|
Русская идея [1]
Н.А.Бердяев
Неясно, как примирить эсхатологическую перспективу с софиологическим
оптимизмом. Происходит отожествление церкви с Царством Божьим, что
противоречит эсхатологическому ожиданию. Я не разделяю софиологического
направления, но очень ценю у о. С. Булгакова движение мысли в православии,
постановку новых проблем. Философия его не принадлежит к типу экзистенциальному.
Он – объективист и универсалист, в своей первооснове – платоник,
он слишком верит в богопознание через понятие, катафатический элемент
слишком преобладает над апофатическим. Как и все представители русской
религиозно-философской мысли, он устремлен к новому, к царству Духа,
но остаётся неясным, в какой мере он признает возможность нового
третьего откровения. О. С. Булгаков – одно из течений русской религиозной
мысли, главным образом сосредоточенных на теме о божественности
космоса. Самой большой правдой его остаётся его вера в божественное
начало в человеке. Он – горячий защитник всеобщего спасения. В этом
смысле его мысль противоположна томизму и особенно бартианству,
а также – традиционно-православному монашески-аскетическому богословию
Сам я принадлежу к поколению русского ренессанса, участвовал в
его движении, был близок с деятелями и творцами ренессанса. Но во
многом я расходился с людьми того замечательного времени. Я являюсь
одним из создателей образовавшейся в России религиозной философии.
Я не собираюсь излагать свои философские идеи. Кто интересуется,
может познакомиться с ними по моим книгам. Очень важные для меня
книги написаны уже за границей, в эмиграции, т. е. выходят за пределы
ренессансной эпохи, о которой я пишу. Но я считаю полезным для характеристики
многообразия нашей ренессансной эпохи определить черты отличия меня
от других, с которыми я иногда действовал вместе. Своеобразие моего
миросозерцания было выражено в моей книге "Смысл творчества.
Опыт оправдания человека", написанной в 1912-1913 гг. Это был
Sturm und Drang. Книга была посвящена основной теме моей жизни и
моей мысли – теме о человеке и его творческом призвании. Мысль о
человеке, как о творце, была потом развита в моей книге "О
назначении человека. Опыт парадоксальной этики", изданной уже
на Западе, – лучше развита, но с меньшей страстью. Меня не без основания
называли философом свободы. Тема о человеке и о творчестве связана
с темой о свободе. Такова была моя основная проблематика, которую
часто плохо понимали. Большое значение для меня имел Я. Бёме, которого
я в известный момент моей жизни с энтузиазмом читал. Из чистых философов
я более других обязан Канту, хотя во многом расхожусь с кантианством.
Но первоначальное определяющее значение для меня имел Достоевский.
Позже имел значение Ницше и особенно Ибсен. В моем отношении к неправде
окружающего мира, неправде истории и цивилизации в очень ранней
молодости большое значение для меня имел Л. Толстой, а потом – К.
Маркс. Моя тема о творчестве, близкая ренессансной эпохе, но не
близкая большей части философов того времени, не есть тема о творчестве
культуры, о творчестве человека в "науках и искусстве",
это тема более глубокая, метафизическая, тема о продолжении человеком
миротворения, об ответе человека Богу, который может обогатить самую
божественную жизнь. Мои взгляды на поверхности могли меняться, главным
образом в зависимости от моих иногда слишком острых и страстных
реакций на то, что в данный момент господствовало, но я всю жизнь
был защитником свободы духа и высшего достоинства человека. Моя
мысль ориентирована антропоцентрично, а не космоцентрично. Все,
мной написанное, относится к философии истории и этике, я более
всего – историософ и моралист, может быть, теософ в смысле христианской
теософии Фр. Баадера, Чешковского или Вл.Соловьёва. Меня называли
модернистом, и это верно в том смысле, что я верил и верю в возможность
новой эпохи в христианстве, – эпохи Духа, которая и будет творческой
эпохой. Для меня христианство есть религия Духа. Более верно назвать
мою религиозную философию эсхатологической. И я в течение долгого
времени пытаюсь усовершенствовать мое понимание эсхатологии. Моё
понимание христианства – эсхатологическое, и я противополагаю его
христианству историческому. Понимание же эсхатологии у меня активно-творческое,
а не пассивное. Конец этого мира, конец истории зависит и от творческого
акта человека. Вместе с тем я раскрывал трагедию человеческого творчества,
которая заключается в том, что есть несоответствие между творческим
замыслом и творческим продуктом; человек творит не новую жизнь,
не новое бытие, а культурные продукты. Основной философской проблемой
для меня является проблема объективации, которая основана на отчуждении,
потере свободы и личности, подчинении общему и необходимому. Моя
философия – резко персоналистическая, и по ставшей модной ныне терминологии
её можно назвать экзистенциальной, хотя и совсем в другом смысле,
чем, например, философию Хайдеггера. Я не верю в возможность метафизики
и теологии, основанных на понятиях, и совсем не хочу строить онтологии.
