее. В их руках - революционная
власть, которая как могучий рычаг исторического творчества перевернула
здание старого мира, а на его развалинах строит новое, осуществляя
волю рабочего класса. Он теперь сознательный творец новых отношений,
его воля - закон общественного развития!..
Дискуссия, организованная Коммунистической академией в середине 20-х
годов, показала, что подобной позиции придерживалось подавляющее большинство
экономистов. Ее поддерживал Н. И. Бухарин. Одним из немногих, кто
в то время отстаивал необходимость политической экономии социализма,
был И. И. Скворцов-Степанов - переводчик "Капитала". Но
его выступление не смогло поколебать остальных, уверенных в том, что
в сознательно организуемом социалистическом хозяйстве нет места политической
экономии.
Действительно, создание новых, социалистических производственных отношений
не могло произойти без сознательных действий пролетариата, руководимого
коммунистической партией, и пролетарского государства. Налаживание
этих новых отношений В. И. Ленин называл главной задачей диктатуры
пролетариата. Но в процессе формирования производственных отношений
социализма
159
противоречиво взаимодействовали необходимость вполне определенных,
зависящих от уровня производительных сил, объективных (т. е. не зависящих
от воли людей) производственных отношений и сознательная деятельность
людей, участвующих в налаживании этих отношений. Отношения создаются
людьми - но то, какими буду эти новые производственные отношения,
зависит не желания людей, а от объективных экономических законов Ни
одна революция не может отменить объективно закона зависимости производственных
отношений характера и уровня развития производительных сил. Напротив,
как раз в ходе революций реализуется вызванная ростом производительных
сил общества необходимости ломки старой системы производственных отношений
создания на её месте новой, дающей простор развитии производительных
сил.
Революционный вихрь, образно говоря, вскружил голову участникам этих
бурных событий, и многие из ни поддались искушению переключить внимание
с реалистического учёта объективных обстоятельств на революционный
порыв масс как главный фактор создания нового экономического строя.
Впрочем, такому искушению тогда поддавались многие.
Для теоретиков можно найти некоторое извинение том, что пролетарское
государство сосредоточило в своих руках на самом деле невиданную ранее
экономическую силу, взяв на себя функции планомерного руководств всем
общественным производством. Но ведь осуществлять это планомерное руководство,
не зная объективных экономических законов, нельзя! И добиться успеха
в налаживании социалистических производственных отношений, действуя
вслепую, вопреки объективным экономическим законам, тоже нельзя! Значит,
обойтись без науки о социалистических производственных отношениях,
без политической экономии социализма было никак невозможно Как же
тогда все-таки удалось решить грандиозные задач по социалистическому
преобразованию всей экономической структуры общества, отрицая необходимость
политической экономии социализма?
Дело в том, что, хотя этой науке многие и отказывали в праве на существование,
её основы уже были к тому времени заложены К. Марксом, Ф. Энгельсом
и В. И. Лениным. И от этих теоретических завоеваний никто из марксистов
не отрекался, не желая лишь называть их именем политической экономии.
Более того, от научного
160
исследования теоретических основ хозяйственной деятельности пролетарского
государства ученые-экономисты вовсе не открещивались. Но ошибочные
мнения в науке, раз получив распространение, не исчезают моментально
даже тогда, когда начинает ощущаться их сомнительность. И политическая
экономия социализма начала свое дальнейшее развитие под псевдонимом
"теория советского хозяйства". Итак, при формальном отрицании
политической экономии социализма по существу она уже во второй половине
20-х годов оформилась в самостоятельную научную дисциплину.
Не следует, конечно, сбрасывать со счетов и недостаточную теоретическую
подготовку многих специалистов в области политической экономии. Откуда,
действительно, было взяться большому числу специалистов в марксистской
политической экономии в условиях царской России? После революции в
экономической науке работали сравнительно небольшое число марксистски
образованных ученых, гораздо больше буржуазных экономистов, согласившихся
сотрудничать с Советской властью, и массы молодежи, охваченной революционным
энтузиазмом и жадно рвущейся к знаниям. Эта молодежь, разумеется,
далеко не сразу смогла получить необходимую марксистскую закалку,
прочный фундамент знаний в области политической экономии, не сразу
прошла сложный путь овладения диалектическим методом познания. И скорее
полуэмоциональное, чем логически обоснованное, быстро преходящее по
своей природе стремление поставить революционный энтузиазм выше объективных
экономических законов нашло для себя благодатную почву именно среди
этой молодежи. Впрочем, и многие из буржуазных экономистов тоже отрицали
возможность существования научной политической экономии социализма,
но по другим причинам - они отказывали социализму в праве считаться
рациональным хозяйственным строем. Такое "единство мнений",
конечно, было чревато серьёзными разногласиями.
ПЛАН ИЛИ РЫНОК?
Одно из первых серьёзных столкновений между представителями марксистской
и буржуазной политической экономии произошло в дискуссии о регуляторе
советского хозяйства. Именно в то время четко обрисовывалась альтернатива,
которую потом многие называли ложной,
161
но которая сделалась стержневым вопросом политэкономических споров
на долгое время вперёд: план или рынок? Сама постановка такой альтернативы
была бы, наверное, немыслимой совсем незадолго до этого: ведь в годы
гражданской войны всерьёз обсуждались и даже вносились в Совнарком
проекты отмены денег как первого шага к ликвидации всех атрибутов
товарного хозяйства. Мало кто сомневался, что дни рыночных отношений
сочтены и рынку более уже не суждено играть важной роли, которая принадлежала
ему столетиями.
И вдруг - а для многих это был действительно неожиданный поворот -
новая экономическая политика (нэп). Свобода торговли. Спекулянт, мешочник,
которого ловили, преследовали и собирались вырвать с корнем, превратился
в добропорядочного (и даже уважаемого) торговца. Буржуй, которого
было уже совсем прогнали, занялся своим прежним ремеслом - эксплуатацией
трудящихся и сорит деньгами во вновь открывшихся ресторанах. Кулаки
зарыли (до поры) свои обрезы в землю и принялись ждать, какую цену
с рабочего можно будет заломить за свой хлеб? А красный боец, проливавши
кровь в борьбе с защитниками этих кровососов - Колчаком, Деникиным,
Врангелем и прочими, нередко был вынужден из-за разрухи в промышленности
становиться в очередь безработных на бирже труда либо идти наниматься
к буржую. "За что боролись?" - именно в те тяжелые годы
родилась эта фраза.
Но сколь бы тяжелой ни была обстановка, рождавшая массу личных трагедий,
марксисты трезво ставили вопрос: готового социализма у нас нет, его
только предстоит построить. Значит, там, где мы ещё не можем или не
научились хозяйствовать по-социалистически, пусть хозяйствует частник.
В стране - голод и бестоварье. Частник, конечно, сдерет семь шкур,
но как-то наладит хозяйство. Это стало ясным. Менее ясно было другое
- а что такое свобода торговли в социалистическом секторе? Пришлось
признать, что и здесь не все провозглашенное - уже завоёванное. Рабочий
класс, вставший у руля промышленности и транспорта, ещё должен был
пройти долгую школу хозяйствования. А вопрос стоял предельно остро:
кто - кого? Положение усугублялось тем, что этот вопрос не сводился
только к противоборству между пролетариатом и буржуазией. Интересы
многомиллионного крестьянства, составлявшего большинство населения
Советской России, были серьёз-
162
нейшим политическим фактором. Или ты, рабочий, докажешь, что хозяйствовать
по-социалистически ты сможешь лучше, чем буржуй хозяйствует по-старому,
или крестьянину такой социализм ни к чему, и он заодно с капиталистами
скинет рабочую власть!
