|
Русская идея [1]
Н.А.Бердяев
К концу XIX в. в России возникли апокалиптические настроения, связанные
с чувством наступления конца мира и явления антихриста, т. е. окрашенные
пессимистически. Ожидали не столько новой христианской эры и пришествия
Царства Божьего, сколько царства антихриста. Это было глубокое разочарование
в путях истории и неверие в существование ещё исторических задач.
Это был срыв русской идеи. Некоторые склонны объяснять это ожидание
конца мира предчувствием конца русской империи, русского царства,
которое почиталось священным. Главными выразителями этих апокалиптических
настроений были К.Леонтьев и Вл.Соловьёв. Апокалиптический пессимизм
К. Леонтьева имел два источника. Философия истории и социология
К. Леонтьева, которая имела биологическую почву, учили о неотвратимом
наступлении дряхлости всех обществ, государств и цивилизаций. Он
связывал эту дряхлость с либерально-эгалитарным прогрессом. Дряхлость
для него означала также уродство, гибель красоты, связанной с былым
цветом культуры. Эта социологическая теория, претендующая на научность,
сочеталась у него с религиозной апокалиптической настроенностью.
Огромное значение в возникновении этих мрачных апокалиптических
настроений имела потеря веры в возможность ещё в России оригинальной
цветущей культуры. Он всегда думал, что все непрочно и неверно на
земле. К.Леонтьев слишком натурализировал конец мира. Дух никогда
и нигде не является у него активным, у него нет свободы. Он никогда
не верил в русский народ, и оригинальных результатов он ждал совсем
не от русского народа, а от навязанных ему сверху византийских начал.
Но наступал момент, когда это неверие в русский народ делается острым
и безнадежным. Он делает страшное предсказание: "Русское общество,
и без того довольно эгалитарное по привычкам, помчится ещё быстрее
всего другого по смертному пути всесмешения… и мы неожиданно из
наших государственных недр, сперва бессословных, а потом бесцерковных
или уже слабо церковных, – родим антихриста". Ни к чему другому
русский народ не способен. К.Леонтьев предвидел русскую революцию
и многое угадал в её характере. Он предвидел, что революция будет
сделана не на розовой воде, что в ней не будет свободы, свобода
будет совсем отменена, и что для революции потребуются вековые инстинкты
повиновения. Революция будет социалистической, а не либеральной
и не демократической. Защитники свободы будут сметены. Предсказывая
ужасную и жестокую революцию, К.Леонтьев вместе с тем сознает,
что вопрос об отношении между трудом и капиталом должен быть разрешен.
Он был реакционером, но он признавал безнадежность реакционных принципов
и неотвратимость революции. Он предвидел не только русскую, но и
мировую революцию. Это предчувствие неотвратимости мировой революции
принимает апокалиптическую форму, и она представляется наступлением
конца мира. "Антихрист идет!" – восклицает К.Леонтьев .
Понимание Апокалипсиса было у него совершенно пассивное. Человек
не может ничего сделать, может лишь спасать свою душу. К. Леонтьева
эстетически привлекает этот апокалиптический пессимизм, ему нравится,
что на земле правда не восторжествует. У него не было русской жажды
всеобщего спасения, он совсем не был устремлен к преображению человечества
и мира. В сущности, ему была чужда идея соборности и идея теократии.
Он обличал Достоевского и Л. Толстого в розовом христианстве, гуманитаризме.
Эсхатологизм К. Леонтьева носит отрицательный характер и совсем
не характерен для русской эсхатологической идеи. Но ему нельзя отказать
в остроте и радикализме мысли, а часто и в исторической проницательности
Под конец жизни настроение Вл.Соловьёва очень меняется, оно делается
мрачно-апокалиптическим. Он пишет "Три разговора", в которых
есть скрытая полемика с Л. Толстым, и к ним прилагается "Повесть
об антихристе". Он окончательно разочаровывается в своей теократической
утопии, не верит более в гуманистический прогресс, не верит в своё
основное – в богочеловечество, или, вернее, идея богочеловечества
для него страшно суживается. Им овладевает пессимистический взгляд
на конец истории, который он чувствует приближающимся. В "Повести
об антихристе" Вл.Соловьёв прежде всего сводит счеты со своим
собственным прошлым, со своими теократическими и гуманитарными иллюзиями.
Это – прежде всего крах теократической утопии. Он не верит больше
в возможность христианского государства, неверие очень полезное
и для него, и для всех. Но он идет дальше, он не верит в исторические
задачи вообще. История кончается, и начинается сверхистория. Соединение
церквей, которое он продолжает желать, происходит за пределами истории.
По своим теократическим идеям, Вл.Соловьёв принадлежит прошлому.