Бытие есть лишь объективизация существования. Бог-Отец, Бог-Сын,
Бог-Дух – образы и символы невыразимого Божества, и это имеет огромное
экзистенциальное значение. Метафизика есть лишь символика духовного
опыта, она – экспрессионистична. Откровение Духа есть откровение
духовности в человеке. Я утверждаю дуализм мира феноменального,
который есть мир объективации и необходимости, и мира нуменального,
который есть мир подлинной жизни и свободы. Этот дуализм преодолим
лишь эсхатологически. Моя религиозная философия не монистическая,
и я не могу быть назван платоником, как о. С. Булгаков, о. П.Флоренский,
С. Франк и др. Более всего я сопротивляюсь тому, что можно назвать
ложным объективизмом и что ведет к подчинению индивидуального общему.
Человек, личность, свобода, творчество, эсхатологически-мессианское
разрешение дуализма двух миров – таковы мои основные темы. Социальная
проблема у меня играет гораздо большую роль, чем у других представителей
русской религиозной философии, я близок к тому течению, которое
на Западе называется религиозным социализмом, но социализм этот
– решительно персоналистический. Во многом, и иногда очень важном,
я оставался и остаюсь одинок. Я представляю крайнюю левую в русской
религиозной философии ренессансной эпохи, но связи с православной
Церковью не теряю и не хочу терять
К религиозно-философскому течению начала века принадлежали также
кн. Е. Трубецкой и В. Эрн. Кн. Е. Трубецкой был близок к Вл.Соловьёву
и был активным участником московского религиозно-философского общества.
Направление его было более академическое. Наибольший интерес представляет
его "Мировоззрение Владимира Соловьёва", с ценной критикой.
Мировоззрение самого Е. Трубецкого прошло через немецкий идеализм,
но он хочет быть православным философом. Он очень критически относится
к софиологическому направлению о. П. Флоренского и С. Булгакова,
видит в нём уклон к пантеизму. В. Эрн, который не успел вполне себя
выразить, так как рано умер, наиболее был близок к софиологии о.
П. Флоренского и о. С. Булгакова. Вся его критика, часто несправедливая,
была направлена главным образом против немецкой философии, которая
делалась особенно популярной в кругах русской философской молодёжи.
Русский ренессанс был также ренессансом философским. Никогда, кажется,
не было ещё у нас такого интереса к философии. Образовывались философские
кружки, в которых была интенсивная философская жизнь. Наиболее замечательными
представителями чистой философии были Н. Лосский и С. Франк, которые
создали оригинальные философские системы, которые можно назвать
идеал-реализмом. Самая их манера философствовать более напоминала
немецкую. Но направление их было метафизическое, когда в Германии
ещё господствовало враждебное метафизике неокантианство. Н. Лосский
создал своеобразную форму интуитивизма, которую можно было бы назвать
критическим восстановлением наивного реализма. Он не вышел из философии
Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля. Его истоки другие, близкие к Лейбницу,
Лотце, Козлову. С. Франк ближе к классическому германскому идеализму.
Он, подобно Вл.Соловьёву, хочет создать философию всеединства.
Сам он называет себя продолжателем Плотина и Николая Кузанского,
особенно последнего. В общем его философия принадлежит к платоновскому
течению русской философии. Его книга "Предмет знания"
– очень ценный вклад в русскую философию. Много позже, в Германии,
Н. Гартман будет защищать точку зрения, близкую к С. Франку. И Н.
Лосский, и С. Франк, в конце концов, переходят к христианской философии
и входят в общее русло нашей религиозно-философской мысли начала
века. Основная тема русской мысли начала XX в. есть тема о божественном
космосе и о космическом преображении, об энергиях Творца в творениях;
тема о божественном в человеке, о творческом призвании человека
и смысле культуры; тема эсхатологическая, тема философии истории.
