Молодёжи о политической экономии 04

См. тж. 01 02 03 04 05 06 07 08 09

КАПИТАЛИЗМ ПЕРЕЗРЕЛОГО ВОЗРАСТА (ПОЧЕМУ ЕЩЁ НЕ УМЕР "УМИРАЮЩИЙ КАПИТАЛИЗМ"?)

Общество - своеобразный живой организм, который рождается, взрослеет, старится и умирает, как это положено живым существам. Политическая экономия - "анатомия и физиология" общества, и потому она обладает научными возможностями определения "возраста" того или иного способа производства, его перспектив и пределов.

Рядом с такими долгожителями, как первобытное общество, рабовладение и феодализм, капитализм смотрится безусым юнцом - со времени образования первых его зародышей прошло не более пятисот лет и около трехсот лет с тех пор, как капитализм заявил о своём возмужании буржуазными революциями. Тем не менее политическая экономия ещё в прошлом веке установила, что капитализм уже состарился, что он неизлечимо болен и обречен.

О том, как К. Марксу удалось поставить такой диагноз и предсказать конец капитализма, мы рассказывали в предыдущей главе. Однако ни для кого не секрет, что капитализм существует и поныне.

Ошибся ли К. Маркс, предсказав крушение капитализма и переход к социализму ещё до наступления нынешней стадии капиталистического развития? Нет, не ошибся.

"Зрелость" капитализма, перерастание производительных сил за рамки капиталистической оболочки находят подтверждение в каждом десятилетии: в кризисах перепроизводства стучит метроном истории, начавший ещё в 1825 г. (в том году произошел первый в истории циклический кризис перепроизводства) отсчёт времени, приближающего капитализм к роковому часу. В 1871 г. во время Парижской Коммуны капитализм испытал страх "клинической смерти", и лишь совместными стараниями версальской контрреволюции и прусских ок-

77

купантов была спасена на время социально-экономическая система капитализма: правящие классы Европы отлично знали, что речь идёт отнюдь не только о судьбе Франции, что все революции конца XVIII и первой половины XIX в. обязательно охватывали целый ряд стран, докатывались даже до старых империй - Российской и Австрийской, вспыхивая отдельными очагами в Венгрии и в Польше.

Законы истории не действуют автоматически; вмешательство людей с их взглядами, возможностями, опытом борьбы и управления может тормозить действие законов истории или ускорять его. Врачи вмешиваются в течение биологических процессов, и человек, обреченный на смерть, продолжает жить с искусственным сердцем. Буржуазные государства и политические партии потратили немало ума, воли и опыта на то, чтобы спасти социальную несправедливость, систему эксплуатации, обреченные историей.

Старый капитализм понемногу стал втягиваться в новую стадию своего существования, и с начала XX в. уже вполне определились возрастные изменения в капиталистической системе - признаки перезревания капиталистического общества.

Эти новые явления поставили в тупик многих известных теоретиков рабочего, социалистического движения. Чтобы объяснить их, нужно было развить и достроить теорию капитализма, оставленную К. Марксом, что по плечу далеко не каждому.

Эту задачу блестяще выполнил В. И. Ленин, написав знаменитую книгу с подзаголовком "Популярный очерк" и под заглавием "Империализм, как высшая стадия капитализма" и небольшую статью "Империализм и раскол социализма". Терзавшемуся дискуссиями и расколотому политическими разногласиями социалистическому движению В. И. Ленин сообщил положение, которое звучит очень просто: "Смена свободной конкуренции монополией есть коренная экономическая черта, суть империализма" (Ленин В. И. ПСС т. 30 С. 163). Империализм есть монополистический капитализм, а все остальные черты - лишь различные проявления этого основного факта, "виды монополизма". Породив монополии, капитализм приспособился к новому уровню развития производительных сил, удержался на гребне технического прогресса.

Так что же такое капиталистическая монополия?

78

УНИВЕРСАЛЬНЫЙ "СЕКРЕТ ФИРМЫ", ИЛИ ЧТО ЗНАЧИТ БЫТЬ КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ МОНОПОЛИЕЙ?

Всем известно выражение "секрет фирмы". Этими словами обозначают некую коммерческую или техническую тайну, тщательно охраняемую от конкурентов: монопольное обладание новым технологическим приемом или способом изготовления нового продукта позволяет присваивать добавочную прибыль - сверхприбыль. Однако, к глубокому сожалению предпринимателей, такая монополия никогда не бывает долговечной. Проходит время - тайное становится явным, новшество внедряют конкуренты, и снова фирма вынуждена искать какое-нибудь новое изобретение, выгодный патент или что-нибудь в этом роде. Искать, не ведая: найдет ли или конкуренты окажутся проворнее...

Так обстояло дело ранее - при капитализме свободной конкуренции. Однако на монополистической стадии развития капитализма картина разительно меняется. Появляется целый ряд фирм, которые постоянно удерживают монопольные цены на свою продукцию, получают сверхприбыли, и притом из года в год, непрерывно! Создается впечатление, что они стали обладателями универсального "секрета фирмы". И дело не в технических новинках; бывает, что монополии скупают патенты для того, чтобы предотвратить их использование своими конкурентами, а не для того, чтобы внедрять эти новшества в производство.

Может быть, секрет не в производственной, а в коммерческой сфере? В прошлые времена бывало так, что государство предоставляло крупным национальным компаниям "хартию" на право монопольной торговли какими-либо товарами или в какой-либо сфере. Это, естественно, позволяло держать монопольные цены и получать сверхприбыли. Именно так "работали" Ост-Индские компании, созданные в Англии, Франции, Голландии. Однако в современном капиталистическом мире такие привилегии никому не даются. Более того: в ряде стран (скажем, в США, ФРГ) действуют так называемые "антитрестовские законы", запрещающие монополизацию производства и сбыта в целях давления на покупателя. И эти законы даже иногда применяются; на основании антитрестовского закона была разукрупнена и поделена на ряд фирм гигантская нефтяная монополия "Стандарт

79

Ойл", а ныне этот же закон дамокловым мечом висит над монополией в области производства ЭВМ "Интернешнл Бизнес Машинз".

Итак, юридическим путём монополию не выявить: бессрочных патентов или монопольных "хартий" они не имеют, на вывесках о своём монопольном положении не сообщают и даже тщательно скрывают факт монополии от закона.

Так что же такое капиталистическая монополия? Вы скажете - корпорация. Это верно, но лишь отчасти. Справедливо, что подавляющее большинство монополий являются акционерными обществами, т. е. корпорациями (в наше время даже последние из могикан вынуждены расставаться с частной, фамильной вывеской: широкую продажу акций осуществил Крупп, теперь за ним последовал Тиссен). Но знаете ли Вы, сколько всего корпораций в одних только Соединенных Штатах? Их миллионы! Какие же из них считать монополиями? Первые сто тысяч? Десять тысяч? Тысячу? Где кончаются "обычные" капиталистические фирмы и начинаются монополии?

Кстати, и крупный размер фирмы (величина её активов, годовые обороты и т. д.) не всегда является точным показателем прочности монопольного положения. Например, в 60-е годы возникли сверхкрупные фирмы - конгломераты, которые действовали одновременно во множестве отраслей. Однако прибыльность этих гигантов была нередко ниже, чем у сравнительно меньших фирм, и первый же крупный кризис перепроизводства сокрушил большинство этих исполинов, показав непрочность их господства. Но к истории с конгломератами мы ещё вернемся ниже.

Действительный секрет монополий следует искать в глубинных процессах перезрелого капитализма. Капитализм, переживший сам себя, естественно, не мог остановить главный процесс, ведущий в направлении к социализму, - процесс обобществления производства, концентрации его и развития межотраслевых связей. Капитализм может теперь существовать, только применяясь и приспосабливаясь к расширяющемуся и углубляющемуся обобществлению производства, невольно подталкивая его развитие.

Прогресс производительных сил в условиях, когда капитализм уже перезревает, делает некоторые основные свойства капитализма просто-напросто невозможными на новой ступени производительных сил.

80

Прежде всего кризис поражает знаменитую свободную конкуренцию, этот "вечный двигатель" капиталистического производства. Бурное образование новых отраслей и деление старых, значительное укрупнение предприятий делают отрасль слишком узким помещением для непрерывной борьбы разросшихся капиталистических фирм. Теперь появление нового крупного конкурента в отрасли уже мало напоминает бодрящий ветерок свободной конкуренции - оно больше похоже на войну, смерч, пожар, катастрофу. Предложение товаров, созданное новым крупным предприятием, плюс неизбежное увеличение производства для того, чтобы "выдавить" новоявленного конкурента и при этом не отстать от других в борьбе за рынок, приведут к гигантскому перепроизводству товаров и лавинному падению цен. Конкурентная война становится слишком дорогостоящим и опасным занятием. Где же выход? Выход в том, чтобы крупным производителям в отрасли договориться между собой, совместными усилиями "закрыть" отрасль для чужаков и поделить отраслевой рынок сбыта заранее, избегая непрерывной конкурентной войны.

В промышленности распространяются картельные соглашения, определяющие низший уровень цен и квоты (максимальные размеры) сбыта. Затем приходят синдикаты, где сбыт осуществляется совместно через общую сбытовую контору. Наконец, тресты, где управление производством также централизовано. Свободная конкуренция превращается в монополию, вместо борьбы равных - господство над рынком, диктат в отношении потребителя или продавца. Но ведь именно против такого положения государства и принимают антитрестовские законы, аннулирующие как противозаконные соглашения о совместных действиях в отрасли...