В. И. Лениным была поставлена задача - "учиться у организаторов
трестов", "учиться торговать". Освойте то, что создано
капиталистической системой хозяйства, соедините это с преимуществами
социалистических отношений - и тогда вы победите частника. Умейте
соединить государственный план пролетарской диктатуры с гибким использованием
стихии частного рынка. И государственные предприятия переводятся на
коммерческий расчет. А это означало: пока мы ещё не можем охватить
все хозяйство плановым руководством, большую часть продукции государственные
предприятия и тресты должны производить по своей инициативе - искать
то, что нужно потребителю, самим реализовать эту продукцию на рынке
и притом безубыточно, более того, дешевле и выше качеством, чем частник.
Многие буржуазные экономисты восприняли нэп с удовлетворением, а то
и со злорадством: "Наконец-то эти фанатики-коммунисты убедились,
что все их эксперименты до добра не доведут, и начали возвращаться
к давно проверенному практикой механизму товарного хозяйства".
Собственно говоря, кроме „естественных" законов товарного хозяйства,
эти люди не представляли себе ничего иного и требовали от Советской
власти проявить "последовательность" - отказаться от всякого
"административного ковыряния гвоздем" (как называли они
плановые директивы пролетарского государства), и пусть экономикой
управляет "естественный" регулятор - конъюнктура рынка.
Вопрос о регуляторе советского хозяйства сразу разделил экономистов
на два основных лагеря: на тех, кто считал таким регулятором закон
стоимости, и тех, кто выдвигал на роль регулятора план.
Казалось бы, новая экономическая политика, связанная с широким использованием
товарных отношений, в том числе и в социалистическом секторе, давала
основания признать основной закон товарного производства - закон стоимости
регулятором советского хозяйства. Но представители марксистско-ленинской
экономической науки не могли согласиться с наделением стихийных колебаний
рыночной конъюнктуры правами определя-
163
ющего фактора экономического развития. Они стоял на ленинской позиции:
"...из России нэповской буде Россия социалистическая", -
и потому именно в плане, вырабатываемом и проводимом под руководством
коммунистической партии и пролетарского государства, видел важнейший
рычаг дальнейшего продвижения экономика СССР по пути социалистического
строительства. Именно план, выработанный на научных основаниях и объединяющий
волю многомиллионного рабочего класса, позволял концентрировать его
усилия на задачах создания социалистической системы хозяйства.
Сохранение в переходный период от капитализма к социализму в экономике
СССР наряду с социалистическим капиталистических и мелких частных
предприятий (иными словами, многоукладный характер экономики) дал
повод выдвинуть и концепцию "двух регуляторов": социалистическом
секторе - план, а в тех секторах, где господствуют товарно-капиталистические
отношения, - рынок. Если социалистический сектор хозяйства растёт
и расширяется, вытесняя и преобразуя несоциалистические секторы, значит,
и экономический регулятор социалистического сектора выступает ведущим
для всего хозяйства СССР, а закон стоимости играет роль подчинённого
регулятора в мелкотоварном и капиталистическом секторах - так был
решен этот вопрос. Тогда когда решался вопрос "кто - кого?",
попытка сидеть между двух стульев, конечно, не могла встретить поддержки
со стороны пролетарской политической экономии.
Спор этот, надо сказать, решался не только в кабинетах ученых и на
страницах экономических журналов. Прежде всего его решала сама жизнь,
борьба хозяйственников, ученых-экономистов, "красных директоров
и главное - рядовых рабочих за проведение в жизнь планового хозяйства.
Стихия рынка, поначалу, казалось грозившая захлестнуть социалистический
сектор, постепенно подчинялась воле пролетарского государства, выраженной
в плане. Первоначально план в народнохозяйственном масштабе складывался
как сводка тех планов, которые составляли гостресты и предприятия.
Но не случайно почти совпали два события: введение новой экономической
политики и образование Госплана. Образование Государственной общеплановой
комиссии свидетельствовало об осознанной цели подчинить развитие экономики
страны единому хозяйственному плану. Постепенно Госплан и другие центральные
экономические органы стали
164
оказывать определяющее влияние на составление государственного плана.
Выражением этого влияния стали контрольные цифры, которые клались
в основу плановой работы на всех нижестоящих уровнях.
Государственные предприятия и тресты отказались от слепого следования
за конъюнктурой рынка. Для изучения объёма и структуры потребностей,
организации снабжения и сбыта они объединялись в отраслевые синдикаты,
учитывающие, собирающие и распределяющие заказы между входящими в
них производственными единицами. Тем самым преодолевалось обособленное,
анархичное хозяйствование отдельных предприятий, плохо представлявших
реальный объём и структуру спроса и предложения данного вида продукции
и вынужденных ориентироваться на стихийно колеблющийся уровень цен.
С 1926 г. составление планов на основе контрольных цифр стало правилом,
а с 1927 г. по инициативе В. В. Куйбышева в "Положение о трестах"
вошел пункт, гласивший, что государственный трест руководствуется
в своей деятельности утвержденным вышестоящим органом планом.
Успехи социалистического планового хозяйства, на деле продемонстрировавшие
подчиненный характер товарных отношений, рынка и закона стоимости,
заставили сторонников стихийного рыночного хозяйства перенести спор
в другую область. Социалистическое производство было признано плановым
хозяйством. Теперь развернулась дискуссия о методологии планирования,
необходимость и ведущая роль которого уже никем открыто не оспаривались.
Спор между сторонниками "генетического" и "телеологического"
подходов тем не менее затрагивал все ту же альтернативу: план или
рынок?
Первый подход предполагал, что в процессе составления плана надо исходить
из стихийно сложившейся хозяйственной конъюнктуры, следовать фактически
существующим тенденциям. Второй, напротив; требовал предполагать в
плане решительную перестройку всего хозяйства в соответствии с целями
социалистического строительства. Представителей второго подхода обвиняли
в отрыве от реальности, в отсутствии рациональных критериев экономических
решений. Однако "реалистическая" позиция сторонников генетического
подхода, их нежелание поступиться привычными критериями выгодности
и невыгодности не давали перспективы преодоления технической отсталости,
не позволяли ставить задачу индуст-
165
риализации Советской России. Либо оставаться на почве "реальности"
и снова стать аграрным придатком капиталистического Запада, потихонечку
осваивая "ситцевую" индустриализацию, либо сосредоточить
все хозяйственные ресурсы и энтузиазм строителей нового общества на
решении коренных задач создания материально-технической базы социализма,
вывода страны на самые передовые технические рубежи.
Теоретический спор "генетического" и "телеологического"
подходов оказался в итоге спором о путях экономического развития СССР,
о том, станет ли социализм в СССР на свою индустриальную основу. И
планирование народного хозяйства должно было послужить тем ещё невиданным
в истории средством мобилизации экономики на решение коренных задач
социалистического строительства, которое позволило бы сделать рывок
от России серпа и сохи к России электрической. Именно эта линия проложила
себе дорогу в ходе составления первого пятилетнего плана. И досрочное
выполнение пятилетки было блестящим практическим подтверждением этой
теоретической концепции.
В дискуссиях было положено начало научному исследованию практики социалистического
планового хозяйства. Фактически это были первые шаги в проникновение
существа закона планомерного развития социалистического производства.