Русские мыслили о всех проблемах по существу, как бы стоя перед
тайной бытия, западные же люди, отягченные своим прошлым, мыслили
о всех проблемах слишком в культурных отражениях, т. е. в русской
мысли было больше свежести и непосредственности. И можно установить
что-то общее между богоискательством в народной среде и богоискательством
в верхнем слое интеллигенции
И всё-таки нужно признать, что был разрыв между интересами высшего
культурного слоя ренессанса и интересами революционного социального
движения в народе и в левой интеллигенции, не пережившей ещё умственного
и духовного кризиса. Жили в разных этажах культуры, почти что в
разных веках. Это имело роковые последствия для характера русской
революции. Журнал "Вопросы жизни", редактированный мной
и С. Н. Булгаковым, пытался соединить разные течения. То было время
первой малой революции, и журнал мог просуществовать только год.
Политически журнал был левого, радикального направления, но он впервые
в истории русских журналов соединял такого рода социально-политические
идеи с религиозными исканиями, метафизическим миросозерцанием и
новыми течениями в литературе. Это была попытка соединения бывших
марксистов, ставших идеалистами и двигающихся к христианству, с
Мережковским и символистами, частью с представителями академической
философии идеалистического и спиритуалистического направления и
с публицистами радикального направления. Синтез был недостаточно
органическим и не мог быть прочным. То было очень интересное и напряженное
время, когда для наиболее культурной части интеллигенции раскрывались
новые миры, когда души освобождались для творчества духовной культуры.
Наиболее существенно, что появились души, которые вышли из замкнутого
имманентного круга земной жизни и повернулись к трансцендентному
миру. Но это произошло лишь в части интеллигенции, большая часть
её продолжала жить старыми материалистическими и позитивистическими
идеями, враждебными религии, мистике, метафизике, эстетике и новым
течениям в искусстве, и такую установку считали обязательной для
всех, кто участвует в освободительном движении и борется за социальную
правду. Я вспоминаю яркий образ разрыва и раскола в русской жизни.
У Вячеслава Иванова на "башне" – так называлась его квартира
на углу самого верхнего этажа высокого дома против Таврического
дворца – по средам, в течение нескольких лет, собиралась культурная
элита: поэты, романисты, философы, ученые, художники, актеры. На
"Ивановских средах" читались доклады, велись самые утонченные
споры. Говорили не только на литературные темы, но и на темы философские,
религиозные, мистические, оккультические. Присутствовал цвет русского
ренессанса. В это же время внизу, в Таврическом дворце, и вокруг
бушевала революция. Деятели революции совсем не интересовались темами
"Ивановских сред", а люди культурного ренессанса, спорившие
по средам на "башне", хотя и не были консерваторами и
правыми, многие из них даже были левого направления и готовы были
сочувствовать революции, но большинство из них было асоциально и
очень далеко от интересов бушевавшей революции. Когда в 1917 г.
победили деятели революции, то они признали деятелей культурного
ренессанса своими врагами и низвергли их, уничтожив их творческое
дело. Вина тут лежала на обеих сторонах. У деятелей ренессанса,
открывавших новые миры, была слабая нравственная воля и было слишком
много равнодушия к социальной стороне жизни. Деятели же революции
жили отсталыми и элементарными идеями. В этом отличие от французской
революции. Деятели французской революции жили передовыми идеями
того времени, идеями Ж. Ж. Руссо, просветительной философией XVIII
в. Деятели русской революции жили идеями Чернышевского, Плеханова,
материалистической и утилитарной философией, отсталой тенденциозной
литературой, они не интересовались Достоевским, Л. Толстым, Вл.Соловьёвым, не знали новых движений западной культуры. Поэтому революция
была у нас кризисом и утеснением духовной культуры. Воинствующее
безбожие коммунистической революции объясняется не только состоянием
сознания коммунистов, очень суженного и зависящего от разного рода
ressentiments, но и историческими грехами православия, которое не
выполняло своей миссии преображения жизни, поддерживая строй, основанный
на неправде и гнете. Христиане должны сознать свою вину, а не только
обвинять противников христианства и посылать их в ад. Враждебна
христианству и всякой религии не социальная система коммунизма,
которая более соответствует христианству, чем капитализм, а лжерелигия
коммунизма, которой хотят заменить христианство. Но лжерелигия коммунизма
образовалась потому, что христианство не исполняло своего долга
и было искажено. Официальная церковь заняла консервативную позицию
в отношении к государству и социальной жизни и была рабски подчинена
старому режиму. Некоторое время после революции 1917 г. значительная
часть духовенства и мирян, почитавших себя особенно православными,
была настроена контрреволюционно, и только после появились священники
нового типа. Церковной реформы и обновления церковной жизни творческими
идеями XIX в. и начала XX в. не произошло. Официальная церковь жила
в замкнутом мире, сила инерции была в ней огромна. Это тоже было
одно из проявлений разрыва и раскола, проходившего через всю русскую
жизнь
К 1917 г., в атмосфере неудачной войны, все созрело для революции.