На самом деле обойти антитрестовский закон не так трудно. Капиталистическая монополия есть факт экономический, а не юридический, у неё прочная и глубокая экономическая основа - концентрация производства в Руках немногих фирм и кризис свободной конкуренции, толкающий их на совместные действия по захвату и эксплуатации рынка. При таких обстоятельствах нет необходимости в юридически оформленных соглашениях. Скажем, "Семь нефтяных сестер", господствующих в мировой торговле энергоносителями, это семь компаний, а не одна. То же можно сказать и об американской "Большой автомобильной тройке". С точки зрения закона здесь

81

всё чисто: "абсолютной" монополии нет, а есть то, что западные экономисты называют "олигополией", т. е. господством нескольких. По сути же это монополии, которые поделили между собой рынок, не прибегая к юридически оформленным соглашениям.

Например, нефтяной рынок надежно разграничен уровнем цен, за основу которого принята цена нефти при погрузке на борт в Мексиканском заливе ("фоб мехикана"): латиноамериканскую нефть оказывается невыгодным везти в Европу, американский и европейский рынки таким образом поделены, так же как и источники нефти. "Форд" и "Дженерал моторз" поделили рынок сбыта автомобилей иным путём - через специализацию на определённых моделях. Специализация на крупногабаритных автомобилях обеспечивает одной компании господство на американском рынке и закрывает для неё европейский (в условиях Европы предпочтительней малолитражные автомобили).

Раздел рынков, господство над производством и сбытом определённого вида продуктов в определённом районе или слое потребителей дают чудесный результат: цена (а значит, и величина прибылей) становится управляемой, регулируемой. Давно известно, что цена зависит от соотношения спроса и предложения и в свою очередь влияет на них. Однако от кого зависит предложение? Ранее оно зависело от массы конкурирующих между собой производителей и потому было недоступно их регулированию. Цена управляла ими: высокая цена требовала расширения производства, низкая - его свертывания. При монополиях всё наоборот: контроль над производством и сбытом позволяет управлять ценой. Ограничение сбыта удерживает цену на высоком уровне - отсюда и стремление монополий к торможению роста и развития производства, "замораживанию" технических новшеств.

Итак, "секрет" монополистической фирмы действительно универсален: он не зависит ни от новизны продукта, ни от особых технологических приёмов труда, неизвестных конкурентам. "Секрет" монополии можно сравнить со знаменитым "атомным секретом" XX в.: физики всех стран знают, как можно сделать атомную бомбу, однако, к счастью, для этого мало одного только знания - нужны ещё сырьё и соответствующий технологический уровень производства. Все предприниматели знают, откуда берутся монопольные сверхприбыли: для этого нужно всего-навсего контролировать весомую долю

82

отраслевого производства, господствовать над источниками сырья и над рынками сбыта. При таких условиях некоторые общественные хозяйственные процессы превращаются из стихийных в управляемые, что и используется монополиями в своих корыстных интересах.

Отступление 1: Монополии и... мода

Кто из жителей XX в. не знаком с властью моды? Кто не испытывал на себе её переменчивости, не удивлялся внезапным "крикам моды"? И на первый взгляд кажется, что капризная властительница эстетики современного быта самодержавна и самовластна, что она прислушивается лишь к советам знаменитых художников и модельеров - "законодателей моды", таких, как Диор или Карден. На самом деле мода - явление отнюдь не только художественное, в её внезапных скачках обнаруживаются иногда экономические пружины.

Безусловно, здесь, как и во всяком другом деле, бывают действительные открытия и находки. Глупо было бы отрицать высокую практичность и неброскую красоту "джинсов", изящество и функциональность женских сапог, удобство простоватых кожаных курток и т. д. Но вы, видимо, согласитесь, что есть в моде движения, которые трудно объяснимы с художественной точки зрения. Юбки "мини", "макси", "миди", затем снова "мини"; галстуки узкие, широкие и снова узкие. Может быть, здесь и меняются какие-то художественные детали, нет утомляющего долгого однообразия моделей, но ещё весомее экономическая сторона: раз в два-три года весь цивилизованный мир вдруг, как по команде, начинает менять свой гардероб, создавая огромный спрос на определённые виды продукции, т. е. создавая выгодный рынок.

Вы можете возразить: люди стремятся покупать не любые, а только модные веши, и прибыли получает тот предприниматель, который оперативно подчиняет своё производство моде и в состоянии угнаться за ней... Это не совсем так. Монополиям нет нужды гнаться за модой, ибо именно они делают моду. Художники-модельеры, оплачиваемые крупными фирмами, разрабатывают возможные модели. Технологи, экономисты, психологи и специалисты по рекламе и сбыту выбирают модель, наиболее перспективную с точки зрения массового производства и сбыта. Производятся опытные партии продукции, заключаются контракты о поставках и сбыте. Но это пока "инкубационный" период, подготовка нового "крика моды". И лишь когда производство уже готово насытить массовый спрос, тогда в действие вступает реклама, весь механизм обработки общественного мнения и навязывания потребителю нового продукта. Мода следует за монополизированным производством, а не наоборот.

На рекламу тратятся огромные средства (иногда до трети всех издержек на производство продукта!), но сила рекламы состоит не в том, что потребитель "информируется" о наличии той или иной компании, производящей те или иные продукты. Как остроумно заметил выдающийся американский экономист Дж. Гэлбрейт, только умственно отсталый человек нуждается в постоянном напоминании о том, что "Америкен Тоббако Компани" производит сигареты. Сила рекламы - в её массовости, широте, в способности монополии с разных сторон охватить потребителя своей "заботой". Иными словами, корень успеха в формировании моды - в самом факте концентрации и монополии, которая в современных формах организации ("концерн") реализует своё господство даже не в одной, а в ряде отраслей.

83

Вот характерный пример управления потребительским спросом. Монополистическая корпорация, производящая, в частности, сигареты, столкнулась с удручающим фактом: одна из марок сигарет, рассчитанных как на мужчин, так и на женщин, приобретается почему-то только мужчинами. Эксперты объяснили это зелёным цветом пачки: зелёный цвет плохо компонуется с другими цветами, и поэтому женщины, особенно чуткие к цветовой гамме, интуитивно избегают покупать сигареты в зелёной пачке. Что же делать? Изменить цвет пачки? Но монополия никогда не отказывается от уже завоёванного рынка "традиционных" потребителей: компания принимает решение заставить женщин покупать сигареты в зелёной упаковке. Как? Отнюдь не рекламой сигарет... Начинается реклама зелёного цвета: "Зелёное - это цвет молодости!" Пользуясь межотраслевыми связями, монополия расширяет продажи зелёных перчаток, зелёных сумок, зелёных платьев и т. д. В итоге сами собой пошли и сигареты в зелёной упаковке. Монополия создала моду на зелёный цвет и потому оказалась в выигрыше!

Монополия господствует потому, что она опирается на широкое обобществление производства (т. е. процесс, прямо ведущий в социализм), использует созданные обобществлением возможности управления хозяйственными процессами в своих узкокорыстных целях. "Понятно, - пишет В. И. Ленин, - почему империализм есть умирающий капитализм, переходный к социализму: монополия, вырастающая из капитализма, есть уже умирание капитализма, начало перехода его в социализм. Гигантское обобществление труда империализмом (то, что апологеты - буржуазные экономисты зовут „переплетением") означает то же самое" (Ленин В. И. ПСС т. 30. С. 165).

Умирание капитализма уже началось, в живом ещё теле капиталистического общества, и началось оно с корней капитализма - с товарного производства. Планомерное регулирование общественных хозяйственных процессов, практикуемое монополиями в интересах спекуляции, В. И. Ленин образно назвал подрывом товарного производства (Ленин В. И. ПСС т. 27. С. 322). Ни одна из крупных диспропорций в экономике XX в. не была устранена "автоматически", самодействием "свободного рынка", этого законного властелина в мире товаропроизводителей. Рынок вроде бы по-прежнему царит над капиталистическим миром, но сам рынок уже далеко не свободен: он поделен, захвачен и подчинен планомерному воздействию монополий (политэкономы называют это явление "неполной планомерностью").

Известная доля плановости становится при монополистическом капитализме реальностью, переходным этапом к социализму. Социализм близок, он проглядывает через

84

новые черты империализма, но самого социализма здесь ещё нет, а есть "отношения господства и связанного с ним насилия" - господства немногих крупнейших объединений обобществленного производства над огромной массой людей. Это напоминает изображение социалистического общества, перевернутое с ног на голову в причудливом зеркале истории: социализм представляет собой господство всего народа ("ассоциации трудящихся") над объединениями обобществленного производства.

Империализм - ещё не социализм. Но может быть, это уже не капитализм? Ведь когда говорят о безраздельном господстве монополий, это можно понять и как уничтожение законов капитализма, ставивших ранее границы деятельности капиталов? Чтобы ответить на этот вопрос, давайте выясним, чего не могут монополии, на какие границы наталкиваются, какие уроки преподносит им хозяйственная история прошедшего столетия.

Урок первый. Когда в 80-е годы прошлого века образовались первые мощные картели, то оказалось, что цены подчиняются их управлению. Раньше цены были барометром, показывавшим хозяйственную погоду; теперь обнаружилось, что, изменяя показания барометра, можно менять погоду! И первые монополии с увлечением взялись за новое дело, которое, как показалось, могло принести им какие угодно прибыли. Картели взвинтили цены и... погибли под обломками вызванного ими кризиса.