Понимание того, что в социалистическом хозяйстве действуют свои объективные
экономические законы, которые необходимо изучать, постепенно прокладывало
себе дорогу. Важную роль в этом процессе сыграла публикация замечаний
В. И. Ленина на книгу Бухарина "Экономика переходного периода",
где совершенно недвусмысленно указывалось на необходимость политической
экономии и при полном коммунизме.
Конечно же, не только ясно высказанное мнение В. И. Ленина, но и сама
экономическая действительность социализма заставили представителей
экономической науки довольно быстро признать необходимость изучения
объективных производственных отношений и экономических законов социализма.
Одним из первых ввел в научный оборот термин "политическая экономия
социализма" Н. А. Вознесенский в своей статье "К вопросу
об экономике социализма". Правда, эти слова он ещё ставил в кавычки,
как своего рода дань прошлым заблуждениям. Вскоре существование политической
экономии социализма стало общепризнанным безо всяких кавычек. Вопрос
166
о её существовании был решен, но продолжали обсуждаться другие вопросы,
связанные с определением предмета политической экономии: включать
ли в предмет политической экономии производительные силы? Как правильно
определить предмет политической экономии в широком смысле слова?
Выход политической экономии социализма из периода "скрытого"
развития сразу поставил в повестку дня множество теоретических проблем.
Одним из наиболее активно обсуждаемых был вопрос о законе движения
советского хозяйства. Он, разумеется, не случайно попал в центр внимания
политической экономии. Действительно, какой объективный экономический
закон лежит в основе развития социалистической системы хозяйства?
В зависимости от решения этого вопроса находилось и решение других
экономических проблем.
Сразу же было высказано несколько точек зрения. Одними в качестве
такого закона движения рассматривался план, другими - закон расширенного
воспроизводства социалистических производственных отношений, третьими
- закон социалистического обобществления производства.
Эти первые попытки выяснения объективных экономических законов социализма
имели, однако, существенный недостаток. Хотя и удалось "нащупать"
действительно присущие социализму объективные процессы, однако признание
объективных экономических законов сочеталось по существу с их субъективистской
трактовкой: эти законы объявлялись сознательно устанавливаемыми социалистическим
государством. Широкое распространение приобрела точка зрения, согласно
которой законом движения советского хозяйства является диктатура пролетариата.
Ее сторонников, по-видимому, вовсе не смущал тот факт, что диктатура
пролетариата - явление, относящееся к политической надстройке, а не
к экономическому базису общества. Были даже попытки доказать объективность
диктатуры пролетариата как экономического закона.
Сложившиеся к середине 30-х годов неблагоприятные условия для творческого
развития марксистско-ленинского теоретического наследия способствовали
закреплению этих субъективистских трактовок. В экономической науке
начали проповедоваться взгляды, надолго осложнившие правильное понимание
сложившихся при социализме производственных отношений. Поиски источников
разви-
167
тия социалистической экономики в объективных экономических противоречиях
были забыты, на их место пришло огульное отрицание всяких противоречий,
а субъективистское понимание экономических законов получило свое законченное
выражение в формулах, подобных этой: "Закономерности развития
социалистической экономики создаются самим социалистическим государством
рабочих и крестьян".
Однако, несмотря на серьёзные трудности, политическая экономия социализма
все же продолжала свои первые шаги вперёд. Дискуссии, которые практически
непрерывно велись в то время на страницах экономической прессы, постепенно
делали свое дело. В числе других здесь можно назвать дискуссии по
проблемам земельной ренты, об эффективности капитальных вложений,
о докапиталистических способах производства.
К концу 30-х годов советская экономическая теория накопила значительный
багаж теоретических представлений, прочно вошедших в политическую
экономию социализма. Это было понимание объективной обусловленности
планирования народного хозяйства, попытка увидеть стоящий за ним объективный
экономический закон, позднее получивший наименование закона планомерного
развития социалистического производства. Социализм стал рассматриваться
как плановое хозяйство, в основе которого лежит не только акт обращения
средств производства в достояние социалистического государства, но
и обобществление производства на деле, начиная с простейших форм -
всенародного учёта и контроля. Сюда же можно отнести анализ взаимодействия
социально-экономических укладов и рассмотрение товарных отношений
как формы связи между укладами, а также понимание подчиненной роли
товарно-денежных отношений в системе социалистического хозяйства.
Значительный вклад был сделан в изучение закономерностей социалистического
воспроизводства в связи с проблемами, вставшими в ходе проведения
индустриализации. К этому далеко не полному перечню можно добавить
и то, что в 20-30-е годы экономическая теория открыла для себя ряд
проблем, разрешить которые удовлетворительно она ещё не была в состоянии:
о причинах сохранения товарных отношений при социализме, о сознательном
использовании объективных экономических законов, об экономических
противоречиях социализма и т. д.
Уже этот беглый обзор показывает, что было сделано
168
немало шагов вперёд. И уже к концу 30-х годов могла быть поставлена
задача систематического изложения политической экономии социализма.
ПУТЬ К СИСТЕМЕ
Создать систему? Но как это сделать, если даже основные элементы такой
системы представлялись если и не весьма туманно, то уж во всяком случае
весьма различно многими политэкономами. Да и что вообще означает задача:
дать систематическое изложение курса политической экономии социализма?
Ответы на эти вопросы, как и выработка единства мнений по поводу содержания
фундаментальных производственных отношений социализма, существа его
экономических законов, достигались долгими и трудными путями. Отечественная
война и восстановление экономики хотя и не остановили этой сложной
теоретической работы, но заставили отодвинуть её на второй план. Лишь
в 1951 г. состоялась дискуссия экономистов, которая подвела итоги
работы над составлением первого учебника политической экономии, содержащего
раздел, посвященный политической экономии социализма. Дискуссия закрепила
значительный прогресс в понимании экономических законов социализма,
в первую очередь преодоление субъективистской трактовки последних,
и её результаты позволили учебнику политической экономии в 1954 г.
увидеть свет.
Первая система политической экономии социализма не могла быть, разумеется,
совершенной. Она была построена наиболее простым путём: содержание
экономических законов социализма излагалось последовательно, так сказать,
по степени "важности" этих законов. Между ними прослеживались
некоторые связи, но сказать, что эти связи образуют целостную систему,
было бы большим преувеличением. Однако и такая система была уже большим
шагом вперёд, давая представление о составе системы экономических
законов социализма и выделяя среди них основной экономический закон.
Казалось, бурная эпоха дискуссий миновала и теперь остаётся только
постепенно, шаг за шагом, совершенствовать эту систему, полнее отражая
в ней практику развития экономического строя социалистического общества.
Но не прошло и нескольких лет со дня выхода учебника, как дискуссии
разгорелись с силой, напомнившей баталии 20-х годов.
169
И если поначалу спор велся действительно об улучшении изложения курса
политической экономии социализма, то затем оказалось, что спорить
на эту тему бесполезно. Спорщики не понимали друг друга. Внезапно
выяснилось, что царит полный разнобой в понимании того, что такое
система производственных отношений, из каких элементов она состоит,
как эти элементы связаны в систему, с чего начинать исследование этой
системы... Споры о том, с чего начинать систему, привели к дискуссиям
вокруг понятий "экономическая клеточка" и "исходное
производственное отношение". Обнаружилось, что по-разному решается
и вопрос о том, что такое вообще "производственное отношение"...
Дискуссия о методе исследования системы производственных отношений
показала, что политическая экономия социализма недостаточно ещё овладела
марксистским диалектическим методом. Именно поэтому методологические
проблемы на долгое время оказались в центре внимания политической
экономии социализма. Даже в 60-е годы, когда в связи с хозяйственной
реформой 1965 г. вновь разгорелась дискуссия о месте и роли товарно-денежных
отношений при социализме, в ходе самой этой дискуссии спорящие стороны
постоянно обращались к методологическим проблемам.