Он от этого отжившего прошлого отказывается, но входит в пессимистическую
и апокалиптическую настроенность. Между теократической идеей и эсхатологией
существует противоположность. Теократия, осуществленная в истории,
исключает эсхатологическую перспективу, она делает конец как бы
имманентным самой истории. Церковь, понятая как царство, христианское
государство, христианская цивилизация ослабляют искание Царства
Божьего. Раньше у Вл.Соловьёва было слабое чувство зла. Теперь
чувство зла делается преобладающим. Он ставит себе очень трудную
задачу начертать образ антихриста, он делает это не в богословской
и философской форме, а в форме повести. Это оказалось возможным
осуществить только благодаря шутливой форме, к которой он так любит
прибегать, когда речь шла о самом заветном и интимном. Многих это
шокировало, но шутливость эта может быть понята, как стыдливость.
Я не разделяю мнения тех, которые чуть ли не выше всего у Вл.Соловьёва
ставят "Повесть об антихристе". Она очень интересна, и
без неё нельзя было бы понять путь Вл.Соловьёва. Но повесть принадлежит
к неверным и устаревшим толкованиям Апокалипсиса, в которых слишком
многое принадлежит времени, а не вечности. Это – пассивная, не активная
и не творческая эсхатология. Нет ожидания новой эпохи Св. Духа.
В начертании образа антихриста ошибочным является то, что он изображается
человеколюбцем, гуманитаристом, он осуществляет социальную справедливость.
Это как бы оправдывало самые контрреволюционные и обскурантские
апокалиптические теории. В действительности, говоря об антихристе,
вернее сказать, что он будет совершенно бесчеловечен и будет соответствовать
стадии крайней дегуманизации. Более прав Достоевский, изображая
антихристово начало прежде всего враждебным свободе и презирающим
человека. "Легенда о Великом Инквизиторе" много выше "Повести
об антихристе". Английский католический писатель Бенсон написал
роман, очень напоминающий "Повесть об антихристе". Все
это находится в линии, обратной движению к активно-творческому пониманию
конца мира. Учение Вл.Соловьёва о богочеловечестве, доведенное
до конца, должно бы привести к активной, а не пассивной эсхатологии,
к сознанию творческого призвания человека в конце истории, которое
только и сделает возможным наступление конца мира и второе пришествие
Христа. Конец истории, конец мира есть конец богочеловеческий, он
зависит и от человека, от человеческой активности. У Вл.Соловьёва
не видно, каков же положительный результат богочеловеческого процесса
истории. Раньше он ошибочно представлял себе его слишком эволюционным.
Теперь он верно представляет себе конец истории катастрофическим.
Но катастрофизм не значит, что не будет никакого положительного
результата творческого дела человека для Царства Божьего. Единственным
положительным у Вл.Соловьёва является соединение церквей в лице
папы Петра, старца Иоанна и доктора Паулуса. Православие оказывается
наиболее мистическим. Эсхатология Вл.Соловьёва всё-таки прежде
всего есть эсхатология суда. Это один из эсхатологических аспектов,
но должен быть другой. Совершенно иное отношение к Апокалипсису
Н.Фёдорова
Н. Ф. Фёдоров при жизни был мало известен и оценен. Им особенно
заинтересовалось лишь наше поколение начала XX в. [80] Он был скромный
библиотекарь Румянцевского музея, живший на 17 рублей в месяц, аскет,
спавший на ящике, и вместе с тем противник аскетического понимания
христианства. Н.Фёдоров – характерно русский человек, гениальный
самородок, оригинал. При жизни он почти ничего не напечатал. После
смерти друзья его напечатали в двух томах его "Философию общего
дела", которую раздавали даром небольшому кругу людей, так
как Н.Фёдоров считал недопустимой продажу книг. Это был русский
искатель всеобщего спасения. В нём достигло предельной остроты чувство
ответственности всех за всех, – каждый ответствен за весь мир и
за всех людей, и каждый должен стремиться к спасению всех и всего.
Западные люди легче мирятся с гибелью многих. Это, вероятно, связано
с ролью, которую играет справедливость в западном сознании. Н.Фёдоров
не был писателем по своему складу. Все, что он писал, есть лишь
"проект" всеобщего спасения. Временами он напоминает таких
людей, как Фурье. В нём сочетается фантазерство с практическим реализмом,
мистика – с рационализмом, мечтательность – с трезвостью. Но вот
что писали о нём самые замечательные русские люди. Вл.Соловьёв
пишет ему: "…Проект" ваш я принимаю безусловно и без всяких
оговорок. Со времени появления христианства ваш "проект"
есть первое движение вперед человеческого духа по пути Христову.