Конечно, рынок подчинен монополиям, захвачен и поделен ими, но рынок не уничтожен, сохраняются и определённые ограничения хозяйственной деятельности, связанные с рынком. Например, общие размеры платежеспособного спроса населения, выход за пределы которого остановит сбыт. Сохраняются и структурные различия в спросе: чрезмерные цены на продукты могут вызвать переворот в потреблении, исключить из потребления слишком дорогой продукт, уничтожить спрос на него или перевести спрос на товар-заменитель (маргарин вместо масла, синтетика вместо натуральных материалов и т.д.).

Урок второй. Утвердившись в ряде отраслей, монополии получили возможность поглотить или уничтожить все немонополистические предприятия, которые по сравнению с монополиями оказались абсолютно неконкурентоспособными, беззащитными. И действительно, монополии расширялись, иногда доходя до полной и стопроцентной монополизации отрасли (скажем, такой была в межвоенный период американская алюминиевая ком-

85

пания "Алкоа"). Однако периодические кризисы перепроизводства монополии устранить не смогли, и в случае стопроцентной монополизации удары кризисов монополии приходится принимать на себя, так как она лишается "буфера" в виде чужих неконкурентоспособных предприятий. А рискованные технические эксперименты? Мелкое производство давало для этого прекрасный подопытный материал, которым не жалко пожертвовать в случае неудачи, или возможность перекупить проверенное и прибыльное новшество. Кроме того, "мелкий бизнес" является весьма удобным объектом для постоянного грабежа мелких капиталистов крупными через искусственное завышение или занижение цен.

Вследствие ряда причин (не все из которых, скажем откровенно, ясны) оказалось, что "мелкий бизнес" не может быть уничтожен монополиями (хотя может прибыльно ими использоваться) и граница распространения монополий поставлена объективным фактом монопольного ценообразования и сверхвысокой нормы прибыли. Систематически "высасывая" отрасли, где распространено мелкое производство (например, сельское хозяйство в ряде развитых стран), монополии доводят их до состояния дистрофии и не испытывают никакого желания вкладывать свои капиталы в такие хиреющие по их вине отрасли. Сохранение "подпочвы" немонополистического производства теперь уже смело можно назвать одним из законов монополистического капитализма.

Урок третий. Казалось, что производительные силы, контролируемые монополиями, надежно защищают их от появления новых монополистических гигантов, от конкуренции, позволяют почить на лаврах достигнутого и притормаживать ненужный монополиям технический прогресс. Однако вот характерный пример: когда возникли первые ЭВМ, производить их было предложено двум крупнейшим радиотехническим монополиям. Они отказались, считая, что "думающие машины" - не более чем игрушка для учёных, не имеющая серьёзных коммерческих перспектив. За производство ЭВМ взялась средняя по размерам фирма "Интернешнл Бизнес Машинз", которая вскоре превратилась в мощнейшую компанию, использовавшую быстро растущий рынок электронно-вычислительной техники. "Старые" монополии спохватились слишком поздно...

Итак, монополии не в состоянии остановить технический прогресс, бурное и труднопредсказуемое движение

86

которого постоянно дает импульсы конкуренции, создавая новые товары, новые рынки и соответственно новые сферы борьбы за монопольное господство.

Урок четвертый, но не последний. В 60-е годы возникла новая модная стратегия фирмы, на устах у всех был красивый термин - "диверсификация производства". В чём его смысл? В развитии многоотраслевого характера фирменного производства, растущем многообразии производимых продуктов. Курс на диверсификацию расширял сферу господства монополий, умножал источники её прибыли. Однако впереди маячил ещё более соблазнительный идеал: "конгломерат" - фирма, действующая сразу в очень многих и притом не взаимосвязанных отраслях. Отсутствие прямой взаимосвязи между сферами деятельности столь же привлекательно, как и их многочисленность, в этом случае частные конъюнктурные колебания рынка уже не страшны, ибо они задевают только взаимосвязанные отрасли.

Конгломераты росли, как грибы, и превращались в опасных хищников. Их поведение было невозможно предвидеть и принять оборонительные меры, поскольку они могли вторгнуться абсолютно в любую отрасль, не взирая на свой прежний профиль деятельности (например, телефонная монополия "ИТТ" стала вдруг "глотать" отели и автопрокатные станции).

Финалом "эры конгломератов" стал особенно сильный и глубокий циклический кризис середины 70-х годов, погубивший большинство "сверхустойчивых" сверхгигантов. Успешно пережили кризисные потрясения лишь те компании, которые диверсифицировали производство в направлении расширения своего сектора господства - скажем, нефтяные монополии захватили другие источники энергоносителей и превратились в компании энергетические. Конгломераты, распыляя свой капитал по многочисленным отраслям, владели "всем понемногу" и утрачивали монопольное господство над каким-либо сектором рынка. Ограниченность частной собственности ставит неизбежные границы межотраслевой экспансии монополий, делает несбыточным идеал "абсолютной устойчивости".

Итак, чего же не могут монополии? Они не могут устранить рынок; они не могут устранить немонополистическое производство; они не могут остановить технический прогресс и исключить конкуренцию; они не могут преодолеть ограниченность частной формы присвоения. Говоря

87

проще, они не могут устранить капитализм и его законы. В основе общественных отношений по-прежнему лежит капитал, хотя и изменивший свою форму.

КТО ВЛАДЕЕТ МОНОПОЛИЕЙ? (НЕМНОГО О ФИНАНСОВОМ КАПИТАЛЕ)

В разные времена азартные игры сбивали с пути истинного немало людей. Однако ни рулетка, ни лотерея не могут сравниться по широте, драматизму, масштабу мистификаций с великой игрой капитализма - биржевой игрой. Даже наша обиходная речь сохранила в поговорках память об этой игре ("я слышал, акции такого-то растут" - синоним успеха, карьерного восхождения и т.д.). Для миллионов людей, играющих на бирже, причудливые зигзаги курсов акций связываются с мечтой о быстром обогащении. Для миллионов других обладание надежным пакетом акций - символ обеспеченной жизни без труда и без забот, своеобразной пожизненной "пенсии". Рвущая нервы игра как путь к благосостоянию и мечта о пенсии со школьной скамьи - таковы суррогаты труда и отдыха, созданные капиталистической акционерной системой.

Тайны биржи завораживали подчас даже обличителя капиталистических "игр" Теодора Драйзера. "Любая причина может вызвать на бирже и „бум" и панику, - говорил один из героев „Финансиста", - будь то крах банка или только слух, что бабушка вашего двоюродного брата схватила насморк. Биржа совсем особый мир... Никто на свете не сумеет вам его объяснить. Я видел, как вылетали в трубу акционерные общества, хотя даже самый опытный биржевик не смог бы сказать, по какой причине. Я видел также, как акции необъяснимо взлетали до небес".

Но акционерная система отнюдь не только азартная игра или скучное существование рантье; вкупе с кредитными связями она образует своеобразную нервную и кровеносную сеть наиболее глубокого и таинственного явления современного капитализма - финансового капитала, управляющего жизнедеятельностью монополий. Властители обычно стремились к славе, популярности, саморекламе; финансовый капитал предпочитает властвовать анонимно. Поэтому разглядеть властителя мира монополий непросто, но без этого рассказ о монополии был бы явно неполным.

88

Так кто же владеет монополиями? Юридически владельцами любой корпорации являются акционеры - лица, обладающие её акциями. Акция есть "титул собственности" - ценная бумага, свидетельствующая о внесении денежной суммы в капитал фирмы и дающая известные права на управление ею и получение доходов - дивидендов. Заметьте: равные права независимо от того, кто владеет акцией - крупный капиталист, представитель "среднего класса" или рабочий. И действительно, акциями монополий владеют не единицы - десятки миллионов людей разных классов. При равенстве прав акционеров вроде бы все они должны присваивать монопольную сверхприбыль в качестве дивиденда на акции.

Однако первая узкая лазейка на пути к истинным хозяевам монополий обнаруживается в системе выборов руководства корпораций: одна акция - один голос, следовательно, один акционер, обладая большим количеством акций, имеет и много голосов, может быть, даже относительное большинство голосов ("контрольный пакет" акций). При большом рассеянии владения акциями по мелким акционерам величина "контрольного пакета" может составлять 20 или даже 10% общего числа акций. Сосредоточение "контрольного пакета" акций в руках крупных акционеров дает возможность формировать и контролировать руководство корпорации.

На большую массу акций приходится соответственно и большая масса дивидендов; однако равенство дивидендов на каждую акцию создает впечатление раздела монопольной сверхприбыли между всеми акционерами. На самом деле крупные акционеры могут перераспределять доходы по акциям в свою пользу и делают это вполне законным путём - через биржевую игру. Цена акции на бирже (её "курс") зависит от объявленного уровня дивидендов по акции, который в свою очередь зависит от политики руководства корпорации (подчиненного владельцам "контрольного пакета"). Отсюда возможность управляемой игры "на повышение" или "на понижение" курса акций, своего рода беспроигрышной лотереи крупных акционеров.