Слова "система категорий и законов политической экономии социализма"
упоминались все чаще. Многие стремились найти верный ключ к этой системе.
С чего начать? Каково исходное производственное отношение в системе
производственных отношений социализма, какова исходная категория в
системе категорий политической экономии социализма, призванной научно
отобразить систему социалистических производственных отношений, -
эти вопросы не давали покоя многим политэкономам. Исходные категории
вначале посыпались, как из рога изобилия: планомерность, общественная
собственность на средства производства, обобществление, непосредственно
общественный труд, социалистический продукт, социалистический товарный
продукт, непосредственно общественный продукт и т. д. и т. п.
Да-а-а, может протянуть читатель, хороша наука, которая так и не разобралась,
с чего же она, собственно, должна начинать. Плохи её дела!
В самом деле, ну какая уж тут наука, если по одному из важнейших вопросов
- сколько умов, столько и мнений? Незавидная ситуация.
170
Незавидная? Да, конечно, с этаким разнобоем во взглядах далеко не
уйдешь. Но таков неизбежный ход развития науки, решившей пойти тернистым
путём диалектического метода. Мы не можем ждать, что этот год принесет
нам очередные открытия, а познание мира бесконечно и не следует даже
хвататься за систематическое изображение изучаемой наукой частички
мироздания. И это не от гордыни, не от нетерпеливого желания непременно
сконструировать систему и тем самым навечно вписать свое имя в историю
науки. Реальный социализм требует и реальной политической экономии
социализма.
Если же отложить её создание до полной победы полного коммунизма,
то "пока солнце взойдет, роса очи выест". Без выверенной
теоретической концепции нельзя обеспечить надежное движение вперёд
во всех областях экономической жизни. Поэтому так спешат, так яростно
спорят, так на многое замахиваются ученые-политэкономы. Недостатки
же - а они у нас есть, как и у всякой науки, - связаны как раз с тем,
что кто-то отстает от этого, задаваемого самой жизнью темпа развития
политической экономии социализма, а кто-то спешит, не учитывая необходимости
создания научной основы.
И поэтому надо спорить, надо выдвигать и опровергать гипотезы, строить
и перестраивать на ходу здание науки. Жизнь торопит.
Споры не проходят бесследно, не сводятся к пустым словопрениям. Уже
отброшены многие несостоятельные гипотезы, уже рассеяны многие заблуждения,
уже достигнута общность взглядов на многие важные проблемы. И что
не менее важно, резко возросла степень овладения марксистским диалектическим
методом, методологическая грамотность науки. А владея совершенными
инструментами познания, можно получить и более серьёзные научные результаты.
У политической экономии нет в научном арсенале сложных приборов и
экспериментальных установок, даже математические модели для нее -
одно из подсобных средств. Научный потенциал исследователя зависит
здесь не от находящегося в его распоряжении уникального оборудования,
а от того, насколько хорошо он владеет диалектикой. И вот, чтобы овладеть
марксистским диалектическим методом, политическая экономия социализма
обратилась к "Капиталу" К. Маркса. Казалось, что давным-давно
уже известно все, что было сказано классиками марксизма о социализме.
Зачем же для изучения
171
социалистических производственных отношений снова перечитывать "Капитал",
листать страницы, где пишется об эксплуатации наемного труда, о всеобщем
законе капиталистического накопления, о законах обращения золотых
денег?
Трудно представить, что образованный политэконом не знает, каковы
законы обращения золотых денег. Тогда почему же "Капитал"
снова оказался у всех в руках, как в студенческие годы?
"Капитал" давал возможность проникнуть в творческую лабораторию
К. Маркса. Поэтому ученые не удовлетворились и "Капиталом".
Они буквально "набросились" на подготовительные экономические
рукописи К. Маркса, стремясь получить представление о том, как; шел
процесс создания "Капитала". Логика создания этого великого
труда должна была стать путеводной нитью для создания системы политической
экономии социализма. Речь шла вовсе не о копировании "Капитала",
не о его переписывании с заменой категорий капиталистической экономики
подобными же категориями, но выражающими социалистические производственные
отношения, как это пытались изобразить некоторые ученые, не давшие
себе труда разобраться в необходимости изучения метода "Капитала".
Нет, политэкономы хорошо усвоили ленинские слова о том, что если К.
Маркс не оставил нам логики с большой буквы, то он оставил логику
"Капитала". Диалектика в "Капитале" К. Маркса
есть частный случай всякой диалектики.
Характерно, что интерес к "Капиталу" проявили не одни только
политэкономы. Философы тоже обратились к нему - и именно за диалектикой.
Совпадение взаимных интересов философов и политэкономов вызвало беспрецедентную
тягу политэкономов к изучению философских проблем. Термины "абстрактное"
и "конкретное", "всеобщее" и "единичное",
"опосредованное" и "непосредственное", "историческое"
и "логическое" были буквально у всех на устах. Началась,
образно выражаясь, "методологическая революция" в политической
экономии. И она стала приносить заметные плоды.
Стало ясно, что расставить в каком-то порядке экономические законы
социализма, руководствуясь весьма туманными соображениями, или даже
выделить среди всех законов основной - вовсе ещё не значит создать
систему политической экономии социализма. "Категории надо вывести
(а не произвольно или механически
172
взять)..." - предостерегал В. И. Ленин (ПСС т. 29. С. 86). Вывести?
А что это значит? Это значит выразить в научных категориях действительное
развитие производственных отношений социализма, их возникновение,
становление и, наконец, формирование развитой системы производственных
отношений. Это даст возможность установить взаимную связь, взаимную
зависимость между ними, определить роль и место каждой в системе.
А как изучать развитие? Как раз при помощи диалектики, которая и представляет
собой науку о развитии. И политэкономы принимаются усердно читать
"Логику" Гегеля. Правда, некоторые морщили нос и, вполне
справедливо упрекая великого немецкого философа в мистике и идеализме,
принялись бранить его читателей словом "гегельянцы". Однако
"гегельянцы" также вполне справедливо указывали на то, что
К. Маркс и Ф. Энгельс тоже были в некотором смысле гегельянцами, что,
несмотря на идеалистическую оболочку и мистическую шелуху, именно
у Гегеля диалектический метод получил самое систематическое и полное
изображение. Ведь В. И. Ленин прямо заявил, что нельзя понять "Капитала",
и в особенности его I главы, не проштудировав и не поняв всей "Логики"
Гегеля.
Ядро диалектики - исследование противоречий. Они составляют источник
развития, и нельзя понять развития производственных отношений, не
изучив их противоречия. И политическая экономия социализма берется
за исследование противоречий. Пока ещё рано говорить об успехах на
этом пути. Однако можно с уверенностью сказать, что вслед за методологической
революцией в политической экономии социализма приближается революция
теоретическая.
Эта уверенность проистекает не из нетерпеливого ожидания, что вот,
наконец, политическая экономия социализма осчастливит нас какими-то
сногсшибательными открытиями. Она проистекает и не из тщательного
анализа внутреннего состояния самой науки, во всяком случае не только
из него. Главное заключается в том, что наше общество вступило в такой
этап своего развития, когда "начинает все более полно проявляться
действие всех социалистических производственных отношений и стройная,
целостная система социалистических производственных отношений становится
фактом практики. Именно это вселяет уверенность, что недалеко то время,
когда этот факт практики станет и фактом теории,
173
т. е. действительная система производственных отношений получит свое
теоретическое выражение в системе категорий политической экономии
социализма. Как оказаться науке на высоте решения этой задачи?