Старый режим сгнил и не имел приличных защитников. Пала священная
русская империя, которую отрицала и с которой боролась целое столетие
русская интеллигенция. В народе ослабели и подверглись разложению
те религиозные верования, которые поддерживали самодержавную монархию.
Из официальной фразеологии "православие, самодержавие и народность"
исчезло реальное содержание, фразеология эта стала неискренней и
лживой. В России революция либеральная, буржуазная, требующая правового
строя, была утопией, не соответствующей русским традициям и господствовавшим
в России революционным идеям. В России революция могла быть только
социалистической. Либеральное движение было связано с Государственной
думой и кадетской партией. Но оно не имело опоры в народных массах
и лишено было вдохновляющих идей. По русскому духовному складу,
революция могла быть только тоталитарной. Все русские идеологии
были всегда тоталитарными, теократическими или социалистическими.
Русские – максималисты, и именно то, что представляется утопией,
в России наиболее реалистично. Как известно, слово "большевизм"
произошло от большинства на съезде социал-демократической партии
в 1903 г., слово же "меньшевизм" – от меньшинства этого
съезда. Слово "большевизм" оказалось отличным символом
для русской революции, слово же "меньшевизм" – негодным.
Для русской левой интеллигенции революция всегда была и религией,
и философией, революционная идея была целостной. Этого не понимали
более умеренные направления. Очень легко доказать, что марксизм
есть совершенно неподходящая идеология для революции в земледельческой
стране, с подавляющим преобладанием крестьянства, с отсталой промышленностью
и с очень немногочисленным пролетариатом. Но символика революции
– условна, её не нужно понимать слишком буквально. Марксизм был
приспособлен к русским условиям и русифицирован. Мессианская идея
марксизма, связанная с миссией пролетариата, соединилась и отожествилась
с русской мессианской идеей. B русской коммунистической революции
господствовал не эмпирический пролетариат, а идея пролетариата,
миф о пролетариате. Но коммунистическая революция, которая и была
настоящей революцией, была мессианизмом универсальным, она хотела
принести всему миру благо и освобождение от угнетения. Правда, она
создала самое большое угнетение и уничтожила всякую свободу, но
делала это, искренно думая, что это – временное средство, необходимое
для осуществления высшей цели. Русские коммунисты, продолжавшие
себя считать марксистами, вернулись к некоторым народническим идеям,
господствовавшим в XIX в., они признали возможным для России миновать
капиталистическую стадию развития и прямо перескочить к социализму.