Прибыль корпорации идёт не только на дивиденды, но и на образование фонда накопления и разного рода резервных фондов. Контроль над управлением корпорацией позволяет в случае необходимости спрятать часть прибылей в различных фондах и искусственно понизить курс акций. Понижение курса создает обманчивое впе-

89

чатление ненадежности, невыгодности акций данной корпорации и вызывает волну продаж акций по низким ценам. Скупив дешевые акции, владельцы "контрольного пакета" раскрывают карты - объявляют скрытые прибыли корпорации и повышают уровень дивиденда на акции. Этим они сразу убивают двух зайцев: присваивают высокие дивиденды на скупленные по дешевке чужие акции и получают возможность продать эти акции по завышенной цене. Способы биржевого обогащения весьма разнообразны. Можно назвать ещё "разводнение" капитала, "грюндерскую" (учредительскую) прибыль и прочее. Однако не будем увлекаться, мы ведь пишем не пособие по финансовым махинациям. Для нас важнее сделать ещё хоть один шаг в поисках действительных хозяев монополий.

Тайна беспроигрышной биржевой игры - в обладании контрольным пакетом, дающим власть над монополией и её сверхприбылями. Однако обнаружить конечных адресатов сверхприбыли весьма непросто: владельцем контрольного пакета может оказаться не лицо, а фирма (банк, страховая компания, наконец, другая промышленная корпорация). Истинный владелец надежно замаскирован "системой участия" компаний в акционерном капитале друг друга: под одной маской обнаруживается другая, третья... За "внучатой" компанией стоит "дочерняя", ту в свою очередь контролирует "материнская" фирма.

Смысл "системы участия" отнюдь не только в обеспечении тайны акционерных связей (что само по себе весьма важно). "Система участия" скрывает от любопытных глаз широкую "общность интересов" различных корпораций, на основе которой можно проводить широкомасштабные спекулятивные операции. Например, цены на строительные участки и будущие прибыли домовладельцев в немалой степени зависят от планов транспортного развития города. Поэтому тесное и тайное сотрудничество строительной и транспортной корпораций может принести дополнительные прибыли обеим. Другой случай - обогащение "материнской" компании за счёт "дочерней" на основе заведомо невыгодных контрактов между ними, а потом образование дополнительных, прибылей в ходе проведения "оздоровительных" мероприятий по спасению "дочерней" компании от искусственно имитированного банкротства.

Связи "системы участия" создают прочную и тонкую

90

паутину, улавливающую сверхприбыли из разных источников. Попытка добраться до "паука", соткавшего связи между разнообразными корпорациями, приведет скорее всего к дверям "трастового" отдела банка-монополиста (отдела, управляющего по доверенности капиталами "анонимных вкладчиков"). Имена действительных владельцев не известны подчас даже президентам промышленных корпораций. Так, президенты двух крупнейших американских электротехнических корпораций, готовившиеся к конкурентной схватке друг с другом на рынке холодильников, были немало удивлены, когда пригласивший их для беседы глава банка сообщил им, что в результате перемен в мире ценных бумаг обе корпорации работают на одного хозяина...

Монополистический банк - это не сердце финансового капитала, а его голова, его мозг. Именно здесь просчитываются варианты стратегии, принимаются важнейшие решения, которые по каналам акционерных и кредитных связей передаются промышленным монополиям, реализуя волю не самого банка, а собственников финансового капитала, т. е. объединенного, "сращенного" капитала банковских и промышленных монополий. Банк - не главнокомандующий, а скорее генеральный штаб, разрабатывающий планы действий и управляющий их осуществлением.

В 1985 г. капиталистическая Европа была взбудоражена необычайной новостью - известием о крупнейшем за всю историю ФРГ слиянии - поглощении гигантской АЭГ не менее крупной "Даймлер-Бенц". В этой "свадьбе слонов" (как назвали её западногерманские газеты) роль свахи взял на себя "Дойче Банк". Этот же банк в критические моменты передачи власти вмешался в судьбу крупнейших состояний промышленного магната Тиссена и газетного короля Шпрингера. Ныне этот крупнейший банк стал признанным штабом западногерманской индустрии.

Сила банка не только в его роли по отношению к промышленным корпорациям, но и в тех нитях зависимости, которыми опутывает трудящиеся классы современная финансовая система. Банк стоит в центре этой финансовой системы. В сверхсовременном небоскребе с броской рекламой разместится скорее всего страховая компания - банк-монополист не нуждается в излишней рекламе, он предпочитает существовать в солидном и неброском старом кирпичном доме где-нибудь в центре

91

"сити". Однако капиталы страхового гиганта (так же как и холдинг-компании, пенсионного фонда, сберегательной кассы) хранятся, учитываются и используются именно банком.

Чековая книжка, кредитная карточка, страховой полис являются документами, удостоверяющими зависимость человека от финансового капитала. Заработная плата нередко выплачивается через банк, и банк имеет полную информацию о доходах и расходах человека (при необходимости можно установить совершенно точно, где и в каком "супермаркете" тратится заработная плата, ибо при чековом обращении покупка означает перевод денег с одного счёта в банке на другой). Ещё один канал зависимости от финансового капитала - страховые операции, охватывающие жизнь, имущество и многое другое. (В Англии, например, страхуются даже отпуска - от плохой погоды, но в зависимости от прогноза.) Без потребительского кредита фактически невозможно построить собственный дом. Как американец строит дом? Купив земельный участок, он закладывает его в банке, на эти деньги строит фундамент, вновь закладывает его в банке и т. д. В итоге построенный дом принадлежит банку, а человек надолго опутывается нитями кредитной зависимости, которые заставляют его зубами держаться за рабочее место - в случае прекращения выплат банку за дом, автомобиль и многое другое они могут исчезнуть, как мираж...

Что же дает финансовый капитал своим обладателям? Не только гигантские доходы, но и ещё более полное устранение капиталистов от управления делами производства, окончательное превращение в излишний класс. Теперь даже размещение капитала становится функцией специальных организаций. Переход всякой "экономической умственной работы" от капиталистов к специальным организациям, занятым сознательным регулированием хозяйства в огромных масштабах (регулированием, направленным, конечно, на обирание масс в пользу финансовых олигархов), "ещё и ещё раз упирается в вопрос о том, переходом к чему является новейший капитализм, капитализм в его империалистической стадии.---" (Ленин В. И. ПСС т. 27. С. 336).

В конце приведенной фразы стоит прочерк, ибо в дореволюционном подцензурном издании невозможно было прямо сказать о неизбежной перспективе развития. Однако в написанном позднее предисловии к немецкому

92

и французскому изданиям В. И Ленин открыто высказывает важнейший вывод своей гениальной книги: "Империализм есть канун социальной революции пролетариата. Это подтвердилось с 1917 года в всемирном масштабе" (Ленин В. И. ПСС т. 27. С 308).

ГМК, ИЛИ ГОЛОВОКРУЖИТЕЛЬНАЯ КАРЬЕРА И НЕРАВНЫЙ БРАК "НОЧНОГО СТОРОЖА" КАПИТАЛА

Стремительное накопление научной информации в нашем веке отразилось на самом языке науки - потребность "уплотнить" полученные знания породила сокращения, аббревиатуры. Политическая экономия не злоупотребляет сокращениями. Пожалуй, первым общепринятым сокращением в политико-экономической теории является обозначение современной формы капиталистического общества - ГМК (государственно-монополистический капитализм). За тремя согласными буквами скрывается немало несогласованности, противоречий, проблем, огромное богатство новых явлений особой ступеньки в развитии монополистического капитализма, существенный исторический сдвиг.

В XIX в. буржуазное государство называли "ночным сторожем" капитала, полагая, что чем меньше государство вмешивается в экономику (ограничиваясь охранительными, полицейскими функциями), тем более оно соответствует самому характеру системы капитализма, духу свободного предпринимательства. В XX в. произошла разительная перемена: "ночной сторож" совершил стремительное восхождение по служебной лестнице и "сочетался законным браком" с новой хозяйкой буржуазной экономики - капиталистической монополией.

Прогрессирующее обобществление производства в период империализма отразилось в целом ряде своеобразных "сращиваний": сращивание частных капиталов в синдикаты и тресты привело к образованию монополий; сращивание банковских монополий с промышленными означало образование финансового капитала. Наконец, сращивание силы монополий и мощи государства ознаменовало возникновение ГМК. Чтобы уяснить себе таинственное превращение государства из простого слуги монополий в организатора их хозяйственной жизни, Давайте взглянем на то, с чего всё это началось.

ГМК зародился во время первой мировой войны и впервые появился на свет под длинной, специфически

93

немецкой вывеской "Ваффен унд Муниционбешаффунгсамт" ("Ведомство снабжения оружием и боевыми припасами"), или сокращенно "ВУМБА". Именно по поводу этого ведомства В. И. Ленин писал, что "в интересах напряжения сил народа для грабительской войны пришлось, напр., Германии направлять всю хозяйственную жизнь 66-миллионного народа из одного центрального учреждения в интересах сотни-другой финансовых магнатов", и назвал это шагом "к переходу от монополий вообще к государственному капитализму" (Ленин В. И. ПСС т. 30. С. 279, 281).

Почему же унылое бюрократическое учреждение приобрело столь крупное хозяйственное и историческое значение?