Дело в том, что это не просто научная задача. Наше общество ждет,
а точнее, уже настоятельно требует от политической экономии выработки
прочного теоретического фундамента для решения насущных экономических
проблем. Именно колоссальный размах задач по скорейшему совершенствованию
материальных условий общественного производства, перевод экономики
на путь интенсивного развития заставляют искать эффективные и научно
выверенные теоретические решения, надежно гарантирующие успех тех
поистине революционных преобразований, которые намечены коммунистической
партией. Эти преобразования в производительных силах непременно должны
обеспечиваться и прогрессивным развитием производственных отношений.
А
Революционные задачи требуют и революционных методов. Недаром В. И.
Ленин засел за тщательное изучение диалектики Гегеля в разгар империалистической
войны, накануне революционного взрыва в России, Не случайно нынешние
политэкономы столь же жадно учатся диалектике и у К. Маркса, и у В.
И. Ленина, и у Гегеля. Диалектический метод по существу своему революционен.
Но диалектика останется мертвой буквой или пустой фразой, если она
не послужит инструментом исследования живой практики. Именно в ней,
экономической жизни социалистического общества, только и может черпать
материал политическая экономия социализма. Поиск системы категорий
и законов политической экономии социализма должен быть одновременно
и поиском решения актуальнейших практических проблем.
ПОИСК
План и рынок - эти слова зазвучали в ходе разгоревшейся в середине
60-х годов дискуссии. Опять план, опять рынок? И не надоело им с 20-х
годов? - задает читатель законный вопрос. Но что поделать, если вопрос
оказался сложен, как, пожалуй, никакой другой в политической экономии
социализма. И если споры об исходном производственном отношении или
о том, каково экономическое содержание собственности, тоже ведутся
долгие годы, благополучно переходя из одного десяти-
174
летия в другое как наследство новому поколению политэкономов, то они
никогда не перерастают в яростную полемику, подобную той, что охватила
в 60-е годы буквально всех политэкономов, да и, пожалуй, всех поголовно
экономистов, хозяйственников. Эта полемика всколыхнула многих неспециалистов
и вызвала настоящий экономический бум в периодической печати, пробудивший
интерес к экономическим проблемам в широчайших кругах населения, резко
поднявший конкурс при поступлении в экономические вузы и на экономические
факультеты.
Почему же так самозабвенно схлестнулись мнения по поводу этой, казалось
бы, уже решенной проблемы?
Именно потому, что она казалась уже решенной. Однако на деле это решение
не удовлетворяет ни практику, ни теорию. Признание существования и
использования при социализме товарно-денежных отношений оказалось
недостаточным ни для практики, ни для теории. Практика вопрошала:
а каковы пределы допущения товарно-денежных отношений, каков круг
их действия, каковы способы использования? Теория недоумевала: почему
же все-таки товарно-денежные отношения сохранились при социализме?
Какое место им отведено в общей системе отношений?
И прежде чем что-либо решать на практике, свое слово должна была сказать
теория. Но получилось едва ли не наоборот. Насущные потребности практики
заставили, не ожидая завершения теоретических баталий, новый этап
которых начался ещё в 1957 г., приступить к поиску шагов по совершенствованию
хозяйственного механизма ощупью, во многом следуя методу проб и ошибок.
И результаты этих опытов оказали существенное влияние на ход теоретической
дискуссии.
Дискуссия быстро опрокинула построения тех, кто не хотел утруждать
себя теоретическими изысканиями и ссылался на классиков марксизма-ленинизма:
"И Маркс, и Энгельс, и Ленин говорили, что социализм предполагает
уничтожение товарного производства. Значит, никаких товарных отношений
у нас нет. А деньги, торговля - пустые, иррациональные формы".
Практический же вывод из такой позиции - закрыть глаза на товарные
отношения. Естественно, что подобный подход был подвергнут почти единодушной
критике, и вскоре уже никто не отваживался выступать с такого рода
утверждениями.
175
Часть экономистов бросилась в другую крайность, провозгласив: "И
Маркс, и Энгельс, и Ленин предполагали, что производство при социализме
будет иметь товарный характер. Все производственные отношения осуществляются
у нас в товарно-денежной форме. Значит, социализм - разновидность
товарного производства, высшая ступень его исторического развития".
И вот для, доказательства этого более чем сомнительного тезиса; они
принялись "с кровью" вырывать цитаты из классиков, толкуя
их вкривь и вкось. Их практической программой был лозунг: полную свободу
товарному производству. Свободный рынок - наилучший, естественный
автоматический регулятор экономики. А прямое государственное вмешательство
в эти процессы, в особенности директивное планирование, - это чисто
административные методы, чреватые бюрократическим окостенением экономики.
Надо сказать, что поначалу эта точка зрения получила довольно широкое
распространение. Сказалось здесь и то, что в дискуссию были вовлечены
очень широкие круги экономистов, многие из которых, прямо скажем,
не обладали достаточной теоретической и методологической подготовкой
для решения сложных проблем политической экономии. Многие экономисты-практики
оказались увлеченными мнимой новизной, смелостью суждений, радикальностью
практических предложений. В таких условиях проявилось и определенное
влияние активной пропаганды идей "рыночного социализма",
проникших в 60-е годы в ряд социалистических стран.
Однако практика проведения хозяйственной реформы и в особенности драматический
опыт других социалистических стран, показал беспочвенность надежд
на то, что свободный рынок несёт с собой сплошные благодеяния для
социалистической экономики.
Независимо от решения вопроса о природе и месте товарно-денежных отношений
сторонники безбрежной свободы товарного производства (так называемые
"товарники") допускали серьёзнейшую ошибку в исходном пункте
своих рассуждений. Дело в том, что того товарного производства и того
свободного рынка, о которых они мечтали, давно уже не существовало
и не могло существовать. Достаточно было вспомнить, что писал В. И.
Ленин десятки лет назад о концентрации производства, породившей монополии
и приведшей к подрыву товарного производства. Крупнейшие производители
спо-
176
собны учитывать спрос и контролировать предложение. Свободная конкуренция
капитулирует перед монополией.
И действительно, попытки использовать свободный рынок продемонстрировали
не регулирующую роль рыночной конъюнктуры (растет спрос - растут цены
- растёт производство; падает спрос - падают цены - падает производство),
а безудержное взвинчивание цен крупнейшими производственными звеньями,
стремительно раскручивающуюся спираль инфляции. Это подрывало всякие
попытки государственного контроля над ценами и опрокидывало плановую
сбалансированность производства.
Хозяйственная реформа 1965 г. в СССР отнюдь не вводила свободный рынок.
Но и наш опыт показал, что в тех случаях, когда предприятие производит
часть продукции без планового контроля общества, ориентируясь только
на прибыль, в погоне за прибылью оно подчас начинает покушаться и
на утвержденную в плане продукцию, заменяя её более прибыльной, но
не обязательно более нужной обществу, а также пытается всякими правдами,
а чаще неправдами добиться увеличения цен на свою продукцию.
Поэтому развитие хозяйственной реформы пошло не по пути предоставления
предприятиям максимально широких прав, а по пути поиска таких рычагов
контроля и стимулирования предприятий, которые побуждали бы его использовать
свою самостоятельность не вразрез с интересами общества, выраженными
в плане.
Многие сторонники "товарников" затрубили отбой, правда,
поначалу лишь в части практических предложений. "Ага, убедились?"