Я, с своей стороны, могу только признать вас своим учителем и отцом
духовным" [81] . Л. Толстой говорил о Фёдорове: "Я горжусь,
что живу в одно время с подобным человеком". Очень высокого
мнения о Фёдорове был и Достоевский, который писал о нём: "Он
(Фёдоров) слишком заинтересовал меня… В сущности, совершенно согласен
с этими мыслями. Их я принял, как бы за свои". Что же за "проект"
у Фёдорова, что за необыкновенные мысли поразили самых гениальных
русских людей? Н.Фёдоров был единственный человек, чья жизнь импонировала
Л. Толстому. В основании всего миросозерцания Н.Фёдорова лежало
печалование о горе людей. И не было на земле человека, у которого
была бы такая скорбь о смерти людей, такая жажда возвращения их
к жизни. Он считал сынов виновными в смерти отцов. Он называл сынов
блудными сынами, потому что они забыли могилы отцов, увлеклись женами,
капитализмом и цивилизацией. Цивилизация строилась на костях отцов.
Истоки миросозерцания Н.Фёдорова родственны славянофильству. У
него есть идеализация патриархального строя, патриархальной монархии,
вражда к западной культуре. Но он выходит за пределы славянофилов,
и в нём есть совершенно революционные элементы – активность человека,
коллективизм, определяющее значение труда, хозяйственность, высокая
оценка позитивной науки и техники. В советский период внутри России
было течение федоровцев. И, как это ни странно, было некоторое соприкосновение
между учением Фёдорова и коммунизмом, несмотря на его очень враждебное
отношение к марксизму. Но вражда Фёдорова к капитализму была ещё
большая, чем у марксистов. Главная его идея, его "проект",
связана с регуляцией стихийных сил природы, с подчинением природы
человеку. Вера в могущество человека идет у него дальше марксизма,
она более дерзновенная. Совершенно оригинально у него это соединение
христианской веры с верой в могущество науки и техники. Он верил,
что возвращение жизни всем умершим, активное воскрешение, а не пассивное
лишь ожидание воскресения, должно быть не только христианским делом,
внехрамовой литургией, но и делом позитивно-научным, техническим.
Есть две стороны в учении Н.Фёдорова – его истолкование Апокалипсиса,
гениальное и единственное в истории христианства, и его "проект"
воскрешения мёртвых , в котором есть, конечно, элемент фантастический.
Но самое нравственное сознание его есть самое высокое сознание в
истории христианства
У Н.Фёдорова были обширные знания, но культура его была скорее
естественнонаучная, чем философская. Он очень не любил философского
идеализма, не любил гностических тенденций, которые были у Вл.Соловьёва.
Он был моноидеистом, он целиком захвачен одной идеей – идеей победы
над смертью, возвращения жизни умершим. И в его образе и образе
его мыслей было что-то суровое. Память смертная, о которой есть
христианская молитва, у него всегда была, он жил и мыслил перед
лицом смерти, не его собственной, а других людей, всех умерших людей
за всю историю. Но суровость, не допускающая никакой игры избыточных
сил, была связана у него с оптимистической верой в возможность окончательной
победы над смертью, в возможность не только воскресения, но и воскрешения,
т. е. активного участия человека в деле всеобщего восстановления
жизни. Н.Фёдорову принадлежит совершенно оригинальное истолкование
апокалиптических пророчеств, которое можно назвать активным, в отличие
от обычного пассивного истолкования. Он предлагает толковать апокалиптические
пророчества как условные, чего ещё никогда не делалось. И, действительно,
нельзя понимать конца мира, о котором пророчествует Апокалипсис,
как фатум. Это противоречило бы христианской идее свободы. Фатальный
конец, описанный в Апокалипсисе, наступит как результат путей зла.
Если заветы Христа не будут исполнены людьми, то неотвратимо будет
то-то. Но если христианское человечество соединится для общего братского
дела победы над смертью и всеобщего воскресения, то оно может избежать
фатального конца мира, явления антихриста, страшного суда и ада.
Тогда человечество может непосредственно перейти в вечную жизнь.
Апокалипсис есть угроза человечеству, погруженному во зло, и он
ставит активную задачу перед человеком. Пассивное ожидание страшного
конца недостойно человека. Эсхатология Н.Фёдорова резко отличается
от эсхатологии Вл.Соловьёва и К. Леонтьева, и правда на его стороне,
ему принадлежит будущее. Он – решительный враг традиционного понимания
бессмертия и воскресения. "Страшный суд есть только угроза
для младенствующего человечества. Завет христианства заключается
в соединении небесного с земным, божественного – с человеческим;
всеобщее же воскрешение, воскрешение имманентное, всем сердцем,
всей мыслью, всеми действиями, т. е. всеми силами и способностями
всех сынов человеческих совершаемое, и есть исполнение этого завета
Христа – Сына Божьего и вместе с тем сына человеческого". Воскрешение
противоположно прогрессу, который примиряется со смертью всех поколений.