Вывески меняются, но тесные отношения государства и монополий по поводу военного производства (а именно под сенью высоких военных бюджетов состоялась "помолвка" монополий и государства) остаются закономерным явлением современного капитализма, они даже получили особое наименование "военно-промышленный комплекс" (ВПК). Кстати, этот термин придумал американский президент Д. Эйзенхауэр. Суть изменения в производственных отношениях, существующих в ВПК, В. И. Ленин ещё на заре военно-промышленного сотрудничества государства с монополиями характеризовал как возникновение особого вида народного хозяйства: "Когда капиталисты работают на оборону, т. е. на казну, это уже - ясное дело - не „чистый" капитализм, а особый вид народного хозяйства. Чистый капитализм есть товарное производство. Товарное производство есть работа на неизвестный и свободный рынок. А „работающий" на оборону капиталист „работает" вовсе не на рынок, а по заказу казны, сплошь и рядом даже на деньги, полученные им в ссуду от казны". (Ленин В. И. ПСС т. 32. С. 318-319). По существу в рамках ВПК частные монополии превращаются в государственно-капиталистические монополии.

Современные так называемые "аэрокосмические" концерны в США формально являются частными акционерными обществами, однако на 80 % их оборот обслуживает государственные военные и космические заказы. Отсюда видно, в какой степени эти концерны зависят от государства. Реализацией этой зависимости является постоянное и детальное вмешательство Пентагона в хозяйственную деятельность крупнейших монополий. Высочайший техни-

94

ческий уровень американского аэрокосмического производства было бы опрометчиво объяснять регулирующей силой рынка и отсутствием "оков" плановой системы. Как вам понравится, например, перечень мероприятий Пентагона в отношении частных военных концернов, который приводит один американский экономист: Пентагон дает спецификации, диктует технологию, определяет взаимоотношения с субпоставщиками, утверждает подробный поэтапный план, систему отчетности и методы исчисления издержек, контролирует работы, устанавливает критерии подбора и программы переподготовки кадров... И это всё делается для частных компаний!

Конечно, "семейный союз" монополий и государства не следует представлять как эдакую деспотию вооруженного до зубов государства - монополии имеют весьма действенные средства давления на грозного партнера. Например, конкурс проектов по военным заказам закрытый и ограниченный, поэтому монополиям нетрудно договориться между собой и взвинтить цены. Однако даже принятая государством монопольно высокая цена исполнения заказа ещё не предел: начав исполнение многолетней и дорогостоящей программы, корпорация-исполнитель имеет возможность выкачивать из государства дополнительные средства под предлогом непредвиденных издержек. Впрочем, было бы неверно полагать, что отношения монополий и государства основаны на обмане наивного, хотя и могучего "супруга". Государство в этом союзе представляет общий интерес всей монополистической буржуазии, и потому вполне сознательно идёт на обеспечение стабильных сверхприбылей монополиям. Другое дело, что такой общий интерес монополистической буржуазии может не совпадать с алчными устремлениями отдельных монополий и монополистических групп: в этом случае возникают веские поводы для "семейных" ссор и скандалов.

Тесное переплетение деятельности монополий и государства, крупных денежных интересов и организующей работы аппарата государственной власти имеет ещё одно немаловажное последствие; оно накладывает печать бюрократизма и коррупции на важнейшие дела и начинания современных капиталистических обществ.

Ныне капитал ищет не только прибылей - он ищет "связей", которые обеспечили бы ему гарантии выгодных государственных заказов и многое другое. Во времена Расцвета товарного производства над сознанием товаро-

95

производителей всецело господствовал товарный фетишизм (о котором мы рассказывали в предыдущей главе). Во времена подрыва товарного производства новым "фетишем" стали "связи", которые иногда стоят дороже денег...

Крупные чиновники государственного аппарата могут быть спокойны за своё будущее, после отставки с государственной службы их охотно принимают на работу корпорации, предоставляя хорошо оплачиваемые и необременительные должности знатокам и умельцам бюрократических связей. После второй мировой войны в США на видные места в крупных частных корпорациях выдвинулась группа молодых чиновников (их называли "уиз кидз" - ловкие ребята), которые начинали свою деятельность в годы войны в министерстве авиации. Наибольшую известность из этой группы специалистов по государственному военному снабжению приобрел Роберт Макнамара, вернувшийся в государственный аппарат на пост руководителя военного министерства США.

Стремление мощных монополистических капиталов к государственному военному рынку рождает коррупцию (даже на самых высоких уровнях государственной иерархии), которая периодически прорывается скандальными разоблачениями. Так, в 70-е годы политическая жизнь ряда развитых капиталистических стран была поколеблена драматическим открытием: члены правительства и даже премьер-министры некоторых крупных государств (Италии, ФРГ, Японии) принимали взятки от американских авиастроительных концернов "Локхид" и "Боинг", приобретая для своих стран далеко не безупречные военные машины.

Оказывается, "ночной сторож" национальных интересов капитала не всегда честно исполняет свои служебные обязанности по поддержанию конкуренто- и обороноспособности своей страны. Однако даже искренние усилия государства, направленные на повышение технического уровня национальной промышленности (и соответственно военных возможностей), наталкиваются иногда на серьёзные экономические препятствия...

Отступление 2. ГМК и НТП, или Как делаются "экономические чудеса"?

Когда на американском ринке появились станки с программным управлением, обнаружилось, что крупные корпорации отнюдь не спешат внедрить у себя техническую новинку, благодушно уступая друг другу

96

первенство в этом начинании. И дело не в том, что им были неизвестны сомнительны технические качества новых станков, - государство позаботилось о рекламе, пойдя даже на предоставление во временное бесплатное пользование образцов новой техники. Однако даже "попавшись" за государственный счёт с новыми станками, монополистические исполины не проявили желания немедленно внедрить прогрессивную технику.

В XIX в. такое равнодушие в отношении к новой технике было бы невозможно. В XX веке - веке бурного технического прогресса и научно-технической революции! - такое отношение скрывает за собой определённую закономерность. Монополия, устраняя свободную конкуренцию, достигает в определённой степени гарантированного положения, обеспеченного сбыта на "закрытом" от других фирм секторе рынка; естественно, она предпочитает эксплуатировать захваченные преимущества без излишних затрат на техническое обновление производства. Монопольные цены и искусственно раздутые издержки не создают стимулов к постоянному повышению производительности и снижению издержек.

Нет, конечно, монополии могут обеспечивать научно-технический прогресс, и притом много более быстрый, чем во времена свободной конкуренции (именно крупная организация производства, концентрация финансовых ресурсов, наличие собственных научных подразделений, планирование производства, сбыта и спроса дают возможности ускорения НТП). Такая способность монополий подтверждена самим фактом высокого научно-технического уровня современных развитых капиталистических стран. Но монополии не всегда хотят использовать свои гигантские возможности в области НТП, и за этим стоит не каприз, а объективные противоречия отношения монополии.

В случае со станками с программным управлением Пентагону (!) удалось сломить консерватизм военно-промышленных концернов, только поставив условием предоставления выгодных военных заказов технологическое обновление производства всех фирм (в том числе и субподрядчиков), участвующих в исполнении заказа. Но в целом государство не силах устранить противоречивое отношение монополий к НТП, периодически возникающее стремление наиболее благополучных монополий заморозить свою техническую базу.

Противоречие тенденции ускоренного развития и тенденции торможения находит выражение в неравномерном, скачкообразном графике движения отдельных империалистических стран, напоминающем походку хромого человека. Страны, захватившие наиболее выгодные позиции на мировом рынке, начинают терять стимулы к ускоренному техническому развитию; и наоборот, империалистические страны, проигравшие в разделе мирового рынка, демонстрируют высокие темпы развития, ибо вне ускоренного технического прогресса монополии этих стран лишены возможности пробиться на чужие рынки или создать новые собственные.

В. И. Ленин ещё 70 лет назад писал о "тенденции к загниванию, отличающей всякую монополию при частной собственности на средства производства", чем, однако, "нисколько не устраняется поразительно быстрое развитие капитализма в отдельных отраслях промышленности, отдельных странах, в отдельные периоды" (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 30., С. 164). В наше время такие "прорывы" ускоренного развития окрестили "экономическим чудом" - японским, западногерманским, южнокорейским и т. д.

Так как же делаются "экономические чудеса"? Несомненно, в каждом из них есть некие особые стороны, "секреты", над которыми десяти-

97

летиями бьются исследователи "чудес". В конце концов, развеиваются легенды (например, легенда о решающей роли "японского национального трудолюбия" в грандиозном экономическом возвышении послевоенной Японии), и проступают особые социально-экономические черты, лежащие в основе того или иного скачка (блестящий социально-экономический анализ "японского секрета" дал журналист В. Цветов в своей книге "Пятнадцатый камень сада Рёандзи"). Есть, однако, и общие черты в любом "экономическом чуде": проявления закона неравномерности экономического и политического развития стран в эпоху империализма.

Возьмем наиболее знаменитое "чудо" - японское. С чего оно началось? С поощряемой и субсидируемой государством скупки разнообразных патентов и лицензий во многих странах мира, которые внедрялись японскими корпорациями. Так, значит, дело не в каком-то грандиозном открытии, сделанном в Японии и неизвестном другим странам; наоборот, японские монополии, лишенные рынков после разгрома во второй мировой войне, внедряли то, что открыто в других странах, но не внедрялось господствовавшими в мировом хозяйстве монополиями стран-победительниц - США, Англии, Франции.

Итак, экономические чудеса есть лицевая, парадная сторона медали (точнее было бы сказать - монеты), обратной стороной которой является тенденция к торможению НТП монополиями, находящимися в благоприятном положении.