Индустриализация должна происходить под знаком коммунизма, и она
происходит. Коммунисты оказались ближе к Ткачеву, чем к Плеханову
и даже чем к Марксу и Энгельсу. Они отрицают демократию, как отрицали
многие народники. Вместе с тем они практикуют деспотические формы
управления, свойственные старой России. Они вносят изменения в марксизм,
который должен быть приведен в соответствие с эпохой пролетарских
революций, которой ещё не знал Маркс. Ленин был замечательным теоретиком
и практиком революции. Это был характерно русский человек с примесью
татарских черт. Ленинисты экзальтировали революционную волю и признали
мир пластическим, годным для любых изменений со стороны революционного
меньшинства. Они начали утверждать форму диалектического материализма,
в которой исчезает детерминизм, раньше столь бросавшийся в глаза
в марксизме; почти исчезает и материя, которой приписываются духовные
качества – возможность самодвижения изнутри, внутренняя свобода
и разумность. Произошла также острая национализация Советской России
и возвращение ко многим традициям русского прошлого. Ленинизм-сталинизм
не есть уже классический марксизм. Русский коммунизм есть извращение
русской мессианской идеи. Он утверждает свет с Востока, который
должен просветить буржуазную тьму Запада. В коммунизме есть своя
правда и своя ложь. Правда – социальная, раскрытие возможности братства
людей и народов, преодоление классов; ложь же – в духовных основах,
которые приводят к процессу дегуманизации, к отрицанию ценности
человека, к сужению человеческого сознания, которое было уже в русском
нигилизме. Коммунизм есть русское явление, несмотря на марксистскую
идеологию. Коммунизм есть русская судьба, момент внутренней судьбы
русского народа. И изжит он должен быть внутренними силами русского
народа. Коммунизм должен быть преодолен, а не уничтожен. В высшую
стадию, которая наступит после коммунизма, должна войти и правда
коммунизма, но освобожденная от лжи. Русская революция пробудила
и расковала огромные силы русского народа. В этом её главный смысл.
Советская конституция 1936 г. создала самое лучшее в мире законодательство
о собственности. Личная собственность признается, но в форме, не
допускающей эксплуатации. Назрел новый душевный тип с хорошими и
плохими чертами. Но свободы человека всё ещё нет
При всей разорванности русской культуры и противоположности между
революционным движением и ренессансом между ними было что-то общее.
Дионисическое начало прорывалось и там, и там, хотя и в разных формах.
Я называю русским ренессансом тот творческий подъем, который у нас
был в начале века. Но он не походил на большой европейский ренессанс
по своему характеру. Позади его не было Средневековья, позади была
пережитая интеллигенцией эпоха просвещения. Русский ренессанс вернее
сравнить с германским романтизмом начала XIX в., которому тоже предшествовала
эпоха просвещения. Но в русском движении того времени были специфически
русские черты, которые связаны с русским XIX в. Это прежде всего
религиозное беспокойство и религиозное искание, это – постоянный
переход в философии за границы философского познания, в поэзии –
за границы искусства, в политике – за границы политики в направлении
эсхатологической перспективы. Все протекало в мистической атмосфере.
Русский ренессанс не был классическим, он был романтическим, если
употреблять эту условную терминологию. Но романтизм этот был иной,
чем на Западе, в нём была устремленность к религиозному реализму,
хотя этот реализм и не достигался. В России не было той самодовольной
замкнутости в культуре, которая так характерна для Западной Европы.
Несмотря на западные влияния, особенно Ницше, хотя и по-особенному
понятого, влияния западных символистов, была устремленность к русскому
самосознанию. В эту эпоху было написано уже цитированное стихотворение
А. Блока "Скифы". Только в ренессансную эпоху стал нам
по-настоящему близок Достоевский, полюбили поэзию Тютчева и оценили
Вл.Соловьёва. Но вместе с тем было преодолено нигилистическое отрицание
XIX в. Русское революционное движение, русская устремленность к
новой социальности оказались сильнее культурно-ренессансного движения;
движение опиралось на поднимающиеся снизу массы и было связано с
сильными традициями XIX в. Культурный ренессанс был сорван, и его
творцы отодвинуты от переднего плана истории, частью принуждены
были уйти в эмиграцию. Некоторое время торжествовали самые поверхностные
материалистические идеи, и в культуре произошел возврат к старому
рационалистическому просвещению. Социальный революционер был культурным
реакционером. Но все это, свидетельствуя о трагической судьбе русского
народа, совсем не означает, что весь запас творческой энергии и
творческих идей пропал даром и не будет иметь значения для будущего.
Но так совершается история. Она протекает в разнообразных психических
реакциях, в которых то суживается, то расширяется сознание. Многое
то уходит в глубину, исчезая с поверхности, то опять поднимается
вверх и выражает себя вовне. Так будет и у нас. Происшедший у нас
разгром духовной культуры есть только диалектический момент в судьбе
русской духовной культуры и свидетельствует о проблематичности культуры
для русских. Все творческие идеи прошлого вновь будут иметь оплодотворяющее
значение. Духовная жизнь не может быть угашена, она – бессмертна.
В эмиграции реакция против революции создала и реакционную религиозность.