Воскрешение есть обращение времени, активность человека в отношении
к прошлому, а не к будущему только. Воскрешение противоположно также
цивилизации и культуре, которые цветут на кладбищах и основаны на
забвении смерти отцов. Великим злом Н.Фёдоров считал капиталистическую
цивилизацию. Он – враг индивидуализма, сторонник религиозного и
социального коллективизма, братства людей. Общее христианское дело
должно начаться в России, как стране, наименее испорченной безбожной
цивилизацией. Н.Фёдоров исповедовал русский мессианизм. Но в чем
же был этот таинственный "проект", который так поражал,
вызывал восторги одних и насмешки других? Это есть не более и не
менее, как проект избежания страшного суда. Победа над смертью,
всеобщее воскрешение не есть только дело Бога при пассивности человека,
это есть дело богочеловеческое, т. е. и дело коллективной человеческой
активности. Нужно признать, что в "проекте" Н.Фёдорова
гениальное прозрение в толковании апокалиптических пророчеств, необыкновенная
высота нравственного сознания, всеобщей ответственности всех за
всех соединяются с утопическим фантазерством. Автор проекта говорит,
что наука и техника могут способствовать воскрешению умерших, что
человек может окончательно овладеть стихийными силами природы, регулировать
природу и подчинить её себе. Конечно, у него все время это соединяется
с воскрешающими религиозными силами, с верой в Христово Воскресение.
Но он всё-таки рационализирует тайну смерти. Он недостаточно чувствовал
значение креста, для него христианство было исключительно религией
воскресения. Он совсем не чувствует иррациональность зла. В учении
Фёдорова очень многое должно быть удержано, как входящее в русскую
идею. Я не знаю более характерно русского мыслителя, который должен
казаться чуждым Западу. Он хочет братства людей не только в пространстве,
но и во времени, и верит в возможность изменения прошлого. Но предложенные
им материалистические методы воскрешения не могут быть удержаны.
Вопрос об отношении духа к природному миру не был им до конца продуман
Мессианизм был свойствен не только русским, но и полякам. Страдальческая
судьба Польши его обострила. Интересно сопоставить русские мессианские
и эсхатологические идеи с идеями величайшего философа польского
мессианизма Чешковского, который до сих пор недостаточно ещё оценен.
Его главное четырехтомное сочинение "Notre Pare" построено
в форме толкования молитвы Отче Наш [82] . Это есть оригинальное
толкование христианства в целом, но в особенности есть христианская
философия истории. Подобно славянофилам и Вл.Соловьёву, Чешковский
прошел через германский идеализм и испытал влияние Гегеля. Но мысль
его остаётся самостоятельной и творческой. Он хочет остаться католиком,
не порывает с католической церковью, но выходит за пределы исторического
католичества. Он более определенно, чем русские мыслители, выражает
религию Св. Духа. Он стремится к тому, что называет Re?ve?lation
de la Re?ve?lation. Полное откровение Бога есть откровение Духа
Св. Бог и есть Дух Св., это Его настоящее имя. Дух есть высшее.
Все есть Дух и через Дух. Только в третьем откровении Духа, полном
и синтетическом, раскроется Св. Троица. Догмат Троичности не мог
быть ещё открыт в Св. Писании. Только молчание о Св. Духе считалось
ортодоксальным, все остальное считалось еретическим. Ипостаси Троицы
– имена, образы, моменты откровения. У Чешковского люди очень ортодоксальные,
вероятно, найдут уклон к савелианству. По мнению Чешковского, в
ересях была частичная истина, но не было полноты истины. Он пророчествует
о наступлении новой эпохи Св. Духа. Только параклетическая эпоха
даст полное откровение. Вслед за германским идеализмом, подобно
Вл.Соловьёву, он утверждал духовный прогресс, духовное развитие.
Человечество не могло ещё вместить Св. Духа, не было ещё достаточно
зрело. Но время особенного действия Духа Св. близится. Наступает
духовная зрелость человека, когда он в силах будет вместить откровение
Св. Духа, исповедовать религию Духа. Действие Духа распространится
на все человечество. Дух объемлет душу и тело. В эпоху Духа войдут
также социальные и культурные элементы человеческого прогресса.
Чешковский настаивает на социальности славянства. Он ждёт откровения
Слова в социальном акте. В этом сходство с русской мыслью. Он проповедует
Communaute du St. Esprit. Человечество будет жить во имя Параклета.