Сращивание силы государства и мощи монополий началось в военно-промышленной сфере, ибо здесь наиболее близко сходились традиционные функции "ночного сторожа" с экономическими интересами монополий. Однако с окончанием первой мировой войны казалось, что монополии отреклись от государственного капитализма, предпочли забыть о чересчур близких отношениях с "собственным" ночным сторожем.

Но оживление частномонополистического предпринимательства в 20-е годы, получившее хвастливое название "просперити" (процветание), оказалось недолгим. В конце 20-х годов мировое капиталистическое хозяйство испытало апоплексический удар, сильнейший кризисный спазм и последующий паралич хозяйственной активности. Катастрофа была столь сильной, что в сознании людей на многие десятилетия впечаталась память о драматических событиях "Великой Депрессии". В один роковой день внезапный биржевый крах сотряс все главные финансовые центры Запада, после чего наступил долгий четырехлетний спад мирового капиталистического производства и торговли, отбросивший развитые страны на десятки лет назад (по производству чугуна, например, США были отброшены к уровню 1890 г., Германия - к уровню 1887 г., Англия - к 1856 г.!). Десятки миллионов безработных в странах Европы и Америки, страшная обстановка безысходности в капиталистическом мире (может быть, Вы видели знаменитый американский фильм

99

"Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?" - он точно воссоздает моральную атмосферу "Великой Депрессии").

Монополии не только не смогли устранить кризисы. Своим корыстным регулированием хозяйственных процессов, нагнетанием роста цен, хищническим выкачиванием целых отраслей они привели общество к катастрофе, превосходящей по своим экономическим последствиям первую мировую войну. Такие результаты монополистического хозяйствования сделали ясным для многих необходимость постоянного государственного участия в экономической жизни, "антициклического регулирования" капиталистической экономики с целью сглаживания циклических колебаний и предотвращения спадов.

Образно говоря, необходимость заставила монополии повысить в звании своего "ночного сторожа" и назначить его "механиком-наладчиком" капиталистического воспроизводства.

Возложить на государство новые обязанности впервые решился президент США Франклин Делано Рузвельт, провозгласивший в 1933 г. "Новый курс" и добившийся принятия закона о "национальном восстановлении", который предоставил президенту чрезвычайные экономические полномочия. В эти же годы по другому пути двинулся государственный капитализм в Германии, пытавшийся полицейскими методами решить все и всяческие проблемы.

Отступление 3: О разных путях истории, или Что же такое фашизм?

Иногда можно услышать, что нам всё равно, какая из буржуазных партий приходит к власти, какой буржуазный президент правит той или иной страной (что чума, что холера, всё едино). Так ли? Все равно - Рузвельт или Гитлер? Всё равно - демократическая партия (которая, конечно, партия буржуазии) или нацистская? Нет уж, извините, совсем не всё равно.

Недаром многие с пристальным вниманием вглядываются в два противоположных лика буржуазной политики, жадно изучают политические биографии Рузвельта и Гитлера. За личностями здесь скрываются не просто разные идеи, но разные тенденции исторического общественно-экономического развития.

Рузвельт вовсе не был "красным", в чём его обвиняли политические противники "справа". Он ярче, чем кто-либо, выразил в своей деятельности понимание противоречивого характера функций буржуазного государства в условиях перезрелого капитализма: чтобы спасать капиталистическую общественную систему в обстановке, когда объективные тенденции работают против неё, нужно уметь в чём-то идти навстречу этим тенденциям, жертвовать сиюминутными прибылями капиталистов ради общих принципов и поступаться "ценностями свободного предпринимательства" ради прибылей.

99

В этом и состоит "Новый курс". Чтобы вытащить американский капитализм из пропасти "Великой Депрессии". Рузвельт прибегает к контролю над ценами и мораторию на банковские вклады; чтобы обеспечить прибыли капиталистам, "Новый курс" ищет компромисса с рабочими союзами (допускает свободное объединение в профсоюзы, признает их юридическим лицом, разрешает забастовки и вводит государственный арбитраж трудовых конфликтов, санкционирует создание страховых фондов для рабочих, облагая налогом и рабочих, и капиталистов). Что это - шаги навстречу социализму? Но результат "Нового курса" - заметное усиление и укрепление американского капитализма, последствия его ощущаются и теперь. Этот путь в конечном счёте бесперспективен, ибо нельзя бесконечно играть на диалектике развития, как на клавишах рояля, и всё же "линия Рузвельта" в движении ГМК прогрессивна в рамках буржуазного строя...

А в чем же состоит "линия Гитлера"? За ничтожностью "магнетической" личности скрывается нечто действительно страшное - фашизм, объяснить который с экономической точки зрения совсем не просто. Считается, что историю нельзя повернуть вспять - объективные экономические законы не позволяют. В принципе это так. Однако иногда, в исключительной ситуации, страх перед будущим и мощь промышленного развития, накопленная в руках отжившего класса, позволяют совершать "чудеса", которых лучше бы не было. К. Маркс сказал как-то, что человечество может прийти однажды к такому пункту, от которого можно идти либо вперед к социализму, либо назад к варварству. "Новый курс" - попытка компромисса с будущим для сохранения прошлого. "Новый порядок" - попытка уйти от будущего во тьму прошлых веков.

Что же делал фашизм в экономике? Установил "корпоративный строй", закрепивший различие классов в специально организованных сословиях-корпорациях; запретил забастовки, закрепил рабочих за отраслями и территориями; "рассосал" безработицу по военным предприятиям, стратегическим стройкам и... концлагерям; практиковал "обмен" рабочих на военнопленных, людей на продовольствие, "аренду" рабочих вместе с оборудованием или сырьём, наконец, просто угон рабочего населения, приравненного к рабочему скоту; превратил даже "фабрики смерти" в коммерческие предприятия по производству мыла из человеческого жира, подушек и туфель из человеческих волос, обложек из человеческой кожи...

Шаг - и возрождён средневековый цеховой строй. Другой - и восстановлено крепостное право. Третий - и процветает работорговля. Четвертый - и каннибализм. Откровенное людоедство стало служить крупной промышленности, связав в тугой узел противоположные концы человеческой истории. И всё это тоже на базе ГМК, который пытается "уйти" от перспективы социализма в рабовладение и варварство, но приходит к взрыву, к могиле, в которую увлекает вместе с собой десятки миллионов замученных и убитых людей, бесценные сокровища человеческой культуры.

"Жизнь создает порядок, но сам но себе порядок не создает жизни... - писал в своих письмах Экзюпери. - Порядок ради порядка оскопляет человека, лишает его основной силы, заключающейся в том, чтобы преображать мир и самого себя... В нацизме я ненавижу тоталитаризм, который является самой его сущностью. Рабочих Рура заставляют маршировать перед картинами Baн-Гога, Сезанна и хромолитографией. Естественно, они высказываются за хромолитографию. Тогда накрепко запирают в концлагерях кандидатов в Сезанны и Ван-Гоги, всех великих антиконформистов...".

100

Сложная штука - диалектика общественного развития. И не всё равно, как ГМК пытается приспособиться к истории, через какие станции пройдет, в конце концов, путь к социализму - через учреждения "линии Рузвельта" или концлагеря "линии Гитлера". Не всё равно!

Однако для отладки воспроизводственного процесса одних только полномочий мало - в отличие от традиционной полицейской деятельности "ночного сторожа" обязанности "механика-наладчика" требуют особых знаний.

"Антициклическому регулированию" нужно было учиться, и научить государство регулировать воспроизводство могли только учёные. Пока Ф. Рузвельт делал первые шаги в своём "Новом курсе", по другую сторону океана появилась книга, заложившая основы механики регулирования капиталистического воспроизводства. Эту книгу написал известный английский экономист Джон Мейнард Кейнс, и называлась она "Общая теория занятости, процента и денег". Дж. М. Кейнс и его последователи (Э. Хансен, Р. Харрод и др.) разработали тонкую и сложную систему "встроенных стабилизаторов", "мультипликаторов-акселераторов" и пр., которой пользовались правительства, хотя в недавнее время от неё пришлось отказаться.

В основе кейнсианского регулирования лежит откровенное признание действительного факта: саморегуляция капиталистической системы на базе свободного рынка не работает так, как в XIX в., и без участия государства равновесие капиталистической экономики резко нарушается и восстанавливается на крайне низком уровне. Основная задача государственного регулирования - обеспечить "эффективный спрос", стимулирующий рост производства, и стремиться к "полной занятости" населения (последнее, впрочем, означает не ликвидацию безработицы, а лишь её ограничение "разумным" уровнем в несколько процентов). Средства-кредитное регулирование, "дефицитное" финансирование при небольшой инфляции. До 70-х годов эти и подобные им рецепты не только применялись, но и давали определённый результат: циклические колебания были отчасти сглажены (во всяком случае не было ничего похожего на катастрофу "Великой Депрессии"), произошли заметные сдвиги в социальном положении населения.

Отступление 4: "Социальная политика" ГМК (или На чем стоит высокий жизненный уровень Запада?

Петь в жизни капиталистических стран Запала такие явления, которых как-то не принято писать в нашей литературе, но о которых

101

идёт немало разговоров, толков и пересудов за семейным столом или в дружеском общении. Давайте же вместе обсудим эти проблемы, поговорим спокойно и откровенно.