Но явление это – незначительно в свете более далеких перспектив
Русская мысль, русские искания начала XIX в. и начала XX в. свидетельствуют
о существовании русской идеи, которая соответствует характеру и
призванию русского народа. Русский народ – религиозный по своему
типу и по своей душевной структуре. Религиозное беспокойство свойственно
и неверующим. Русские атеизм, нигилизм, материализм приобретали
религиозную окраску. Русские люди из народного, трудового слоя,
даже когда они ушли от православия, продолжали искать Бога и Божьей
правды, искать смысла жизни. Русским чужд рафинированный скептицизм
французов, они – верующие и тогда, когда исповедуют материалистический
коммунизм. Даже у тех русских, которые не только не имеют православной
веры, но даже воздвигают гонение на православную церковь, остаётся
в глубине души слой, формированный православием. Русская идея –
эсхатологическая, обращенная к концу. Отсюда русский максимализм.
Но в русском сознании эсхатологическая идея принимает форму стремления
ко всеобщему спасению. Русские люди любовь ставят выше справедливости.
Русская религиозность носит соборный характер. Христиане Запада
не знают такой коммюнотарности, которая свойственна русским. Все
это – черты, находящие своё выражение не только в религиозных течениях,
но и в течениях социальных. Известно, что главный праздник русского
православия есть праздник Пасхи. Христианство понимается прежде
всего, как религия Воскресения. Если брать православие не в его
официальной, казенной, извращенной форме, то в нём больше свободы,
больше чувства братства людей, больше доброты, больше истинного
смирения, меньше властолюбия, чем в христианстве западном. За внешним
иерархическим строем русские в последней глубине всегда были антииерархичны,
почти анархичны. У русского народа нет той любви к историческому
величию, которым так пленены народы Запада. Народ, обладающий величайшим
в мире государством, не любит государства и власти и устремлен к
иному. Немцы давно уже построили теорию, что русский народ – народ
женственный и душевный в противоположность мужественному и духовному
немецкому народу. Мужественный дух немецкого народа должен овладеть
женственной душой русского народа. С этой теорией связывалась и
соответственная практика. Вся теория построена для оправдания германского
империализма и германской воли к могуществу. В действительности
русский народ всегда был способен к проявлению большой мужественности,
и он это докажет и доказал уже германскому народу. В нём было богатырское
начало. Русские искания носят не душевный, а духовный характер.
Всякий народ должен быть мужеженственным, в нём должно быть соединение
двух начал. Вернее, что в германском народе есть преобладание мужественного
начала, но это скорее уродство, чем качество, и это до добра не
доводит. Эти суждения имеют, конечно, ограничительное значение.
В эпоху немецкого романтизма проявилось и женственное начало. Но
верно, что германская и русская идеи – противоположны. Германская
идея есть идея господства, преобладания, могущества; русская же
идея есть идея коммюнотарности и братства людей и народов. В Германии
всегда был резкий дуализм между её государством и милитаристическим
и завоевательным духом и её духовной культурой, огромной свободой
её мысли. Русские очень много получили от германской духовной культуры,
особенно от её великой философии, но германское государство есть
исторический враг России. В самой германской мысли есть элемент,
нам враждебный, особенно в Гегеле, в Ницше и, как это ни странно,
в Марксе. Мы должны желать братских отношений с германским народом,
который сотворил много великого, но при условии его отказа от воли
к могуществу. Воле к могуществу и господству должна быть противопоставлена
мужественная сила защиты. У русских моральное сознание очень отличается
от морального сознания западных людей, это сознание более христианское.
Русские моральные оценки определяются по отношению к человеку, а
не к отвлеченным началам собственности, государства, не к отвлеченному
добру. У русских иное отношение к греху и преступлению, есть жалость
к падшим, униженным, есть нелюбовь к величию. Русские менее семейственны,
чем западные люди, но безмерно более коммюнотарны. Они ищут не столько
организованного общества, сколько общности, общения, и они малопедагогичны.
Русский парадокс заключается в том, что русский народ гораздо менее
социализирован, чем народы Запада, но и гораздо более коммюнотарен,
более открыт для общения. Возможна мутация и резкие изменения под
влиянием революции. Это возможно и в результате русской революции.
Но Божий замысел о народе остаётся тот же, и дело усилий свободы
человека – оставаться верным этому замыслу. Есть какая-то индетерминированность
в жизни русского человека, которая малопонятна более рационально
детерминированной жизни западного человека. Но эта индетерминированность
открывает много возможностей. У русских нет таких делений, классификаций,
группировок по разным сферам, как у западных людей, есть большая
цельность. Но это же создаёт и трудности, возможность смешений.