"Отче наш" – профетическая молитва. Церковь не есть ещё
Царство Божье. Человек активен в создании нового мира. Очень интересна
мысль Чешковского, что мир действует на Бога. Установление социальной
гармонии внутри человечества, которая будет соответствовать эпохе
Св. Духа, приведет к абсолютной гармонии в Боге. Страдание Бога
есть признак Его святости. Чешковский прошел через Гегеля и потому
признает диалектическое развитие. Наступление новой эпохи Св. Духа,
который охватит всю социальную жизнь человечества, он представляет
себе скорее в форме развития, чем в форме катастрофы. Не может быть
новой религии, но может быть творческое развитие вечной религии.
Религия Св. Духа и есть вечная христианская религия. Вера для Чешковского
есть знание, принятое чувством. У него есть много интересных философских
мыслей, на которых я не могу здесь останавливаться. Чешковский учит
не столько о конце мира, сколько о конце века, о наступлении нового
эона. Время для него есть часть вечности. Чешковский был, конечно,
большим оптимистом, он был полон надежды на скорое наступление нового
эона, хотя вокруг были малоотрадные события. Этот оптимизм был свойствен
его эпохе. Мы не можем быть столь оптимистичны. Но это не мешает
оценить значительность его основных идей. Многие мысли его схожи
с русскими мыслями, с русскими христианскими упованиями. Чешковского
у нас совсем не знали, ни у кого нет ссылок на него, как и он не
знал русской мысли. Очевидно, сходство есть сходство общеславянское.
В некоторых отношениях я готов поставить мысль Чешковского выше
мысли Вл.Соловьёва, хотя личность последнего была сложнее и богаче,
в ней было больше противоречий. Сходство было в том, что должна
наступить новая эпоха в христианстве, что предстоит новое излияние
Св. Духа и что человек будет в этом активен, а не пассивен. Апокалиптическая
настроенность ждёт завершающего откровения. Церковь Нового завета
есть лишь символический образ вечной Церкви
Три замечательных русских мыслителя – Вл.Соловьёв, Н.Фёдоров
и В. Розанов – высказали очень глубокие мысли о смерти и об отношении
между смертью и рождением. Это мысли разные, даже противоположные.
Более всего интересовала тема о победе вечной жизни над смертью.
Вл.Соловьёв устанавливает противоположность между перспективой
вечной жизни для личности и перспективой родовой, в которой рождение
новой жизни ведет к смерти предшествующих поколений. Смысл любви
– в победе над смертью, и достижение вечной личной жизни Н.Фёдоров
также видит в связи между рождением и смертью. Сыны рождаются, забывая
о смерти отцов. Но победа над смертью означает требование воскрешения
отцов, обращение энергии рождающей в энергию воскрешающую. В отличие
от Вл.Соловьёва Н.Фёдоров – не эротический философ. У В. Розанова
– третья точка зрения. Об этом необыкновенном писателе речь будет
в следующей главе, сейчас скажу только о его решении темы о смерти
и рождении. Все творчество Розанова есть апофеоз рождающей жизни.
В родовом процессе, порождающем все новую и новую жизнь, Вл.Соловьёв
и Н.Фёдоров видят смертность, отравленность грехом. Розанов, наоборот,
хочет обоготворить рождающий пол. Рождение и есть победа над смертью,
вечное цветение жизни. Пол – свят, потому что он есть источник жизни,
антисмерть. Такое решение вопроса связано со слабым чувством и сознанием
личности. Рождение неисчислимого количества новых поколений не может
примирить со смертью хотя бы одного человека. Во всяком случае,
русская мысль глубоко задумалась над темой о смерти, о победе над
смертью, о рождении, о метафизике пола. Все три мыслителя понимали,
что тема о смерти и рождении есть тема о метафизической глубине
пола. У Вл.Соловьёва энергия пола в любви-эросе перестаёт быть
рождающей и ведет к личному бессмертию, он – платоник; у Н.Фёдорова
энергия пола превращается в энергию, воскрешающую умерших отцов;
у В. Розанова, возвращающегося к юдаизму и язычеству, энергия пола
освящается, как рождающая новую жизнь и этим побеждающая смерть.
Очень знаменательно, что в русской религиозности главное значение
имеет Воскресение. Это – существенное отличие от религиозности западной,
где Воскресение отходит на второй план. Для католической и протестантской
мысли проблема пола была исключительно проблемой социальной и моральной,
но не была проблемой метафизической и космической, как была для
мысли русской. Это объясняется тем, что Запад был слишком замкнут
в цивилизации, слишком социализирован, христианство было слишком
педагогическое. Самая тайна Воскресения была не космической тайной,
а догматом, потерявшим жизненное значение. Тайна космической жизни
была закрыта организованной социальностью. Был, конечно, Я. Бёме,
который не впадал в организованную социальность. Взятая в целом,
западная мысль имеет бесспорно большее значение для решения проблемы
религиозной антропологии и религиозной космологии. Но католическая
и протестантская мысль в официальных своих формах очень мало интересовалась
этими проблемами во всей их глубине, вне вопросов церковно-организационных
и педагогически-водительствующих. В православии не был органически
усвоен греко-римский гуманизм, преобладала аскетическая отрешенность.