Правда ли, что многие безработные на Западе получают немалые пособия по безработице? Да, правда. Эти пособия выплачиваются профсоюзами, корпорациями и государством и в сумме достигают значительной части заработной платы, обеспечивая существование выше прожиточного минимума. Но правда и то, что такие пособия получают далеко не все безработные, их получение обставлено рядом условий.

Правда ли, что заработная плата квалифицированных рабочих на Западе высока, что она позволяет им приобретать автомобили, строить коттеджи, что по жизненному уровню населения Запад обгоняет социалистические страны? И это правда. Хотя зарплата в капиталистических странах нестабильна, может заметно понижаться под влиянием неблагоприятной конъюнктуры, а в соотношении жизненных уровней социализм постоянно сокращает свой отрыв от передовых капиталистических стран.

Итак, нужно уметь взглянуть фактам в лицо: да, современный капитализм во многом отличается от "классической" модели английского капитализма середины XIX в., и в частности в социальных достижениях, в жизненном уровне населения. Партийность марксистской политической экономии состоит не в отрицании этих действительных фактов, а в объяснении фактов и их реального исторического значения.

Возьмём такое несомненное достижение, как развитие системы социального страхования (особенным её распространением отличаются страны Северной Европы, например Швеция). Что это - закономерное следствие роста капиталистических отношений или результат, достигнутый вопреки капитализму? В противоречиях капитализма заложено существование противодействующей ему тенденции, а именно - тенденции усиления борьбы пролетариата с капиталистическими порядками. У истоков системы социального страхования стоят экономические институты пролетариата страховые кассы взаимопомощи, профсоюзные пособия по безработице и в связи с забастовкой, коллективные договоры, гарантирующие рост зарплаты.

Экономические и политические победы организованного пролетариата, одержанные в XX в., например приход к власти в ряде стран социал-демократических, социалистических и лейбористских партий, не могли не сказаться на государственной политике: они возвели в ранг государственной "социальной политики" рабочую систему социального страхования. В этом одно из своеобразных проявлений "перезревания" капитализма: если капитализм сумел пока удержаться за пределами своего исторически необходимого существования, то и рабочее движение смогло выйти за рамки обычной для капитализма зрелости, пойти дальше, чем во времена "классического" капитализма, в деле подготовки социальных предпосылок социалистического общества.

Укрепляются предпосылки социализма, но самого социализма в этом все-таки нет, ибо капитализм способен принять только такие завоевания рабочего класса, которые можно капиталистически приспособить и капиталистически использовать. Об этом капиталистическом приспособлении завоеваний профсоюзов остроумно сказал выдающийся американский буржуазный экономист Гэлбрейт: "После второй мировой войны позицию терпимости, занятую промышленными фирмами по отношению к профсоюзам, и последующее наступление эры сравнительно мирных отношений в промышленности стали превозносить как

102

решающую победу тред-юнионизма. При более тщательном рассмотрении в этой победе обнаруживается большое сходство с победой пророка Ионы над китом" (Гэлбрейт Дж. К. Новое индустриальное общество. М.: Прогресс, 1969. С. 334). Как известно, кит проглотил несчастного пророка...

Таким же образом современный ГМК глотает и переваривает социальные победы рабочего класса. Скажем, пособия по безработице становятся важным средством не только поддержания готовой для эксплуатации резервной рабочей силы, но и закрепления, монополизации рабочей силы (что не менее важно для монополии, чем монополизация сырья): американский безработный автомобилестроитель, получающий крупное пособие, не станет менять профессию и тем более эмигрировать за границу. "Большая автомобильная тройка" может быть спокойна насчёт обеспеченности нужной рабочей силой достаточного опыта и квалификации. То же можно сказать и о высоких заработках и стандартах потребления. "И если подумать, - пишет Гэлбрейт о предпринимателях, - то они не очень-то были бы уверены в надежности своих рабочих, не будь давления таких обстоятельств, как желание купить новую автомашину или необходимость внесения очередного взноса за автомашину, ранее приобретенную в кредит" (Гэлбрейт Дж. К. Указ. соч. С. 326).

Монополизация рабочей силы - не только расход, но и условие доходов за счёт монопольных цен.

Важным источником высокого жизненного уровня является также рост производительности труда. Ещё К. Маркс считал возможным одновременное повышение заработной платы и прибавочной стоимости при условии опережающего роста производительности труда. До тех пор, пока в первые послевоенные десятилетия наблюдался быстрый рост производительности, сохранялись и "компромиссные" отношения государства и профсоюзов. Обнаружившиеся в 70-е годы неполадки с повышением производительности привели к обострению отношений и нарастанию социальных конфликтов.

Не секрет, что производительность труда в развитых странах Запада и в Японии пока ещё заметно выше, чем в социалистических странах. Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что и жизненный уровень при социализме не достигает наиболее высоких мировых стандартов. Как работаем - так и живём.

Конечно, жизненный уровень зависит не только от производительности труда, важное влияние на него оказывают преимущества социально-экономического строя, отсутствие эксплуатации, паразитизма "высших" классов и т. д. Однако в мировом соревновании жизненных уровней у системы империализма есть и такие своеобразные "преимущества", которые не хочет и не может использовать социализм. Когда говорят, например, о благосостоянии населения Швеции, то вспоминают и длительное накопление национального богатства вследствие отсутствия военных разрушений, и низкие военные расходы... Это, конечно же, хорошо, но есть и ещё один, хотя и не столь почтенный, источник шведского благосостояния. Швеция является крупнейшим экспортером ссуд-

103

ного капитала и получает немалые суммы от международного ростовщичества.

Это относится ко всем капиталистическим странам. Жизненный уровень в них "подкачивается" за счёт других стран, имеет и паразитические источники. Например, многомиллиардные долги развивающихся стран - это не просто долги банкам, получателями доходов с них являются десятки миллионов вкладчиков на Западе...

В мире широко известно высокое качество автодорог в США и ФРГ - "федеральных шоссе" и "автобанов". Эти замечательные сооружения иногда ошибочно считают показателем эффективности строительства в системе частного предпринимательства. Однако эти дороги отнюдь не являются плодами частного предпринимательства - они строились в 30-е годы безработными на организованных и финансируемых государством общественных работах. Таков один из первых следов государственного предпринимательства.

Да-да, государство в условиях ГМК стало не только "механиком-наладчиком" капиталистического воспроизводства, но и поднялось на высшую ступень буржуазной служебной иерархии - оно стало предпринимателем, капиталистом. Государственное предпринимательство получило особенное распространение после второй мировой войны, когда взяло на себя в ряде развитых стран транспорт, энергетику, банки, металлургию; с началом научно-технической революции хлопот у государства резко прибавилось: именно на его средства создавались космическое производство, атомная энергетика и т. д.

Нельзя сказать, что буржуазное государство очень уж стремилось стать капиталистом, предпринимателем. Иногда это происходило вопреки его воле и в противоречии с идеологией правящих буржуазных партий. Весьма показательна в этом смысле история превращения корпорации "Роллс Ройс" в государственную компанию "Бритиш Лейланд". Когда компания, производящая всемирно известные "автомобили миллионеров" (а заодно и авиадвигатели в немалых количествах), оказалась на грани банкротства, то обнаружилось, что английское правительство просто-напросто не может допустить такой роскоши, как банкротство огромной монополии. Десятки тысяч рабочих заняты на предприятиях компании, тысячи других предприятий связаны с компанией как поставщики или потребители. Банкротство гиганта в таких условиях означало бы цепную реакцию сокращений заня-

104

тости и спроса, создавало угрозу кризиса общенационального масштаба.

Обобществление производства дошло до того, что всё общество находится в зависимости от каждого крупного предприятия, производственного комплекса - "выпадение" какого-либо звена из общей связи грозит остановкой дел повсюду. В таких условиях общественное вмешательство в дело становится неизбежным. Именно такую ситуацию В. И. Ленин описал ещё 90 лет назад в работе "Что такое „друзья народа" и как они воюют против социал-демократов?", предвидя достижение "кульминационной точки" обобществления, когда частная собственность становится невозможной. Капитализм уже "доработался" до такого развития обобществления и потому вынужден подпирать частную собственность государственной в решающих пунктах народного хозяйства, где частный капитал не справляется с задачами функционирования и развития.

При этом государственная собственность используется не против частной, а для поддержки последней. Государство-предприниматель идёт ради этого на нарушение всех и всяческих правил любого предпринимательства: оно не стремится к прибыли, продает товары по заведомо заниженным ценам и притом тщательно уклоняется от конкуренции с частными компаниями. Ведь конкуренция есть сравнение эффективности частного и государственного хозяйствования, и никак нельзя допустить, чтобы государственное предпринимательство компрометировало систему частной собственности...

Дойдя до открытого создания государственно-капиталистических монополий, капитализм обнажил сущность ГМК, а вместе с тем и неразрешимое, трагическое противоречие этого явления. Без государственного хозяйствования "не идет" воспроизводственный процесс, заваливаются важнейшие звенья народного хозяйства, неподъемными оказываются современные направления НТР. Однако государственное вмешательство всё более и более ясно показывает кризис самих основ капиталистического хозяйства, ибо обеспечивает выживание его методами и средствами, несвойственными капитализму, компрометирующими систему "свободного предпринимательства".