- не без справедливого злорадства задавали им риторический вопрос
"антитоварники". Но "товарники" не капитулировали.
Сдав одну позицию, они не собирались сдавать остальные. "Конечно,
план должен иметь первенство перед рынком. Но все равно товарно-денежные
отношения надо использовать - и чем шире, тем лучше", - заявляли
они и переходили в контратаку, обращаясь к "антитоварникам":
"Ну, хорошо, социализм - не разновидность товарного производства.
Но товарно-денежные отношения вы признаете? А раз признаете, скажите,
как их, по-вашему, использовать надо? Легко вам говорить, что товарное
производство, мол, отомрет. Это когда ещё будет! А сейчас, в настоящий
момент, что делать с товарными от-
177
ношениями?" На этот вполне резонный вопрос "антитоварники"
мало что могли сказать, помимо того, что товарно-денежным отношениям
должен быть придан характер подчиненный по сравнению с общегосударственным
планированием, что на практике использовалось как предлог для игнорирования
закона стоимости и других законов товарного производства.
Однако у "товарников" по-прежнему сохраняли преимущества
в детальной практической проработке своих предложений. "Товарники"
удовлетворённо упрекали своих противников в схоластике и оторванности
от практики и обращались к модернизации своей, изрядно потрепанной
их оппонентами теоретической концепции.
От приписывания К. Марксу, Ф. Энгельсу и В. И. Ленину теории "социалистического
товарного производства" пришлось отказаться ввиду явной нелепости
затеи. Пришлось отказаться и от провозглашения социализма "высшей
ступенью товарного производства". Однако в оборот был пущен новый
тезис - наши товарные отношения совсем не те, что были раньше. Это
социалистические товарные отношения. Чем шире их развивать, тем полезнее
для социализма. Конечно, когда-нибудь, где-то после полной победы
коммунизма, они может быть, и начнут потихоньку отмирать, но что сейчас
заниматься таким отдаленным будущим? Сейчас надо внедрять полный хозрасчёт.
Кто возражает против хозрасчёта? Никто, и "антитоварники"
в том числе. Однако под маркой "полного хозрасчёта" пытались
защищать те же лозунги: предприятию ничего не планировав пусть само
решает, что производить, кому и по какой цене продавать (и соответственно
что, у кого и по какой цене покупать); хозяйствовать целиком за счёт
собственных доходов, высший критерий эффективности - прибыль, а из
нее - кой-какие отчисления в государственную казну.
Такая "идиллия" не существует даже при капитализме. Там
предприятие вовсе не предоставлено самому себе, на него воздействуют
и банки, и регулирующие мероприятия государства, и господство монополий.
Не редкость и перераспределение доходов между предприятиями, входящими
в монополистические объединения и директивное определение производственной
программы таких предприятий. Это вытекает из современного уровня обобществления
производства. А в социалистической
178
плановой системе хозяйства тем более было бы нелепо ориентироваться
на некие нереальные образы совершенно обособленно хозяйствующих предприятий.
Но между двумя группами, сторонники которых затевали самые шумные
баталии, лежала гораздо более многочисленная середина, которая решила,
что лучше всего просто осудить обе крайности: социализм не товарное
производство, свободный товарный рынок нам не подходит (что было совершенно
справедливо), но товарно-денежные отношения надо использовать, поскольку
они присущи социализму, конечно, при определяющей роли государственного
планирования (что тоже было совершенно верно). Середина решила на
этом успокоиться, но оказалась втянутой в дискуссию по меньшей мере
по двум вопросам. Первый: а что значит, что товарно-денежные отношения
присущи социализму? Либо просто то, что они есть при социализме, либо
то, что они вырастают из самого экономического строя социализма? И
второй: все согласны, что нынешние товарные отношения уже не те, что
были когда-то, что при социализме им свойственно новое содержание.
Но какое? То ли это те же самые по существу товарные отношения, только
"хорошие", "социалистические", то ли это подорванные
товарные отношения, собственное содержание которых вытесняется социалистическими
производственными отношениями? И к великому неудовольствию "товарников"
их оппоненты тут же принялись выяснять, как именно товарные отношения
у нас подорваны и как вытесняется их собственное содержание.
Авторы этих строк, как и любые другие ученые, не могут не иметь собственной
позиции в этом вопросе. Но не будем предрешать результатов этой дискуссии,
поскольку она не окончена и то или иное мнение не может претендовать
на право вынесения окончательного приговора. Тем более Что любое готовое
решение этого спора будет для читателя не его собственным, а чужим
мнением. А чтобы иметь свое мнение в этой или подобной дискуссии,
надо овладеть хотя бы основами науки - политической экономии социализма.
Сама дискуссия стихла. Однако огонь её подспудно тлеет, нет-нет да
и прорываясь на поверхность. И причина неугасимости её огня - поиск,
продолжающийся поиск... Нет, не решения вопроса о товарно-денежных
отношениях при социализме, а поиск пути наиболее эффективного развития
экономики социализма. И пред-
179
лагаемые решения этой проблемы неизбежно вновь и вновь воскрешают
разногласия "товарников" и "антитоварников".
Некоторое распространение получили сейчас концепции, отвергающие идею
свободного рынка как главного регулятора экономики и предусматривающие
сочетание широкой самостоятельности предприятий с централизованным
регулированием, но основанным на использовании так называемых косвенных
методов, т. е. различного рода финансовых ограничений, стимулов и
санкций. Обязательных, директивных плановых заданий такая система
не предусматривает, но оставляет возможность государственных заказов,
которые предприятие может принять, если они обеспечивают ему достаточную
выгоду.
Подобного рода концепции совершенствования хозяйственного механизма
уже значительно отошли от проповеди "свободного рынка",
которая любое государственное управление объясняла бюрократическим
администрированием. Государственное централизованное регулирование
экономики предполагается теперь в качестве необходимого элемента хозяйственного
механизма.
Два основных достоинства этих предложений подчеркивают их многочисленные
сторонники. Первое - это возможность гибкого и оперативного приспособления
к покупательскому спросу. Второе - эффективное материальное поощрение
хорошо работающих и наказание нерадивых. Но действительно ли предполагаемая
система может обеспечить эти достоинства?
Вспомним, что говорилось выше о росте обобществления производства,
когда выпуск очень многих вдов; продукции полностью концентрируется
на весьма небольшом числе предприятий или даже на одном. В этих условиях
удовлетворение покупательского спроса легче всего достигается не борьбой
за качество, а увеличением цен: поднял цену, и прилавки ломятся от
некогда "дефицитных" товаров. Конкурентов-то, которые могут
в погоне за увеличением объёмов сбыта понизить цену, фактически нет,
а если и есть, они предпочитают острой борьбе гласный или негласный
сговор. Именно поэтому конкурентный механизм удовлетворения спроса
срабатывает плохо.
Что же касается стимулирования передовиков, то оно в предлагаемой
системе ставится в зависимость от доходов предприятия. От чего же
зависят доходы, показано в предыдущем абзаце.
180
Неужели же здравомыслящие экономисты всерьёз предлагают систему, начисто
лишенную достоинств и обремененную одними недостатками?
Конечно, нет. Такая система действительно обеспечивает большую гибкость
в удовлетворении спроса, но лишь для тех групп населения, которые
готовы "выложить" за модный, престижный, высококачественный
товар гораздо больше, чем рядовой покупатель. Обеспечивается и эффективное
материальное поощрение (или санкции). Однако распределение этого поощрения
зависит от умения "выкачать деньги" из покупателя, что стимулирует
отказ предприятий от производства товаров так называемого дешевого
ассортимента. Да и лучше всего себя будут чувствовать не те, кто дал
самую необходимую продукцию, а те, кто поставлен в своего рода монопольное
положение, позволяющее без напряжения "стричь купоны".