Нужно помнить, что природа русского человека очень поляризованная.
С одной стороны – смирение, отречение; с другой стороны – бунт,
вызванный жалостью и требующий справедливости. С одной стороны –
сострадательность, жалостливость; с другой – возможность жестокости;
с одной стороны – любовь к свободе, с другой стороны – склонность
к рабству. У русских – иное чувство земли, и самая земля иная, чем
у Запада. Русским чужда мистика расы и крови, но очень близка мистика
земли. Русский народ, по своей вечной идее, не любит устройства
этого земного града и устремлен к Граду Грядущему, к Новому Иерусалиму,
но Новый Иерусалим не оторван от огромной русской земли, он с ней
связан, и она в него войдет. Для Нового Иерусалима необходима коммюнотарность,
братство людей, и для этого необходимо ещё пережить эпоху Духа Св.,
в которой будет новое откровение об обществе. В России это подготовлялось
Примечания
12 Я это выразил в старом этюде "Душа России", который
вошел в мою книгу "Судьба России"
13 См.: Г. П. Федотов. "Святые Древней Руси"
14 См.: П. Милюков. "Очерки по истории русской культуры",
т. III. Национализм и европеизм
15 См. книгу С. Ф. Платонова "Москва и Запад"
16 См.: А. Щапов. "Социально-педагогические условия умственного
развития русского народа"
17 См.: Боголюбов. "Н. И. Новиков и его время"
18 См. книгу Пыпина "Религиозные движения при Александре",
а также его книгу "Русское масонство XVIII века и первой четверти
XIX века". См. также книгу о. Г. Флоровского "Пути русского
богословия"
19 См.: В. Семевский. "Политические и общественные идеи декабристов"
20 См. книгу М. Гершензона "История молодой России"
21 Это центральная проблема моей книги "Смысл творчества. Опыт
оправдания человека", в которой я привожу пример Пушкина и
св. Серафима
22 См.: о. Г. Флоровский. "Пути русского богословия"
23 См. цитированную книгу Щапова
24 См.: Г. Шпет. "Очерк развития русской философии"
25 См.: П. Сакулин. "Из истории русского идеализма. Кн. В.
Ф. Одоевский"; Г. Шпет. "Очерк развития русской философии"
26 См.: М. Гершензон. "П. Чаадаев"
27 См. книгу В. Зеньковского "Русские мыслители и Европа"
28 О роли философии Гегеля см. у Чижевского: "Hegel in Russland"
29 См. материалы у Колюпанова: "Биография А. Кошелева"
30 См. мою книгу "А. С. Хомяков"
31 См. об этом мою книгу "А. С. Хомяков"
32 Слова из стихотворения Соловьёва: "Каким ты хочешь быть
Востоком, Востоком Ксеркса иль Христа?"
33 Сюсини принадлежат также два тома: "Fr. Baader et le romantisme
mystique". Это первая обстоятельная систематизация миросозерцания
Баадера
34 См. мою книгу "Константин Леонтьев. Очерк из истории русской
религиозной мысли"
35 См.: Чижевский. "Hegel in Russland"
36 См. книгу П. Сакулина "Социализм Белинского", в которой
напечатано письмо к Боткину
37 См. мою книгу "Миросозерцание Достоевского"
38 См.: И. Лернер. "Белинский"
39 См. книгу К. Мочульского "Духовный путь Гоголя"
40 Розанов терпеть не мог Гоголя за его нечеловечность и резко о
нём писал
41 См.: Spengler. "Der Untergang des Abendlandes". Zweiter
Band
42 Макс Шелер ошибочно противополагает христианство и гуманизм (гуманитаризм),
который связывает с ressentiment (злопамятство), см. его "L’homme
du ressentiment"
43 См.: В. Розанов. "Легенда о Великом Инквизиторе"
44 См. мою книгу "Константин Леонтьев"
45 Особенно интересна статья: "Philosophie und Nazionale konomie"
46 См. интересную книгу иезуита Ганса фон Бальтазара "Presence
et pensene. Essai sur la philosophie religieuse de Gregoire de Nysse"
47 К. А. Пажитнов. "Развитие социалистических идей в России"
и П. Сакулин. "Русская литература и социализм"
48 Цитата взята из "Былое и думы"
49 См. необыкновенно интересную книгу "Любовь у людей 60-х
годов", где собраны письма Чернышевского, особенно к жене,
с каторги
50 См. мою старую книгу "Субъективизм и индивидуализм в общественной
философии"
51 См.: П. Н. Ткачев. "Избранные сочинения". Четыре тома.