Отсюда вытекают странная раздёрганность, зигзаги и шараханья в развитии ГМК. Как только государство отлаживает ту или иную отрасль - тут же частный ка-

105

питал без особых слов благодарности требует: "теперь подвинься, дальше я буду действовать сам", - и через некоторое время снова доводит отрасль до тяжелого состояния... Сколько раз за послевоенное время национализировалась и реприватизировалась сталелитейная промышленность Англии?

Противоречивые движения в развитии ГМК можно заметить на всех стадиях его существования, начиная с первой мировой войны. Однако в 70-е годы обнаружилась ещё одна болезнь: ранее действовавшие рецепты кейнсианского регулирования воспроизводства стали давать неожиданные сбои. Сначала возник странный симптом, который экономисты окрестили "стагфляцией": "стагнация" (застой) + "инфляция". С точки зрения кейнсианцев, такое невозможно: инфляция, при которой цены растут быстрее зарплаты, стимулирует прибылями рост производства, сокращение безработицы. А здесь и безработица, и инфляция растут одновременно и бешеными темпами! Потом обнаружилось, что государство стоит на грани банкротства: дефициты бюджетов растут, накапливается государственный долг, доходя уже до астрономических сумм в триллионы долларов, выплаты процентов по долгу становятся невыносимым бременем. Наконец, ударил особо тяжелый кризис перепроизводства середины 70-х годов, сравнимый по силе только с "Великой Депрессией", система антициклического регулирования отказала...

Следствием этих провалов государственного регулирования стала мощная волна неоконсерватизма - противников государственного предпринимательства, "дефицитного" финансирования, социальной политики прежних правительств. Критику в адрес государственного регулирования повели с оригинальной позиции: да, рынок регулирует не всегда успешно, но государство делает это ещё хуже. Поэтому необходимо вернуться к идеалам частного предпринимательства, социального эгоизма, конкуренции.

Следует признать, что на данном этапе неоконсерватизм одержал политическую победу. Правые партии пришли к власти в ведущих промышленно развитых капиталистических странах. "Рейганомика" не только стала фактом американской экономической жизни, но и пошла вширь, её методы (сокращение налогов, ликвидация или свертывание социальных программ, отказ от национализации, антипрофсоюзная политика) вошли в моду и

106

кое в чём дали положительные результаты (снижение инфляции, некоторое увеличение занятости). Впрочем, пока ещё трудно отделить действительные результаты "рейганомики" от кривой капиталистического цикла - она ведь дает не только спады, но и подъемы, может быть, пока "кривая вывозит"...

Так что же это такое? Очередной, особенно глубокий "отлив" государственной активности? Или формирование некоей новой системы государственного регулирования? Будущее покажет. Но вот на вопрос об общих перспективах ГМК политическая экономия должна дать ответ.

"ПОСЛЕДНЯЯ СТАДИЯ" - "ПОСЛЕДНЯЯ СТУПЕНЬ" - ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ?

(ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ К ГЛАВЕ)

В. И. Ленин назвал монополистический капитализм "последней стадией" капитализма. Но вскоре после этого появился государственно-монополистический капитализм, который В. И. Ленин охарактеризовал как "последнюю ступень" капитализма, между которой "и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет" (Ленин В. И. ПСС т. 34. С. 193). Как же это понять? Может быть, мы чересчур торопим историю, предрекая скорую гибель капитализма, а он всё живёт и живёт, заставляя всё дальше отодвигать "последнюю стадию" его?

Однако в новой редакции Программы КПСС монополистический капитализм вновь назван "последней стадией" капитализма, и это, несомненно, правильно. Дело в том, что ленинское понимание империализма как последней стадии капитализма представляет собой не догадку и даже не гипотезу, а всесторонне обоснованное научным анализом положение. В основе такого вывода лежит раскрытая В. И. Лениным "троякая особенность" империализма: он есть капитализм монополистический, или умирающий; он есть капитализм загнивающий и паразитический; он есть канун социалистической революции.

Литературная яркость, живость ленинского языка вызывают у невнимательного читателя ощущение, что этими словами В. И. Ленин хотел "обругать" монополистический с" рой, сказать, что этот строй "плох", дела его идут "все хуже" и потому скоро "все развалится". Однако раскрытая "троякая особенность" империализма - это вовсе

107

не ругательства в его адрес, а своеобразные научные термины, обозначающие особые объективные процессы этой стадии.

Что значит "умирающий" капитализм"? Ленинский ответ ясен: монополия есть уже умирание капитализма. Некоторые характерные черты капитализма (например, свободная конкуренция) отрицаются историческим развитием, уступают место явлениям, нехарактерным для капитализма, противоречащим его основам (например, планомерное хозяйствование монополий). Следовательно, умирание капитализма уже началось, уже поразило некоторые жизненно важные центры капиталистического организма. Ленинские слова об "умирающем капитализме" - это не пожелание ему скорой гибели, не проклятия на его голову, а констатация действительно существующего процесса.

Означает ли начавшееся умирание капитализма его постепенное превращение в социализм? Нет, не означает. Это "загнивание" самого капитализма. И смысл этого термина, конечно, не в том, что капитализм "плохо пахнет", а в том, что монополия создает противоречивые тенденции технического прогресса - тенденции к застою и к ускоренному развитию, что капитализм, развиваясь скачкообразно, не реализует значительную часть возможностей развития. Паразитизм финансовой олигархии бюрократии и безработных означает то же самое: несоответствие производственных отношений уровню и характеру производительных сил (и технических, и. человеческих ресурсов).

Диагноз, поставленный ещё К. Марксом, остается верным: конфликт производительных сил и производственных отношений должен повести к революционной ликвидации способа производства. Монополистический капитализм является кануном социалистической революции, он подготовил для социализма не только производительные силы, но и определённые формы общественного хозяйствования, "механизм общественного хозяйничанья", как это назвал Ленин.

Но, может быть, прежде, чем грянет гром, капитализм успеет перейти в какую-нибудь другую стадию развития? Скажем, "ультраимпериализм", единый всемирный трест, возможность которого предсказывал Каутский. В. И. Ленин возражал Каутскому весьма просто: да, развитие идёт в этом направлении, но оно вызывает периодически такое обострение противоречий, которое "взрывает"

108

капитализм. Опыт нашего века подтверждает, что каждый шаг в развитии империализма вызывает землетрясение в какой-либо части мировой капиталистической системы, разрушает капитализм в той или иной стране. И не надо думать, что великие империалистические державы ограждены от этого разрушительного процесса: не далее как в 1968 г. Франция пережила революционную ситуацию...

И всё же монополистический капитализм развивается. Он перерос в государственно-монополистический капитализм. Это так. Но, во-первых, ГМК есть тоже монополистический капитализм, в его основе по-прежнему лежит монополия, но монополия частная дополнена монополией государственно-капиталистической. А во-вторых, ГМК есть последняя ступень последней стадии. Это положение доказывается В. И. Лениным как теорема.

Монополия означает, что известное крупное предприятие работает на весь народ. Поэтому оно ставится под контроль государства, становится государственно-капиталистической монополией. А что такое социализм? Это, по словам Ленина, государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всему народу. Остаётся только "перевернуть" монополию, совершив революционный переворот в государстве.

Конечно, сам этот революционный переворот отнюдь не в одну ночь преобразует ГМК в социализм (поэту простительно сказать, что "гонку свою продолжали трамы - уже при социализме", но с научной точки зрения путь к социализму с захвата власти рабочими только начинается). История не исчерпала ещё своих сюрпризов, в определённых случаях могут возникать такие "промежуточные стадии", о которых мы ещё мало что знаем. Например, опыт Чили времен президента С. Альенде показывает возможность особого этапа - этапа революционно-демократического (а не государственно-монополистического!) регулирования - капиталистической экономики.

И тем не менее революция в высокоразвитых государственно-монополистических странах ещё не произошла. Почему?

В одной из своих работ В. И. Ленин высмеивал представления о революции, которые сравнивают ход истории с движением (строго по расписанию!) курьерского поезда, где вежливый немецкий проводник объявляет: "Станция „социальная революция". Всем выходить..." Ре-

109

волюции не происходят по расписанию. Объективные экономические законы, открытые наукой, определяют только необходимость того или иного преобразования, но сроки его зависят от самих людей.

Капитализм не исчерпал резервов развития. Выполнив свою историческую задачу материальной подготовки социализма, он всё же находит всё новые и новые способы приспособления к высокому уровню развития производительных сил. Монополия, а затем различные формы ГМК - факты такого приспособления. Автоматического краха капитализма не будет, ибо революцию делают не производительные силы (как бы высоки они ни были) и не производственные отношения (какими бы противоречиями они не отличались). Революцию делают люди, объединенные в классы и партии.

Было бы неверно переложить всю историческую ответственность за всемирный переход от капитализма к социализму только на трудящихся капиталистических стран. От нас с вами тоже зависят сроки этого гигантского переворота. Конечно, не в том смысле, что нужно немедленно браться за оружие во имя совершения мировой революции, - попытка экспорта революции ведет к трагическим последствиям, вспомните гибель Че Гевары, - но в смысле той силы примера, которой обладает реальный социализм и которую он пока реализовал далеко не полностью.

Решение задачи достижения наивысшей в мире производительности труда, совершенствование социалистических отношений и ускорение развития социализма - всё это, безусловно, может повлиять на сроки исторических преобразований во всемирном масштабе. К. Маркс как-то сказал, что человек есть и автор, и актер разыгрываемой в истории драмы. Мы делаем историю. И темпы её движения зависят от нас.

110