Популярность же такого рода предложений основана главным образом на
неудовлетворенности существующим хозяйственным механизмом, все никак
не успевающим за модой и техническим прогрессом.
При этом, однако, не все задумываются над тем, что экономическая эффективность
измеряется не блеском магазинных витрин. Вы гонитесь за модой и за
техническим прогрессом, видя, что сейчас планирование недостаточно
гибко, чтобы их обеспечить. Следовательно, предприятиям надо создать
условия, чтобы это планирование им не мешало, и контролировать их
рублем за производство нужной продукции. Логично?
Не совсем. Вы хотите модных товаров? Крупнейшие предприятия могут
дать их быстро, закупив лицензии на их производство за рубежом, -
только, конечно, придётся заплатить подороже. Вам нужны технические
новинки? Крупнейшие предприятия закупят за рубежом самую передовую
технологию - для тех, кто способен переплатить. Но ведь за это надо
будет расплачиваться, увеличив долю товаров, вывозимых за рубеж, а
значит, сократить внутреннее потребление. Рост цен ускоряется, а рост
реальных доходов замедляется. Зато Вам готовы предложить почти любые
товары и услуги почти на любой вкус...
Так (или примерно так) будет выглядеть практическая реализация рассматриваемых
предложений. Как же быть? Оставаться с негибким планированием, кое-как
тянущимся за развитием потребностей, или пожертво-
181
вать кое-чем, но получить модные товары? Какой выбор окажется в конечном
счете эффективнее?
Этот выбор тоже стал предметом дискуссий. Что такое эффективность
экономики при социализме? Как к ней подойти, какие цели необходимо
поставить во главу угла и какой ценой их добиваться?
ВЫБОР ЦЕЛЕЙ
"Какие могут быть вопросы о целях? Курс - на интенсификацию!"
- скажет нетерпеливый читатель и будет неправ. Как неправ? Разве интенсификация,
выход на передовые рубежи научно-технической революции для нас сейчас
не самое главное? Главное, но не самое. Главное с точки зрения развития
материальной базы производства, но не главное с экономической точки
зрения. С экономической точки зрения интенсификация - не цель, а средство.
Главное средство, но не цель. Не спешите понимать эти слова так, что
интенсификация - дело второстепенное, преходящая мода и т. д. Наоборот!
Просто речь сейчас пойдет о другом.
К сожалению, далеко не все из тех, кто искренне увлечен решением важнейших
и сложнейших проблем технического прогресса, часто задумываются над
тем, а зачем, собственно, предпринимаются такие усилия для экономии
всех видов ресурсов, для технического обновления действующих предприятий,
для скорейшего внедрения в производство достижений научно-технической
революции. Производство ради производства? Конечно, если так поставить
вопрос, каждый ответит: нет, не ради производства. А ради чего? Для
удовлетворения потребностей людей - такой ответ будет самым распространенным.
Ответ совершенно правильный и совершенно неудовлетворительный. Производство
всегда велось ради удовлетворения человеческих потребностей. Но при
этом всегда преследовались и особые социально-экономические цели,
определяемые экономическим строем того общества, в исторических рамках
которого ведется производство. Именно с этими особыми социально-экономическими
целями и имеет дело политическая экономия.
Как же решался этот вопрос для социализма? Пока социализм строился,
вопроса как бы и не существовало: цель - построить социализм. Но вот
социализм построен. Какова же теперь цель производства? Сначала напрашивался
простейший ответ: потребление. Но сразу стало
182
ясно, что потребление при капитализме и при социализме имеет разную
социальную окраску. Поэтому учебник политической экономии 1954 г.
давал такую формулировку: "Обеспечение максимального удовлетворения
постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества"
(Политическая экономия. Учебник. М.: Госполитиздат, 1954. С. 405).
Здесь уже видна попытка выяснить специфику социализма: не просто удовлетворение,
а максимальное, не просто потребностей, а постоянно растущих и к тому
же "всего общества". Положительным моментом являлось и то,
что эта цель не только провозглашалась, но и рассматривалась как элемент
основного экономического закона социализма. Именно такой методологический
подход к определению цели создал предпосылки для дальнейшего уточнения
её содержания вместе с уточнением понимания основного экономического
закона социализма.
Интерес к экономическому наследию классиков марксизма-ленинизма, получивший
возможность вновь широко развернуться со второй половины 50-х годов,
привел к выработке нового, исходящего из марксистско-ленинского вклада
в политическую экономию подхода к содержанию основного экономического
закона социализма. Постепенно этот подход завоевал широкое признание.
За основу формулировки цели производства при социализме была взята
мысль В. И. Ленина о том, что производство при социализме ведется
"для обеспечения полного благосостояния и свободного всестороннего
развития в с е х членов общества" (Ленин В. И. Поли, собр. соч.
т. 6. С. 232).
Однако дистанция от признания такого подхода специалистами в области
политической экономии социализма до превращения его в атрибут мышления
каждого экономиста ещё не пройдена. Ещё не все особенно утруждают
себя поиском правильного социально-экономического подхода к решению
назревших проблем социалистического хозяйства. В результате подчас
получают широкое хождение непродуманные концепции, предлагающие, например,
ориентацию нашей экономики едва ли не исключительно на удовлетворение
платежеспособного спроса. Конечно, их авторы слышали об основном экономическом
законе социализма и о всестороннем развитии личности. Но такого рода
цели они привыкли воспринимать как нечто туманное и удаленное
183
от нас в неопределенную историческую перспективу. Сейчас же, по их
мнению, цель должна быть ясной и осязаемой: дайте мне на мой честно
заработанный рубль купить то, что мне хочется. Словом, как сказано
у Владимира Маяковского в стихотворении "Не все то золото, что
хозрасчёт":
"Люди заработали -
дайте, чтоб потратили"
Спору нет, спрос населения подлежит удовлетворению. Но если из этого
тезиса делать принципиальную позицию, определяющую цель социалистического
производства, то давайте возьмем на себя труд подумать: какие выводы
отсюда вытекают?
Отступление 2: О спросе
Удовлетворить спрос. Рубль покупателя без всякой неповоротливой механики
поставленных над предприятием административных органов непосредственно
диктует, что производить. Неплохо? Вроде бы неплохо. Но пойдем дальше.
Итак, диктует рубль. А что он диктует? А диктует он вот что: все равно,
что производить, лишь бы выгодно продать. И не самое неприятное проявление
этого принципа - производство дорогих предметов роскоши и так называемого
"престижного потребления" при нехватке недорогих предметов
повседневного спроса. Принцип работает и дальше, начиная недовольно
коситься на рамки закона. Всё должно идти в ход, если находится покупатель!
Другой вопрос: если рубль, пускай и с оговорками, диктует программу
производства, то чей это рубль? Любой, предъявленный в магазине к
оплате? Полное равенство покупателей перед прилавком? Но тогда этот
принцип верховенства рубля потребителя оборачивается другой своей
стороной: деньги не пахнут. Конечно, можно вспомнить об ограничениях,
накладываемых уголовным кодексом. Но если наша экономика будет видеть
в человеке только покупателя, а значит, его социальный статус определять
размером дохода, т. е. количеством рублей в кармане, то едва ли не
самой почтенной фигурой становится жулик. Ведь у него число этих самых
рублей бывает куда выше, нежели у большинства честных тружеников.