Москва. 1933 г
52 См.: А. Воронский. "Желябов". 1934 г
53 См.: О. Spengler. "Der Untergang des Abendlandes".
Zweiter Band
54 См.: о. Г. Флоровский. "Пути русского богословия"
55 См. мою книгу "Психология русского нигилизма и атеизма"
56 См.: Е. Соловьёв. "Писарев"
57 А. Щапов. "Социально-педагогические условия умственного
развития русского народа"
58 См. мою книгу "А. С. Хомяков"
59 См.: A. Harnack. "Marcion: Das Evangelium vom Fremden Gott".
Гарнак утверждает, что у русских есть склонность к маркионизму 60
См. мою книгу "Миросозерцание Достоевского", в основу
которой положено истолкование "Легенды о Великом Инквизиторе"
61 См. недавно вышедшее самое обстоятельное изложение философии
Баадера: Е. Susini. "Franz von Baader et le romantisme mystique".
Deux volumes
62 См.: J. A. Mahler. "Die Einheit in der Kirche" и книгу
Е. Wermeil. "J. A. Mahler et l’e?cole catholique de Tibingen".
Вермейль считает Мёлера родоначальником модернизма
63 Для характеристики личности Соловьёва особенно интересна книга
К. Мочульского "Владимир Соловьёв". Для изложения и критики
философии Соловьёва наибольший интерес представляет кн. Е. Трубецкой
– "Миросозерцание Соловьёва". Два тома
64 Кн. А. Оболенский и Лукьянов
65 См.: Соловьёв. "Критика отвлеченных начал" и "Философские
начала цельного знания"
66 См. мою ещё не напечатанную книгу "Творчество и объективизация.
Опыт эсхатологической метафизики"
67 См.: Тареев. "Основы христианства". Т. IV. "Христианская
свобода"
68 См. мою статью "Учение Якова Бёме о Софии" в "Пути"
69 См. в "Schriften Franz Baaders". Insel-Verlag: "Sotze
aus der erotischen Philosophic" и "Vierzig Sotze aus einer
religisen Erotik"
70 Много материалов даёт П. Бирюков – "Л. Н. Толстой. Биография"
71 См. его книги "Об отношении православия к современности"
и "О современных потребностях мысли и жизни, особенно русской"
72 См. "Сочинения Архиепископа Иннокентия"
73 Я, кажется, первый обратил внимание на Несмелова в статье "Опыт
философского оправдания христианства", напечатанной в "Русской
мысли" 35 лет тому назад
74 Сейчас католики, главным образом иезуиты, заинтересовались св.
Григорием Нисским. См. интересную книгу: Hans von Balthasar. "Presence
et pensene. Essai sur la philosophiе religieuse de Gregoire de Nysse"
75 См.: Тареев. "Основы христианства". Четыре тома
76 См. изумительную книгу Л. Блуа "Exegese des lieux communs".
Это – страстное обличение буржуазного духа и буржуазной мудрости
77 Много интересных материалов можно найти у A. Wiatte: "Les
sources occultes du romantisme". Deux volumes
78 Эсхатологическое понимание христианства можно найти у Вейса и
Луази
79 Наибольшее влияние на Достоевского имел образ св. Тихона Задонского,
который был христианским гуманистом в стиле XVIII в
80 Одной из первых ст. о Фёдорове была моя "Религия воскрешения"
в "Русской мысли"
81 См. В.А.Кожевников, "Николай Фёдорович Фёдоров", очень
богатую материалами
82 Издано по-французски. Cte A. Ciezkowski. "Notre Рare",
4 тома
83 Воспоминания Белого об Блоке в 4 томах "Эпопеи", –
первоклассный м-л для х-ки атмосферы ренессансной эпохи, но в нём
много неточного
84 Моя ст. в "Русской мысли" о книге Флоренского "Столп
и утверждение истины" называлась "Стилизованное православие"
|