Но именно поэтому на почве православия легче может раскрыться новое
о человеке и космосе. Также православие не имело такого активного
отношения к истории, какое имело западное христианство. Но, может
быть, именно поэтому оно будет иметь исключительное отношение к
концу истории. В русской православной религиозности всегда было
скрыто эсхатологическое ожидание
В русском православии можно различить три течения, которые могут
переплетаться: традиционное монашески-аскетическое, связанное с
"Добротолюбием" космоцентрическое, узревающее божественные
энергии в тварном мире, обращенное к преображению мира, с ним связана
софиология, и антропоцентрическое, историософское, эсхатологическое,
обращенное к активности человека в природе и обществе. Первое течение
не ставит никаких творческих проблем, и в прошлом оно опирается
не столько на греческую патристику, сколько на сирийскую аскетическую
литературу. Второе и третье течения ставят проблемы о космосе и
человеке. Но за всеми этими различаемыми течениями скрыта общая
русская православная религиозность, выработавшая тип русского человека
с его недовольством этим миром, с его душевной мягкостью, с его
нелюбовью к могуществу этого мира, с его устремленностью к миру
иному, к концу, к Царству Божьему. Русская народная душа воспитывалась
не столько проповедями и доктринальным обучением, сколько литургически
и традицией христианского милосердия, проникшей в самую глубину
душевной структуры. Русские думали, что Россия – страна совсем особенная,
с особенным призванием. Но главным была не сама Россия, а то, что
Россия несет миру, прежде всего – братство людей и свобода духа.
Тут мы подходим к самому трудному вопросу. Русские устремлены не
к царству этого мира, они движутся не волей к власти и могуществу.
Русский народ, по духовному своему строю, не империалистический
народ, он не любит государство. В этом славянофилы были правы. И
вместе с тем это – народ-колонизатор и имеет дар колонизации, и
он создал величайшее в мире государство. Что это значит, как это
понять? Достаточно уже было сказано о дуалистической структуре русской
истории. То, что Россия так огромна, есть не только удача и благо
русского народа в истории, но также и источник трагизма судьбы русского
народа. Нужно было принять ответственность за огромность русской
земли и нести её тяготу. Огромная стихия русской земли защищала
русского человека, но и сам он должен был защищать и устраивать
русскую землю. Получалась болезненная гипертрофия государства, давившего
народ и часто истязавшего народ. В сознании русской идеи, русского
призвания в мире, произошла подмена. И Москва – Третий Рим, и Москва
– Третий Интернационал связаны с русской мессианской идеей, но представляют
её искажение. Нет, кажется, народа в истории, который совмещал бы
в своей истории такие противоположности. Империализм всегда был
искажением русской идеи и русского призвания. Но не случайно Россия
так огромна. Эта огромность – провиденциальна, и она связана с идеей
и призванием русского народа. Огромность России есть её метафизическое
свойство, а не только свойство её эмпирической истории. Великая
русская духовная культура может быть свойственна только огромной
стране, огромному народу. Великая русская литература могла возникнуть
лишь у многочисленного народа, живущего на огромной земле. Русская
литература, русская мысль были проникнуты ненавистью к империи,
обличали её зло. И вместе с тем предполагали империю, предполагали
огромность России. Это – противоречие, присущее самой духовной структуре
России и русского народа. Огромность России могла бы быть иной,
не быть империей с её злыми сторонами, она могла бы быть народным
царством. Но оформление русской земли происходило в тяжелой исторической
обстановке, русская земля была окружена врагами. Это было использовано
злыми силами истории. Русская идея создавалась в разных формах в
XIX в. Но она находилась в глубоком конфликте с русской историей,
как она создавалась господствующими в ней силами. В этом – трагизм
русской исторической судьбы и сложность нашей темы
XX век: культурный ренессанс и коммунизм. Источники культурного
ренессанса. Пробуждение религиозного беспокойства в литературе.
Критический марксизм и идеализм. Религиозные искания среди марксистов.
Мережковский. Розанов. Обращение к ценностям духовной культуры.
Религиозно-философские собрания. Расцвет поэзии. Символизм. Влияние
Соловьёва. Блок. Белый. Вяч. Иванов. Шестов. Расцвет русской религиозной
философии. Религиозно-философское общество. Флоренский. Булгаков.
Бердяев. Трубецкой. Эрн. Лосский. Франк. Разрыв между высшими культурными
силами и революцией. Попытки сближения: журнал "Вопросы жизни".