Следует, конечно, оговориться, что те, кто хочет поставить покупательский
спрос во главу угла, вовсе не горят желанием создать для жулика наиболее
комфортабельные условия существования. Их желание как раз обратное:
чтобы честный труженик на свой честно заработанный рубль мог купить
в магазине что его душе угодно. Но даже без своих неизбежных других
отрицательных сторон такой подход плох уже тем, что видит в человеке
только два экономических свойства - рабочую силу и покупательную способность,
сводя всю его жизнь к "качелям": заработал - купил... Конечно,
никто
184
не возражает против моральных стимулов, воспитательных мер, науки,
искусства и т. д. и т. п. Но все это выносится за скобки экономики.
А вместе с этим и ещё кое-что, о чём поборники покупательского спроса
предпочитают забывать.
Забывают же они о том, что всестороннее развитие человека входит в
основной экономический закон социализма и что оно является целью развития
именно и прежде всего общественного производства, а не только воспитания
или художественного творчества, хотя мы меньше всего склонны умалять
их значение.
За скобками "экономического" взгляда на человека, как это
ни странно, оказываются условия и содержание его труда, т. е. как
раз экономические условия его существования, условия, в которых он
проводит самую значительную часть своей активной жизни. Это как раз
те самые условия, которые прежде всего определяют реализацию основного
экономического закона социализма. Если всестороннее развитие личности
не будет обеспечено экономически, оно останется пустым звуком. А экономически
оно обеспечивается таким преобразованием труда, которое постепенно
превращает труд в творческий процесс. Что это значит?
Это значит, что в качестве первого шага должны быть устранены тяжелые
и вредные условия труда, ликвидирован неквалифицированный физический
труд, такие виды умственного труда, которые требуют однообразного
нервного напряжения (конторский труд, наблюдение за показаниями приборов
и т.п.), вообще монотонный труд (например, на конвейере). Затем все
большее и большее распространение должен получить труд, наполненный
творческими функциями, независимо от того, в какой отрасли производства
он осуществляется. Это грандиозная по своему значению, масштабам и
длительности экономическая задача. Предстоит не только преобразовать
технические условия производства, что само по себе чрезвычайно непросто,
но и обеспечить творческий характер тех отношений, которые связывают
людей в процессе производства.
Не только непосредственный процесс труда должен содержать в себе элементы
творчества (что характерно для некоторых видов труда независимо от
социального строя, в условиях которого они осуществляются), но и люди
должны относиться друг к другу как творцы, т. е. совместно подчинить
себе весь процесс общественного
185
производства как свой собственный, коллективный творческий процесс.
То чувство хозяина, которое развивается в рабочем классе с первых
шагов социалистической революции, есть первая ступенька к осуществлению
указанной цели. Всё более широкое развитие участия рабочих в управлении
общественным производством дает возможность каждому труженику независимо
от материальной оснащенности, условий и содержания его труда принять
активное участие хотя бы в одном творческом процессе - в процессе
управления народным хозяйством. И когда управление всем общественным
производством будет целиком сосредоточено непосредственно в руках
самих трудящихся, оно послужит в их руках мощнейшим рычагом коренного
преобразования материально-технических условий труда. Однако и сама
по себе такая реализация хозяйского отношения к производству превращает
рабочего с социально-экономической точки зрения в; иного субъекта
- не просто работника, но и человека, овладевшего общественными условиями
своей собственной жизни. Что это значит? Это значит, что трудящиеся
не просто трудятся, но и поставили под свой совместный, коллективный
контроль как свои собственные экономические отношения, так и процесс
производства материальных условий своего существования.
В таких общественных условиях преобразование материальной стороны
производства и превращение его в творческий процесс, а вместе с этим
и превращение труда в первую жизненную потребность человека станут
лишь вопросом времени. Одновременно творческий потенциал человека,
обеспеченный с экономической точки зрения, будет находить себе все
более широкое поприще и во всех остальных областях общественной жизни
- науке, искусстве, воспитании и т. п.
Всё это очень красиво, но если взглянуть на дело практически, с позиций
сегодняшних нужд, то, может быть, как временный тактический шаг лозунг
ориентации на платежеспособный спрос не так уж и плох? Ведь для того
чтобы в перспективе позаботиться о всестороннем развитии способностей
человека, надо его сначала накормить, по возможности модно одеть,
дать жильё, по возможности отдельную квартиру и т. д. и т. п. Так
зачем же противопоставлять одно другому? Сначала насытить спрос, а
потом взяться за всестороннее развитие личности. Не очень-то привлечешь
лозунгом превращения труда в
186
творческий процесс человека, который безуспешно мотается по магазинам
в поисках не то что модной одежды, а даже просто крайне необходимых
вещей.
Такой подход можно было бы признать справедливым и умерить пыл своего
критического выступления, если бы не одна деталь. Нельзя сначала насытить
спрос, а потом заниматься развитием личности человека. Спрос можно
и нужно насыщать, если помнить, во-первых, о том, что это хотя и важная,
но не единственная для социализма цель, и, во-вторых, о том, что,
удовлетворяя спрос, мы не можем следовать его стихийным колебаниям
и прихотям, а обязаны активно воздействовать на формирование потребностей
людей в тех направлениях, которые определены экономическим строем
социализма. Иначе образцы, некритически перенимаемые с Запада, навечно
останутся недостижимым идеалом для нашего производства. Иначе мы навечно
законсервируем экономические условия, не перевоспитывающие обывателя,
а постоянно дразнящие его миражом "Общества потребления".
Если спрос - главное, то неустраним парадокс постоянного роста потребностей.
Покупатель никогда не будет удовлетворен: насыщение данных потребностей
автоматически вызывает рост новых. Поэтому подчинение экономики бесконечному
наращиванию объёма потребительских благ заставляет её крутиться в
замкнутом кругу, ведет к осязаемо реальным угрозам экологического
кризиса, истощению ресурсов и т. д. "Общество потребления"
оказывается не только недостижимым миражом, но и опасностью лишения
социалистической экономики её собственных источников прогресса.
Ориентация на накопление жизненных благ грозит подорвать даже распределение
по труду, которое ставит на пути "накопителя" рамки заработной
платы, препятствуя тем самым реализации самых страстных его желаний.
"Общество потребления" - бессмысленная для социализма цель.
Только превращение труда в первую жизненную потребность и рост потребления
как средства для самореализации потенциала личности в совместном творчестве
способны избавить человека от бесконечной погони за все возрастающим
"жизненным стандартом", оборачивающимся не чем иным, как
пирамидой вещей, погребающей человека. И если оставаться в пределах
круга "заработал - купил", то не окажется ли прав древнегреческий
поэт Феогнид, писавший в свое время:
187
"Нет в богатстве предела, который бы видели люди.
Тот, кто имеет уже множество всяческих благ,
Столько же хочет ещё..."
Именно поэтому мы должны не плестись в хвосте стихийно формирующегося
спроса, а формировать собственный стиль потребления, служащий решению
задачи создания условий для всестороннего развития личности каждого
члена общества. Только так наше общество сможет продвинуться вперёд,
а отнюдь не на пути фетишизации платежеспособного спроса. Не будем
путать мещанский идеал с коммунистическим.
Но оставим поле горячих теоретических баталий и обратимся к практике.
Однако практика - вовсе не убежище от теоретических словопрений. Практика
на каждом шагу являет нам свои противоречия, который настоятельно
требуют теоретического объяснения.
188 |