Коммунизм как извращение русской мессианской идеи. Итоги русской
мысли XIX века: Русская идея
Только в начале XX в. и были оценены результаты русской мысли XIX
в. и подведены итоги. Но самая проблематика мысли к началу XX в.
очень усложнилась, и в неё вошли новые веяния, новые элементы. В
России в начале века был настоящий культурный ренессанс. Только
жившие в это время знают, какой творческий подъем был у нас пережит,
какое веяние духа охватило русские души. Россия пережила расцвет
поэзии и философии, пережила напряженные религиозные искания, мистические
и оккультные настроения. Как всегда и везде, к искреннему подъему
присоединилась мода, и было немало вранья. У нас был культурный
ренессанс, но неверно было бы сказать, что был религиозный ренессанс.
Для религиозного ренессанса не хватало сильной и сосредоточенной
воли, была слишком большая культурная утонченность, были элементы
упадочности в настроениях культурного слоя, и этот высший культурный
слой был слишком замкнут в себе. Поразительный факт. Только в начале
XX в. критика по-настоящему оценила великую русскую литературу XIX
в., прежде всего Достоевского и Л. Толстого. Духовная проблематика
вершин русской литературы была усвоена, ею прониклись, и вместе
с тем произошло большое изменение, не всегда благоприятное, по сравнению
с литературой XIX в. Исчезла необыкновенная правдивость и простота
русской литературы. Появились люди двоящихся мыслей. Таков, прежде
всего, Д. Мережковский; он имеет несомненные заслуги в оценке Достоевского
и Л. Толстого, которых неспособна была оценить традиционная публицистическая
критика. Но у Мережковского нельзя уже найти этого необыкновенного
правдолюбия русской литературы, у него все двоится, он играет сочетаниями
слов, принимая их за реальности. То же нужно сказать про Вячеслава
Иванова и про всех почти. Но произошел один знаменательный факт
– изменение сознания интеллигенции. Традиционное миросозерцание
левой интеллигенции пошатнулось. Вл.Соловьёв победил Чернышевского.
Уже во вторую половину 80-х годов и в 90-е годы это подготовлялось.
Было влияние философии Шопенгауэра и Л. Толстого. Начался интерес
к философии, и образовалась культурная философская среда. В этом
сыграл свою роль журнал "Вопросы философии и психологии"
под редакцией Н. Грота. Появились интересные философы метафизического
направления – кн. С. Трубецкой и Л. Лопатин. Изменилось эстетическое
сознание, и начали придавать большее значение искусству. Журнал
"Северный вестник" с его редактором А. Волынским был одним
из симптомов этого изменения. Тогда же начали печататься Д. Мережковский,
Н. Минский, К. Бальмонт. Позже появились журналы культурно-ренессансного
направления – "Мир искусства", "Весы", "Новый
путь", "Вопросы жизни". В петровской императорской
России не было целостного стиля культуры, образовалась многопланность,
разноэтажность, и русские жили как бы в разных веках. В начале века
велась трудная, часто мучительная, борьба людей ренессанса против
суженности сознания традиционной интеллигенции, – борьба во имя
свободы творчества и во имя духа. Русский духовно-культурный ренессанс
был встречен очень враждебно левой интеллигенцией, как измена традициям
освободительного движения, как измена народу, как реакция. Это было
несправедливо уже потому, что многие представители культурного ренессанса
были сторонниками освободительного движения и участвовали в нём
. Речь шла об освобождении духовной культуры от гнета социального
утилитаризма. Но изменение основ миросозерцания и новое направление
нелегко даются. Борьба шла в разных направлениях, по нескольким
линиям. Наш ренессанс имел несколько истоков и относился к разным
сторонам культуры. Но по всем линиям нужно было преодолеть материализм,
позитивизм, утилитаризм, от которых не могла освободиться левонастроенная
интеллигенция. Это было вместе с тем возвратом к творческим вершинам
духовной культуры XIX в. Но беда была в том, что люди ренессанса,
в пылу борьбы, из естественной реакции против устаревшего миросозерцания,
часто недостаточно оценивали ту социальную правду, которая была
в левой интеллигенции и которая оставалась в силе. Все тот же дуализм,
та же расколотость продолжают быть характерными для России. Это
будет иметь роковые последствия для характера русской революции,
для её духоборства. В нашем ренессансе элемент эстетический, раньше
задавленный, оказался сильнее элемента этического, который оказался
очень ослабленным. Но это означало ослабление воли, пассивность.
И это особенно неблагоприятно должно было отозваться на попытках
религиозного возрождения. Много дарований было дано русским людям
начала века. То была эпоха исключительно талантливая, блестящая.
Было много надежд, которые не сбылись. Ренессанс стоял не только
под знаком Духа, но и Диониса. И в нём смешался ренессанс христианский
с ренессансом языческим. Духовный перелом, связанный с русским ренессансом,
имел несколько источников. Более широкое значение для интеллигенции
имел источник, связанный с марксизмом. Часть марксистов более высокой
культуры перешла к идеализму и, в конце концов, – к христианству.
В значительной степени, отсюда вышла русская религиозная философия.
Факт этот может показаться странным и требует объяснения. Марксизм
в России был кризисом левой интеллигенции и разрывом с некоторыми
её традициями. Он возник у нас во вторую половину 80-х годов в результате
неудачи русского народнического социализма, который не мог найти
опоры в крестьянстве, и срыва партии Народной Воли после убийства
Александра II. Старые формы революционного социалистического движения
казались изжитыми, и нужно было искать новых форм. За границей возникает
группа "Освобождение труда", которая кладет основы русского
марксизма, это: Г. В. Плеханов, Б. Аксельрод, В. Засулич. Марксисты
переоценивают народническую идею о том, что Россия может и должна
миновать период капиталистического развития, они – за развитие капитализма
в России, и не потому, что капитализм сам по себе – благо, а потому,
что развитие капитализма способствует развитию рабочего класса,
который и будет единственным в России революционным классом. В деле
освобождения на рабочий класс более можно опереться, чем на крестьянство,
которое, по Марксу, есть класс реакционный. Во вторую половину 90-х
годов в России возникает сильное марксистское движение, которое
захватывает все более широкие круги интеллигенции. Вместе с тем
возникает и рабочее движение. В многочисленных кружках происходят
сражения марксистов и народников, и победа все более склоняется
на сторону марксистов. Возникают марксистские журналы. Меняется
душевный тип интеллигенции: марксистский тип более жесткий, чем
народнический. Первоначально марксизм был западничеством, по сравнению
со старым народничеством. В части марксистов второй половины 90-х
годов очень повышается уровень культуры, особенно культуры философской,
пробуждаются более сложные культурные запросы, происходит освобождение
от нигилизма. Для старой народнической интеллигенции революция была
религией, отношение к революции было тоталитарным, вся умственная
и культурная жизнь была подчинена освобождению народа, свержению
самодержавной монархии. В конце XIX в. начался процесс дифференциации,
высвобождения отдельных сфер культуры от подчинения революционному
центру. Философия искусства, духовная жизнь вообще объявляются свободными
сферами. Но мы увидим, что русский тоталитаризм, в конце концов,
возьмет реванш. От марксизма осталась широкая историософическая
перспектива, которая и была его главным обаянием. Во всяком случае,
на почве марксизма, правда критического, а не ортодоксального, стало
возможным умственное и духовное движение, которое почти прекратилось
в староверческой народнической интеллигенции. Некоторые марксисты,
оставаясь верными марксизму в социальной сфере, с самого начала
не соглашались быть материалистами в философии, они были кантианцами
или фихтеанцами, т. е. идеалистами. Этим открывались новые возможности.
Марксисты более ортодоксального типа, державшиеся за материализм,
относились очень подозрительно к философскому свободомыслию и предсказывали
отпадение от марксизма. Получалось разделение на принимавших марксизм
тоталитарно и принимавших его лишь частично. Во второй группе и
произошел переход от марксизма к идеализму. Эта идеалистическая
стадия продолжалась недолго, и скоро обнаружилось движение к религии,
к христианству, к православию. К поколению марксистов, пришедших
к идеализму, принадлежали С. Булгаков, со временем ставший священником,
пишущий эти строки, П. Струве, наиболее политик из этой группы,
С. Франк. Все обратились к проблемам духовной культуры, которая
в предшествующих поколениях левой интеллигенции была задавлена.
Как участник движения, могу свидетельствовать, что процесс этот
сопровождался большим подъемом. Раскрывались целые миры. Умственная
и духовная жажда была огромная. Прошло веяние Духа. Было чувство,
что начинается новая эра. Было движение к новому, небывшему. Но
был и возврат к традициям русской мысли XIX в., к религиозному содержанию
русской литературы, к Хомякову, к Достоевскому и Вл.Соловьёву.
Мы попали в необыкновенно творчески одарённую эпоху. Был очень пережит
Ницше, хотя и не всеми одинаково. Влияние Ницше было основным в
русском ренессансе начала века. Но тема Ницше представлялась русским
темой религиозной по преимуществу. Имел значение также Ибсен. Но
рядом с этим, как и в первую половину XIX в., имел огромное значение
германский идеализм, Кант, Гегель, Шеллинг. Так образовывалось одно
из течений, создавших русский ренессанс
|
